Владислав умолк и посмотрел в окно.
– А потом все как-то наладилось, – улыбнулся он. – Я нашел работу. Сын женился. Поступила в институт дочка. А я… Я научился варить суп, гладить брюки и… снова любить эту жизнь!
Владислав улыбнулся:
– Простите, что вот так… выложил все. Расстроил, наверное?..
Странное дело – попутчики в поезде… Нет, правда! Как получается, что открываешься незнакомому человеку? Без тени смущенья, без грамма лжи, без какого-то страха, что тебя осудят и не поймут?
– Закономерно, – улыбнулась Ирина. – Ведь поездное знакомство ни к чему не обязывает! А поделиться человеку когда-нибудь надо! Обязательно надо! Есть такая потребность. И становится легче!.. А последствий не будет: утром проститесь на перроне, помашете ручкой и – прощай, моя откровенность, моя обнаженность… Прощай! И скорее всего, не встретитесь вы никогда! Шанс – минимальный. И посему нет чувства неловкости или стыда: зачем же я так? Зачем так разделся?
Да и попутчик ваш все быстро забудет. У всех своя жизнь, да такая нелегкая… Что уж держать в своем сердце чужие проблемы? Зачем?
Попутчик – это такая, знаете ли… Проходящая категория!
Владислав улыбнулся:
– А знаете, какие однокоренные слова у слова «попутчик»? – Впутать, выпутать, попутать и распутный!
Вот я вас и впутал!..
Ирина рассмеялась:
– А я думала, что и «спутник» – туда же!
– Спутник?.. – задумчиво произнес Владислав. – Наверное, тоже! Впрочем, я не уверен…
– Я думаю – тоже, – сказала Ирина. – И один, и второй – оба путники, верно?
– Все мы путники, – согласился он. – В смысле, по жизни! А вообще-то смешно: попутчик и спутник – однокоренные слова, а какие значения разные, верно?
Ирина кивнула:
– Русский язык, знаете ли!.. Все говорят – самый сложный.
– И еще получается, – задумчиво продолжил Владислав, – что все эти поездные откровения – просто слив? Ну, как вы говорите: выплеснул боль – и свободен! Легче стало, значит, есть результат. И без последствий! Все тут же забыли. Значит, получается, что я использовал вас? Воспользовался, так сказать, вашим терпением и добрым сердцем? Нагрузил, озадачил… Но свою душу – облегчил?.. – Владислав покачал головой. – Как-то не очень красиво все получается…
– Глупости! – засмеялась Ирина – Вы как-то уж очень серьезно на это смотрите! Ну, оказались в подобных обстоятельствах два человека. Было настроение о чем-то вспомнить. Ну, и поговорили. Что называется, скоротали времечко. И никакое это не потребительство! Мы же люди все-таки! Человеки! И если кому-нибудь станет от этого легче… Ну, значит, не зря!
И потом, – Ирина задумалась, – в откровения эти «поездные», в разговоры вступают не все! Только, простите, одинокие люди. А те, у кого есть с кем, те не вступают в подобные беседы!
– Ну, вы меня успокоили! – засмеялся Владислав. – Надеюсь, что вечер я вам не испортил!
Владислав налил коньяк в стаканы. Ирине совсем чуть-чуть, поскольку она сразу и отчаянно замахала руками. И немного больше себе. Выпили. И сразу Ирина почувствовала, что ей становится легче: исчезает какая-то тягомотина, неуверенность, тянущаяся тоска. Словно с сердца сняли бельевую прищепку. Не то чтобы было больно, но… поджимало.
Причину своей нервозности Ирина понимала: как примет ее невестка? Сложатся ли у них отношения? Сможет ли она стать им помощницей, а не раздражителем и обузой? Чужой дом, чужая семья… Со своим уставом, привычками, образом жизни. Она совсем не знает эту девочку, свою сноху, – вместе никогда прежде не жили. Как у них? Как изменился сын? Он уже давно вылетел из гнезда. Взрослый мужик!..
Немного нервничала и с работой: слово есть слово, но… Вдруг придет новый и «свежий» бухгалтер? И пошлют они Ирину Михайловну далеко и надолго! Всяко ведь может быть, всяко… И за квартиру свою немного переживала. Нет, соседи, конечно, присмотрят! Но… Уже появилось ощущение тревожности – спутницы возраста. Все стало как-то непросто… Даже поменять привычную жизнь на пару месяцев.
После второго глотка коньяка ее почти совсем отпустило. Ирина, сама от себя не ожидая, стала рассказывать случайному попутчику про свою жизнь: про ранний брак, закончившийся гнусным предательством и полным жизненным крахом – именно так тогда все казалось. Про сложный развод с дележкой имущества. Про то, как изо всех сил, одна, тянула сына, стараясь дать ему самое лучшее. Про то, что на себя совсем не было времени. Да пожалуй, и сил. И еще – желания. А когда спохватилась, так поняла, что времечко ее женское истекло… Ну, или почти истекло. Словом… Нет, она ни о чем не жалеет! Сын вырос прекрасным человеком, женился на славной девочке. Скоро должен родиться внук! А это, знаете ли, огромное счастье – дожить до внуков!
