– Нас точно здесь не взорвут? И не подожгут? – Мне не верилось, что вся жуть уже позади.
Фонарик в руке Дато дрогнул.
– Не думаю. Они уже далеко. Им не повезло сегодня, прокололись. Вероятно, вспомнили в последний момент, что это чужое помещение. Хозяевам не понравится, если спалят их имущество. Тут ведь сыроварня и колбасный цех. Вместе с финнами строили. А за стеной – подземный гараж, автомобили. Вот газ пустить могли бы запросто. Но почему-то не завезли баллоны. Говорю же – слишком стремительно развиваются события. Но когда я в них стрелял, был готов и сам погибнуть.
– Вы лично стреляли в них? – Я вспомнила вздрагивающее дуло «глокка» и поняла, что это мне не померещилось. – Как же вы решились?
– Да так. Пистолет уже давно держал наготове, под одеждой. Считал, что когда-нибудь моё невезение закончится. Я же не бессмертен. – И Дато вытер ладонью пот с лица, поросшего густой чёрной щетиной. – Кроме того, я не выношу, когда сильные получают удовольствие от унижения слабых. Это – опасные маньяки. То же самое можно сказать и о государствах…
– Дато, умоляю, расскажите, как всё случилось! Значит, вы давно хотели покончить со свояками? Они убиты? Оба? Точно? Или только ранены?
– Ядовитую змею нельзя оставлять раненой. Её обязательно нужно добить. К сожалению, я не успел покончить с Анатолом и Куценко. Надеюсь, что их всё-таки поймают. Очень этого хочу. И, знаете, когда я окончательно решил вас спасать – даже ценой собственной жизни?
– Когда? – Я хотела пожать руку Влада под одеялом, но боялась причинить ему боль.
– Когда Металлург сказал, что вы лично задержали Джиоева. – Дато салфеткой промокнул лицо Влада. – Смотрите – кровавый пот. – Он показал розовые пятна на марле. – Этот парень обожает вас, Марианна. И я его понимаю. Но за мои предположения он не в ответе. Я только прошу вас не игнорировать эту любовь.
– Владушку спасут и обязательно вылечат! Его родители в Белоруссии живут. Отец имеет ЧОП под началом. Они найдут деньги…
– Главное для него – вы, Марианна, – настойчиво твердил врач. – Когда окрепнете, будьте рядом. Насколько это возможно…
– Обещаю вам твёрдо. – Мне хотелось сказать Асхабадзе что-то приятное.
И в то же время я не понимала, как мы с Брагиным после всего этого посмотрим друг другу в глаза. Влад ведь только что узнал про моего будущего ребёнка, там беспокоился о нём…
– А что вы говорили о Джиоеве? Знали его раньше?
– Я других знал! – Дато говорил негромко. Но в голосе его, как натянутая струна, звенела ненависть. – Тех, кто уничтожал грузинские сёла в Южной Осетии, в 2008 году. Кстати, Тэрджи – «Эверест» – тогда был среди них. Он и не скрывал. Прямо при мне хвалился. А я ведь родом оттуда. И мы с осетинами всегда жили в мире. До тех пор, пока не начали делить страну. Сестра у меня погибла, Хатуна. Мы с ней на два голоса «Светлячка» пели. Это грузинская известная песня. Хатуна тоже ждала ребёнка…
– Простите, я не знала. Это всё происходило так далеко от меня! В те годы я не занималась политикой. Но теперь прекрасно понимаю ваши мотивы.
– Спасибо, что понимаете. Минутку, я сейчас спрошу своих ребят, как дела на фронтах.
Дато вытащил из кармана рацию и эмоционально заговорил по-грузински. В ответ раздалась не менее темпераментная тирада. И я пожалела, что не стала заниматься с дядей Севой, который прилично знал этот язык. Вот сейчас и пригодилось бы!
– Ну, что, продвигаются? – с надеждой спросила, когда Дато выключил связь.
– Да. Но не так быстро, как хотелось бы. Наши им с тыла помогают.
– Ваши – это кто?
– Земляки мои и турки-месхетинцы. Есть в охране несколько таких бойцов. В общем и целом их десять человек. Мало, конечно. Тех гораздо больше. Я уже говорил, что здесь много запасных выходов. И сорняком всё заросло. Можно спокойно в лес уйти, отлежаться. И скрыться потом. Я сказал своим, чтобы предупредили спецназ об этом. Не знаю, как получится. Главное, чтобы вертолёт не взлетел…
– Значит, здесь действительно был вертолёт? Да, Зубарев говорил о нём. Они хотели увезти Диану с детьми?
– Есть вертолёт – «Robinson-R44». Им управляет финн, у которого есть лицензия. Он может летать даже в зоне С. Но мои ребята говорят, что вертолёт, вроде, на земле. А теперь уж не взлетит, наверное.
За дверью очень сильно грохнуло, и она задрожала. С потолка на моё одеяло посыпалась штукатурка. Дато поднялся, припал ухом к железу. И тотчас же бухнуло во второй раз. Вибрировало всё – стены, пол, потолок. И я испугалась, что нас, чего доброго, придётся долго откапывать.
