Да и он! Вспомнит ли он про нее через пару дней? Про зрелую дурочку, нет, дуру, именно – дуру! – которую потянуло на откровения?
Климактерический всплеск, не иначе. Ладно, переживем! Не такое, как говорится…
Ирина долго не могла заснуть. Перед глазами проплывали эпизоды всей ее жизни. Отрывками, строчками, кадрами, словно вырезанными неопытным монтажером. И эти кадры местами были рваные, смазанные, путающиеся во времени.
Ирина видела себя молодую: еще совсем худую, голенастую, неловкую, с распущенными по плечам волосами, вечным румянцем на лице, которого она всегда стеснялась.
Зимний лес, плотный снег под тоненькой корочкой льда, серое небо в низких и плотных облаках… Они с мужем идут на лыжах. Она устала, просит передышки, и они присаживаются на влажный пенек. Точнее, присаживается только она. А муж, тоже тощий, молодой, в синей вязаной шапке с белым помпоном, наливает кофе из китайского, с красной жар-птицей, слегка помятого старого термоса. Еще помнит вмятину на правом боку термоса…
Чушь какая-то врезается в память! Лицо мужа помнит расплывчато, а вот дурацкий этот термос – пожалуйста!
Кофе очень сладкий, со сгущенным молоком. Но ей нравится, потому что она сластена. Муж протягивает ей бутерброд – обычный бутерброд с сыром. Она зажмуривает глаза: как вкусно! Просто божественно!..
Почему-то вкус этого кофе и бутерброда Ирина помнит всю жизнь…
А в электричке она засыпает у мужа на плече, и в голове вертится одна только мысль: какая же я счастливая! Даже страшно!..
Кадры меняются.
…Их комнатка в четырнадцать метров у парка «Сокольники». Узкая тахта, покрытая полосатым пледом. Рядом – торшер. На чешских полках – книги и кофейный сервиз, синий, в горох. На журнальном столике – ваза с ромашками. Огромными, с ладонь. Она очень любит ромашки!
На стене висит акварель. Зимний лес… По узкой тропинке бредет девушка. Красная курточка, белая шапка… Это она. Картину писал ее муж – он отлично рисует.
Смена кадра.
…Кроватка сына. Она стоит у окна. На улице октябрь. Льет дождь. Ветер безжалостно срывает желтые листья, и они несутся по тротуару, по проезжей части, вертятся, словно поджаренные. Прилипают к мокрой мостовой и наконец, кончая свой бешеный танец, замирают.
Она ревет… Ревет оттого, что все плохо. Семейная жизнь их странным образом поглупела, обмякла, как тряпка на шесте в безветренную погоду. Муж все чаще старается убежать из дома, где плачет младенец, где пахнет сырыми пеленками и подгоревшим молоком. Она буквально валится с ног и почти ненавидит мужа, считает его предателем.
Много позже она поняла, что тогдашний он, ее муж, был совсем мальчишкой, неготовым к проблемам и сложностям. Но это произошло потом. А в те дни все воспринималось как большая обида.
Приезжает мать, и с порога начинает поносить ее «муженька» – по-другому она его и не называла. «Зять – ни дать ни взять», – вздыхает она. Потом выкладывает на стол миску с котлетами, банку с супом, кусок сырого темного мяса. «Вот! Отстояла за этим кошмаром полдня!» И продолжает ворчать, что «тащит все на себе». Мать гордится тем, что все на ней держится, и при этом то и дело попрекает дочь и ненавидит зятя.
Это правда, без ее поддержки Ирина не выжила бы. Но… От вечных попреков матери становится только хуже, больней.
«Разводись! – требует мать. – Мне надоело кормить твоего отщепенца!»
Ирина злится на мать, начинает ненавидеть и ее тоже. Снова плачет и думает о том, как она одинока.
А потом муж загулял. И с кем? С ее лучшей подругой! Так Ирина потеряла и подругу, и мужа. Он просил прощения, уговаривал… Убеждал, что это была просто интрижка. Но она не простила. «Сейчас, когда мне так трудно!.. Когда у нас маленький сын! И потом – с подругой! Самой близкой! Как вы могли? Как?!»
Ирина подала на развод. А он, кстати, довольно быстро женился! Нет, не на подруге. Хоть это как-то утешало…
Когда развелись, все думала: «А может, зря?.. Подрос бы сынок. Муж привык бы к нему, подружился. Недаром ведь говорят, что мужики лучше понимают детей в осмысленном возрасте! Может, надо было подождать? Потерпеть? Или – перетерпеть?»
Потом был размен их комнаты, которая ну никак не делилась! А если и делилась, то лишь на две комнаты в общежитии.
Как-то после осмотра одного из вариантов – в деревянном бараке в Раменском – Ирина просто плюнула и ушла. К матери, в свою бывшую «девичью». Восемь метров, узкая, как трамвай, комнатенка.
Вдоль стены – кровать сына и ее диванчик. Проход – сантиметров сорок, не больше.
