– Не знаю, Миша, – ответила Злата, – и уже никто не узнает. Ну, если только дневники эти вдруг всплывут, но это вряд ли, если дядя Рубик их не нашёл, значит, уже никто не найдёт. А насчёт погони…
Она мечтательно заулыбалась и грустно сказала:
– Знаешь, дядя Рубик тебе на это мог бы ответить вопросом на вопрос: а зачем Наполеон в свои египетские походы брал учёных? Время, наверное, такое было, зуд первооткрывательства и авантюризм уживались с чисто прагматичными делами – описать новые владения, которыми на глазах прирастали империи… Дядя Рубик сейчас бы, наверняка, сказал: «Кто знает, кто знает, деточка…», и обязательно бы придумал, как было на самом деле…
– Кстати, – встрепенулась она от мысли, что вдруг пришла ей в голову, – был ведь уже один лжеобоз, на который потратили кучу времени, доставляя его в столицу. Так вот, академик Гюльденштедт (язык сломаешь, пока фамилию выговоришь) вполне мог быть тем экспертом, который должен был вскрыть сокровища и на месте подтвердить их подлинность… Как думаешь?
– Деточка моя, – передразнивая, рассмеялся Миха, – я думаю о том, почему фамилия академика – Золотой город – таким удивительным образом совпадает не только с предметом поиска, но и с именем девушки, которая всё это мне рассказывает. Подобное притягивается подобным? – смеялся он.
* * *
После разбойного нападения на Сурб-Хач в народе ходило столько небылиц про старца Симона, что Лусегену Вартаняну пришлось немало потрудиться, отделяя зёрна от плевел. Из отрывочных материалов следствия, скудного монастырского архива и многочисленных бесед с монахами удалось тогда выяснить, что хоть и прожил старец Симон в монастыре долгую праведную жизнь – больше 55 лет – но умер трагически незадолго до нападения на обитель.
Раз в году, даже в преклонном возрасте, покидал Симон свою келью и пешком отправлялся куда-то на северо-запад от монастыря. Скорее всего, полагал Вартанян, отчитывать заупокойную на могиле товарищей, которых он сам и похоронил. Но из последнего паломничества привезли умирающего старца в монастырь чалтырьские селяне. Волчица, натаскивая свой выводок, не добила израненную нападением в балке добычу, давала гнать жертву молодняку, только потому и отбился старый монах, наткнувшись на людей. Но, израненный, мучился брат Симон недолго и после исповеди настоятелю почил, завещав монастырю монету на кожаном шнурке – золотой дукат с неровно пробитой дыркой. А когда обмывали усопшего, под грубой монашеской власяницей20, которую он никогда не снимал, на спине старца обнаружили старую татуировку с запорожским трезубцем, отдалённо напоминающую то ли карту, то ли профиль женской головки. Настоятель распорядился срисовать непонятную татуировку и так увлёкся разгадыванием её тайны, что информация о загадочной карте распространилась за стены монастыря и послужила причиной злодейского убийства самого настоятеля.
* * *
– Только не говори, что эта карта у тебя, – так изумлённо смотрел на Златку Миха, что настала её очередь смеяться.
– Сейчас у меня. Ну, что ты смотришь так, дома она у меня. Раньше была у дяди Рубика.
– А у него откуда? – по журналистской привычке пытался сразу сложить всю мозаику Миха. – Ты же перед этим говорила, что пропала карта после революции, что спёр её вместе с третьей монетой один из компаньонов Лусегена Вартаняна, или я что-то перепутал?
– Насчёт карты всё правильно, Миша, тут ты ничего не перепутал. Пропала карта в 1917-м, но ведь в 1943-м снова появилась вместе с румынами, забыл что ли? – терпеливо напомнила Злата. – Правда, откуда она у них взялась, я понятия не имею. Может, компаньон тот бежал в Румынию, кто знает… – пожала она плечами. – А вот третья монета никуда не пропадала, она и сейчас в целости и сохранности, её дядя Рубик своей сестре тёте Томе завещал.
– Подожди… помню я про румын. Расстреляли их немцы, карту, наверняка, к делу подшили. А дальше?
– А дальше порядок во всём у немцев… Не спешил бы ты, Мишка, и не перебивал меня, – морщилась Златка, но снова терпеливо поясняла. – К делу-то они карту подшили, но перед этим нашли Эдуарда Вартаняна, отца дяди Рубика, они ведь все краеведы потомственные, Эдуард Лусегенович тогда городским архивом заведовал и не успел эвакуироваться. Немцы поручили ему провести экспертизу карты и подсвечников, что румыны из храма украли. Никто не знает, что он им там написал в своей экспертизе, но украдкой срисовать карту Эдуарду Вартаняну удалось. Пропал он, правда, когда наши Ростов освобождали. Бомбили тогда сильно, дядя Рубик рассказывал, как они под завалами искали отца, так и не нашли. Но карта вернулась в их семейную коллекцию. Удивительно, да?