Есть работа, хорошие подруги, квартира. Здоровье осталось… Не без проблем, конечно… Но если посмотреть на других – у многих проблемы куда как серьезней! А про женскую ее судьбу… Ну, это уж как сложилось… Сама виновата? Да, возможно… Только ведь от судьбы не уйдешь!
Говорила Ирина горячо, сбивчиво, словно боялась что-то упустить, забыть.
Владислав слушал ее внимательно, ни разу не перебив. Только кивал, подбадривал ее улыбкой и жестами – дескать, не расстраивайтесь, не переживайте и забудьте… Мало ли что в жизни было!..
А Ирина так увлеклась, что на какое-то мгновение ей вдруг стало неловко:
– И что это я разошлась? Гружу вас своими проблемами… Простите! Только что вас уговаривала не расстраиваться… А сама! И к чему все это?
И двое сошлись не на страх, а на совесть.
Колеса прогнали сон.
Один говорил: наша жизнь – это поезд.
Другой говорил – перрон, —
кажется, так поется у Макаревича? – спросила Ирина и вдруг расплакалась. Так горько, отчаянно и стыдно, что он сел рядом, приобнял ее за плечи и стал гладить по голове.
– Любите «Машину времени?» – почему-то удивился Владислав. – И я ее очень люблю!
– Это все коньяк! – пробормотала Ирина. – Я ведь… совсем не пью, честное слово!
Владислав уложил ее на полку, прикрыл одеялом и стал говорить какие-то утешительные слова, убаюкивать и успокаивать, словно малое дитя.
Ирина не заметила, как уснула. Вот она, тревожность, возраст, коньяк!..
Проснулась от резкого толчка поезда. Заскрежетали тормоза, раздался негромкий гудок, и за окном тускло осветилась какая-то станция.
Темный ночной перрон был пуст. Стелился низкий туман. И фигура человека в железнодорожной форме, будто возникшая из воздуха, из неоткуда, была какой-то нереальной, киношной, фантомной. Казалось, что человек на перроне не шел, а плыл по реке.
Раздались приглушенные голоса, и состав снова дернулся. И медленно поплыл в глубь туманного тоннеля.
Ирина резко села, свесила ноги, потерла виски, поправила растрепавшиеся волосы и увидела, что ее вчерашний собеседник крепко спит на соседней полке, чуть приоткрыв рот.
– Господи, – пробормотала она, – я, кажется, совсем одурела!..
Ирина торопливо шарила ногами по полу, пытаясь найти свои туфли. Одернула кофту и юбку, тихо приоткрыла дверь. «Только не разбудить бы! Стыдно-то как!..»
У двери Ирина обернулась. Владислав продолжал крепко спать. Она увидела его крепкую грудь, сильную мускулистую руку, закинутую за голову, чуть седоватые, но все еще густые волнистые волосы, упрямый подбородок с «расщелинкой» и крупный, красивый рот.
Она смотрела на него несколько минут, и ей захотелось… «Нет-нет! Бред, идиотизм, кретинизм, наваждение какое-то!»
Ей захотелось присесть на край узкой вагонной полки и… провести рукой по его волосам, лицу. Хотелось смотреть на него еще и еще. Внимательно, долго, чтобы оставить в памяти отпечаток его лица, широкой мускулистой груди, его крупных и сильных рук…
Ирина чуть потянула носом и почувствовала запах: какой-то знакомый одеколон, нерезкий, теплых тонов, совсем ненавязчивый и очень приятный.
«Запахи – это воспоминания», – подумала она. Потом она словно очнулась, мотнула головой, сбрасывая морок, и быстро пошла к своему купе.
Дверь оказалась незапертой. Красная Шапочка крепко спала, и на ее бледном, веснушчатом и довольно милом лице застыла скорбная гримаса отчаянья и беспокойства.
«И всюду страсти роковые…» – подумала Ирина и громко вздохнула.
«Вот и девочке этой спится тревожно… Кто ее провожал на вокзале? Любовник, муж? Да мне-то какое дело!..»
Ирина разделась. Осторожно, чтобы не разбудить соседку, легла на свою полку и закрыла глаза.
Наваждение. Глупость и наваждение. Коньяк, не иначе. Сто лет она не пила! А тут… Разнюнилась, растрещалась. Выложила все как на духу! Случайному человеку. Да еще мужику! Бред и глупость! «Ладно, – успокаивала себя Ирина. – Завтра расстанемся и… как ничего и не было. Стыдно, конечно, но… Переживу!»
Стыд, он ведь тоже проходит! Ну, или горит со временем не так ярко. А потом и вовсе забывается.
Да и он! Вспомнит ли он про нее через пару дней? Про зрелую дурочку, нет, дуру, именно – дуру! – которую потянуло на откровения?