Отношения с матерью стали совсем напряженными. Мать с утра до вечера пилила дочь, что та дура – оставила бывшему мужу комнату, не поделила. «Взяла бы хоть деньгами», – повторяла мать. И сама со вздохом тут же добавляла: «Да что с него взять, с отщепенца!..»
Все это было правдой. Но хоть как-то бороться у Ирины просто не было сил.
Отец к сыну не приходил: мать Ирины сразу заявила, что в дом она «это говно» не пустит».
Ирина выводила сына во двор и там передавала бывшему мужу, отцу их сына. Потом грустно смотрела из окна, как маленький, неповоротливый мальчик в тяжелой шубе, перетянутой ремнем, в голубой вязанной шапке и рукавицах, неловко тычет в сугроб красной лопаткой. В одиночестве. А его «воскресный папаша» сидит на скамейке и читает журнал.
Потом внезапно и страшно погибает мать – под колесами грузовика. Ирина остается одна.
Никто ее больше не пилит, не терзает душу, не требует порядка и блестящих кастрюль. Никто не ворчит, не дает советы, не попрекает. Но… Рядом больше нет близкого человека. Того, кто пожалеет все же… Того, кто ее любил…
Они с сыном одни в квартире. Хозяева. А на сердце – тоска…
Новый кадр.
Детский сад. Неистребимый запах тушеной капусты и каши. В пенале деревянного шкафчика с Мойдодыром – мокрые колготки и варежки. Она быстро одевает сына и торопится домой. Сын неугомонно болтает о всякой всячине, задает бесконечные вопросы, и она тащит его за руку, покрикивая, чтобы он поспешил.
Ужин дома. Макароны, сосиски. Сын снова болтает и ждет ее объяснений. А мать торопится его уложить и хоть чуть-чуть отдохнуть. Прочитана сказка, получены ответы. Она прикрывает дверь в детскую и падает в кресло. Минут на пятнадцать, не больше. Главное – не уснуть! Глаза закрываются, но усилием воли она…
Все усилием воли! Все – на сопротивлении чему-то. Все!!
Потом стирка в тазу – коричневые, в рубчик колготки. Клетчатая рубашка-ковбойка, черные шорты. Ее колготки, трусики, лифчик.
Надо еще почистить картошку на завтра. Компот. Три бутерброда с собой, на работу – в столовку идти неохота, жаль и желудок, и деньги. Строжайшая экономия. Надо копить деньги на отпуск!
Вот теперь все! Она снимает халат и падает на кровать. Все, все! Спать! Только спать!.. Об остальном она подумает завтра. Как Скарлетт О’Хара…
«Как я ее понимаю…» – шепчет Ирина и через пару секунд засыпает.
…Первое сентября. Взволнованный сын с букетом в руке. Она плачет, видя, как ее мальчик уходит от нее, поднимаясь по щербатым ступенькам школьного крыльца. Сын оборачивается, и Ирина видит его перепуганные огромные глаза.
«Вот так он однажды уйдет навсегда!» – вдруг пронзает голову эта страшная мысль. И теперь уже ревет она.
Как быстро сменяются кадры в этом «кино»!..
…Вот и последний звонок. Ее сын, высоченный, красивый, в новом костюме, машет ей рукой, подбадривая: «Мам, ну все ж хорошо! И чего ты снова ревешь?»
Вступительные в институт. И снова бессонные ночи – не дай бог, армия! Не дай бог – Чечня. И первая девочка в доме – его девочка, сына. Милая, тихая – пьет чай и робеет поднять глаза.
Ирина тоже боится ее, этой девочки. Потому что она реальная, вполне ощутимая угроза и может украсть ее мальчика!
Но в тот раз пронесло…
Новый кадр.
…Ирина стоит у могилы мамы и просит прощения. Почему? За что? Не знает и сама. Говорит сбивчиво, торопливо, пытаясь что-то объяснить, оправдаться…
…Девичник с подругами: бутылка вина на столе, курица, торт… Воспоминания, взрывы смеха, жалобы на детей, старые анекдоты. Разговоры о тряпках. О мужиках. Ирина молчит… Ей рассказывать нечего.
…Турция. Шумный пляж. Почти нестерпимое белое солнце. Белое тело, которого она страшно стесняется. Но вскоре понимает, что всем вокруг – наплевать! Никто и не смотрит на нее… Подумаешь, тетка! Еще одна какая-то тетка приехала. Да здесь таких – легион!
«Тетка, – повторяет Ирина про себя. – Вот я уже и тетка… Ну что ж, надо смириться! Обидно, правда, ужасно…
Такие дела…
Но море – прекрасно! И номер хорош! И не надо стоять у плиты! Боже, не надо! Ирина просыпается утром и чувствует себя королевой!
Как мало нам надо! Как мало… И всего-то – маленький отельчик в Белеке, три звезды.
…Работа, работа, работа. В метро очень душно. Раньше так не было. Или было? Или раньше ей просто не было душно?
Очень хочется красное пальто. Просто невыносимо хочется – так, что спать не может! Уже две недели не спит. Но дорого – страшно! Так же невыносимо дорого, как и хочется. «Нет, не могу!.. Я что – идиотка? Да и потом – красное! Не по возрасту, да? Да! Идиотка…»