– Да уж… Накручено всё так, что и не верится… – согласился Миха.
– Ну что ты хочешь, Миша, – Злата мельком глянула на часы, – я тебе тут в полтора часа пытаюсь впихнуть историю, которую несколько поколений старались распутать, по крупицам собирая… Конечно, невероятная история…
– А ты смешной, Мишка, – вдруг рассмеялась она. – Тому, что где-то под боком тонна золота закопана, даже не удивился, а в истории с картой – засомневался. Где логика?
– Да меня всё удивляет, – признался он. – Не будь этих монет, – снова взял он в руки оловянный немецкий портсигар с крестом и в который уже раз бережно достал из него два золотых дуката, – я бы, наверное, тебе не поверил… А карту ты мне когда покажешь?
– Да хоть сейчас, – снова удивила его Златка, – если мой ноутбук подашь, – кивнула она в сторону стола, довольная произведённым эффектом, – то сканированную копию прямо сейчас посмотрим…
Миха вскочил с кровати за ноутбуком, принёс его Златке и уселся рядом в нетерпеливом ожидании.
– Эх, какая статья вышла бы про всё это… – нарочно поддразнил он Златку, пока грузился компьютер. – Да у меня бы её все редакции с руками оторвали бы…
– Ага… Тогда и я тебе что-нибудь точно оторву, – пригрозила Златка.
– Да шучу я, шучу!
– Ну-ка, быстро клянись, что никому про запорожское золото не расскажешь!
– Морем клянусь, что я тебе подарил, – смеясь, поцеловал он её в плечо, заглядывая через него в экран ноутбука.
– Ух ты! Карта же на немецком бланке нарисована, – заметил Миха. – Смотри, сверху орёл со свастикой в лапах.
– А этой карте, вообще, на орлов везёт, – усмехнулась Златка. – Как говорил дядя Рубик, первая карта, ну та, которую с татуировки срисовали, была на гербовой бумаге сделана с водяными знаками – двуглавыми орлами царскими. Другой, наверное, просто не было в монастыре, вот настоятель и дал официальную бумагу, которую для переписки хранил… Ну и немецкий орёл из той же серии – что было под рукой, на то, видимо, и срисовали карту.
– Здорово! – восхитился Миха. – Это же ещё одно доказательство после монет! Любая экспертиза подтвердит, что фашистский бланк настоящий.
– Наверняка подтвердит, – нехотя согласилась Златка, – вот только мне экспертизы эти не нужны.
– А что тебе нужно? – осторожно спросил Миха.
– Золото, – прямо ответила она. – Мне нужно всё это золото. И я его обязательно найду! Я просто обязана теперь всё завершить…
Но в который уже раз она невольно подумала о том, что дядя Рубик не оставил ей возможности выбирать своей неожиданной смертью, своим последним письмом-завещанием, про которое она даже сейчас не могла рассказать Михе, как бы ей не хотелось этого. И эти слова, которые она повторяла как мантру: «…Неважно, сможем ли мы им помешать, важно, что мы не можем этого не делать. Ты не одна, поверь, но всё теперь в твоих руках. И если их сможет остановить запорожское золото, пусть оно их остановит…».
– …А ты мне поможешь. Да, Миша?
* * *
Карта всегда была плохим советчиком искателям запорожского золота. В конце концов, у Лусегена Вартаняна оригинал этой карты хранился много-много лет до самой революции, но разгадать её он так и не смог. А всё потому, что хитро была составлена та карта. Все сходились на том, что нанесены на ней русла больших рек – Дона и Темерника – и речушек поменьше, типа Кизитеринки и других. Одни речки впадали в другие, образуя причудливый треугольник, в дальнем углу которого находился запорожский трезубец, а в другом – копьё. Извилистое русло Темерника, при определённом ракурсе похожее на человеческий профиль, придавало карте неуловимое сходство с женской головкой, что, несомненно, добавляло в эту историю лишнюю долю романтики, но вот с разгадкой явно не помогало.
Первые попытки расшифровать карту сводились, как правило, к тому, что пытались наложить её на план местности, но это ни к чему не приводило. Русла рек за столетия менялись, Ростов разрастался, сжимая и спрямляя набережными Дон; судоходный когда-то Темерник и вовсе местами загнали в трубы; Кизитеринка превратилась в мутный ручей, многочисленные балки-речки в городе уже давно засыпали, а в пригородах – распахали под сельхозугодия.