– Вам это непривычно, – понимающе сказал Асхабадзе. – А я сначала военврачом был. Потом сопровождал альпинистов на первопрохождении маршрутов. После этого ничего уже не боишься. Попадались технически сложные тропы. Я работал и в Перу, и в Гималаях. Альпинисты подобрались сильные, техничные. Экстра-класс, короче. А потом, как раз в Южной Америке, нам наркотики подсунули. Металлург покойный с ними какие-то дела имел. Может, он и решил нас на крючок взять, чтобы потом приручить. Я точно не знаю. Но не исключаю уже ничего. Несколько лет был в рабстве у них с Уланом. И вот сегодня вырвался на волю…
За дверью опять рассыпалась дробь хлопушек – как новогодней ночью во дворе. Только там петарды взрывались куда громче. Дато постоянно оглядывался на дверь, словно торопил наступающих бойцов. Я отдала должное некоторым людям «свояков». Они держались долго, очень долго. И мысленно хвалила нас, схлестнувшихся с такими зубрами. Влад, видимо, тоже кое-что слышал, потому что всё время стонал в беспамятстве. Он даже порывался приподняться, но не мог произнести ни слова. Я осторожно положила руку ему на лоб.
– В рабстве было ужасно, – продолжал Дато, хоть я ни о чём его не спрашивала. – Хуже всего на свете. А я ведь не слабонервный. В горы ходить – не лобио кушать. Надо быть не только выносливым и смелым, но и мудрым, и осторожным. Уметь отвернуть в нужный момент. На риск идти всегда осознанно. Один мой приятель умер уже после спуска с вершины, хоть и не был ранен. У другого начался психоз. Он видел человека, которого не было, и даже делился с ним едой. Лично я по скалам над пропастью не карабкался. Полз улиткой по склону, по флажкам-вешкам. Это называется «высотный альпинизм». Один раз, на Эльбрусе, мы нашли оттаявшие тела красноармейцев, которые воевали с альпийскими стрелками из «Эдельвейса». Перевал называется «Эхо войны».
– Ужас какой! – пробормотала я, хоть на самом деле боялась не покойников, а живых. Тех, что ещё отстреливались за дверью. Такое рубилово, крутяк получились потому, что многие люди свояков ещё не знали об их гибели и боялись гнева боссов.
– До сих пор вспоминаю, как ночевали мы в «Приюте Марии». Это лагерь, находящийся ближе всего к вершине Эльбруса. Он же – самая высокая в мире гостиница. Перед этим как раз попали под снег, под град и ветер. Мне захотелось в тёплую страну. Вскоре подвернулся случай попасть в Перу. С тех пор я уже нигде не бывал. И не буду, наверное…
Дато рассказывал тихо, пытаясь отвлечь и меня, и себя. Выстрелов уже не было слышно. Подземные залы и коридоры, скорее всего, взяли, но нас пока не искали. Наверное, на территории ещё продолжалась зачистка. Да и не хотелось мне расставаться с моим спасителем. Кабы не Влад, задержалась бы и на ночь.
– Марианна, вы когда-нибудь попадали в отбойное течение?
Дато протянул мне ещё одну чашку воды. Она оказалась слишком солёной. Потом я поняла, что это минералка без газа. Но ничего другого всё равно не было. Владу тоже смочили губы.
– Нет, не знаю. А что это?
– Оно ещё называется «разрывное». Обозначается тремя красными флажками на берегу. Я об этом ничего не знал и полез в воду – на Кипре. А ведь это категорически запрещено! Я ещё удивился, что никто больше не купается на райском, чудном пляже. С россиянами часто это бывает. А мы для иностранцев все русские. Отбойное течение – это сильный и узкий поток воды. Он образуется в мелководных морях, где есть песчаные пляжи, сильные волны, приливы-отливы. Берега, как правило, с косами, мелями и островами. Масса приливной воды начинает двигаться в сторону моря с большой скоростью – примерно десять метров в секунду. Ширина и длина потока бывает разная, в огромном диапазоне. Тут уж как повезёт. На поверхности волн почти нет, а внизу скрывается сильное подводное течение. Я зашёл в воду по пояс и едва не погиб…
– Как же вы спаслись?
Я вспомнила, что видела такие флаги на Азовском море. Но не поняла тогда, что именно они означают. Ладно, купаться тогда не полезла, а то могла бы сдуру. Имела такую гадкую привычку – развлекаться ночью на пляже, с компанией.
Тогда мы с Лёлькой ловили педофила-вожатого. А теперь где она, Лёлька? Знает ли, что мы спаслись? Хотя насчёт Дианы с детьми ничего не известно. И Михон… Он лежит там, в бункере, в углу, и не чувствует холода. А ведь вокруг только бетон и кафель. Мой кузен не вынырнул из разрывного течения. И мне теперь всю жизнь будет стыдно перед ним за то, что осталась в живых.
