– Антон Юрьевич, мы не возражаем, – улыбнулась ему Злата, – если всё так, то выберем самую лучшую сцену. Вот только торопиться с её монтажом не будем, ладно? Я бы хотела сначала тщательные исследования грунта на острове провести. Ну, чтобы вся наша замечательная конструкция в русло Темерника не съехала под бодрую музыку, – пояснила она на немой вопрос Сергеева. – День города всё-таки, не стоит рисковать, может там плывуны какие, никогда ведь не строили на этом острове, лучше потратить на это месяц-другой, исследовать всё досконально, подготовиться.
– Месяц-другой на земляные работы? – крайне удивился Сергеев. – Это же мобильная сцена, лёгкая очень и простая в использовании, фундамент под опоры залить – дня три максимум и монтируй себе. Мне же говорили, что вам надо в кратчайшие сроки всё запустить?
– А помните, в Москве какой-то аквапарк рухнул, тоже, наверное, спешили при строительстве, – очень кстати вспомнила Златка.
Последний аргумент частично развеял недоумение директора парка, которому хоть и не терпелось заполучить в своё хозяйство такой высокодоходный инвентарь, но рисковать из-за мобильной сцены желания не было. Ведь в словах девочки был определённый резон. Он бы всё это, конечно, гораздо быстрее сделал, но пусть детка поиграет в архитектора, с таким папой, почему бы и нет. Парк-то в любом случае, выиграет от этого.
– Всё правильно, ребята, – согласился Сергеев, – так и сделаем. Дело вы хорошее затеяли, буду помогать всей душой. Итак, завтра жду от вас киловатты, а послезавтра смотрим эскизы. Встречаемся у меня в кабинете в это же время, но с предварительным созвоном. Всё правильно?
Довольные друг другом они распрощались, Сергеев отправился по своим делам, а молодые люди пошли домой, благо, их красно-кирпичная десятиэтажка на бульваре Комарова стояла так близко, что с балкона был виден как на ладони и парк, и остров, и Сурб-Хач с его замечательной лестницей.
– Хороший дядечка этот Сергеев… Пошли кваса для окрошки купим? – беззаботно предложила Златка. – У нас закончился, а я что-то проголодалась.
Они шли за руку мимо детской площадки, на которой многочисленные мамочки выгуливали своих чад до наступления жары, и Миху всё подмывало задать ей вопрос, который так мучил его. Но задал он его лишь когда они, купив квас, вернулись к дому и зашли в подъезд.
– Злат, а ты не хочешь мне подробнее рассказать про земляные работы сроком на два месяца? И вообще, про остров, про Сурб-Хач, про то, что ты так настойчиво ищешь… А то я как-то неловко себя чувствую, – прямо спросил он.
– Расскажу, конечно, – не раздумывая ответила она, потому как давно уже всё для себя решила, ну или почти всё. – Но так как история долгая, от царя Гороха тянется, то лучше начать с окрошки, пожалуй. Ты же не прочь перекусить, добрый молодец? Или я снова самая голодная в этом доме? – засмеялась Златка, вызывая лифт.
– Ну, даже голодная Баба Яга сначала накормит, напоит, спать уложит добра молодца… – облегчённо заулыбавшись, намекнул Миха, – а лишь затем сказки сказывает.
– А вы затейник, добрый молодец, – подыгрывая, она насмешливо «стрельнула» глазками. – Мне это подходит, – таким голосом сказала она, что он снова потерял голову…
– Где же ты так целоваться-то научился, Мишенька? – оторвалась она от его губ, когда лифт остановился, открывая двери, на их десятом этаже. – Про тайну Сурб-Хача я тебе, конечно, расскажу, но сначала ты мне за Бабу Ягу ответишь! Вот накормлю-напою и сразу ответишь…
* * *
Почему место для армянского монастыря Сурб-Хач выбрали напротив небольшого острова на берегу Темерника, сейчас уже точно и не скажешь. С одной стороны, дикие в то время приграничные степи уже ощетинились от набегов кочевников русскими крепостями и их заселение было лишь вопросом времени. С другой стороны, безлюдное, но красивое место на высоком холме над лесистым урочищем Темерника, идеально подходило под монастырскую «пустынь». «Красота, безусловно, важна, – пояснял Златке дядя Рубик. – Но чистая питьевая вода и бесплатные стройматериалы – лес и камень – столь редкие и дорогие в донской степи, наверняка, сыграли определяющую роль».
Монастырь отстраивался довольно долго, силами одних монастырских братьев и послушников, которые добывали камень здесь же, в каменоломнях у основания холма, который так кстати оказался известковой скалой.
Закладывали Сурб-Хач, когда первая волна армянских переселенцев уже перебралась на Дон, унеся из Крыма свою главную святыню – камень Хачкар. А вот место для него, под главный монастырский храм, нашли задолго до того. Ещё в 1775 году изначально планировался массовый исход армян, но эпидемия чумы, что полтора года бушевала в донских степях, сдвинула сроки.
Сдвинуть же планы Екатерины Великой никакая чума была ни в силах. Только что, в 1774 году закончилась очередная война с Турцией, но промежуточных побед уже было мало, Российская империя рвалась к морю, и Крымское ханство, верный вассал Османской империи, должно было пасть первым. Переселение же крымских армян, греков и прочего христианского люда в Россию, решало сразу три задачи: спасало православных единоверцев от неизбежных погромов в случае большой войны; ослабляло экономику ханства, которая традиционно держалась на армянах и греках; и укрепляло пустынные русские границы новыми верноподданными, для которых царица не жалела ни земель, ни налоговых льгот, ни свободы вероисповедания, лишь бы согласились.
Уже осенью 1775 года через Таганрог в крепость Св. Дмитрия Ростовского тайно прибыли первые ходоки из Крыма, уполномоченные армянской общиной и высшим духовенством выбрать на землях предложенных императрицей достойные места для переселения. И хотя чума не щадила и армянских разведчиков – половина из них погибла от страшной болезни – но долг свой они исполнили: места для закладки армянского города, монастыря и пяти сёл, были выбраны и согласованы с российской стороной.
Дольше всего искали место под монастырь. Тогда-то в глухой степи, где-то у Сухого Чалтыря, армянские ходоки и подобрали молодого казака Семёна. Был он очень набожен и утверждал, что только молитва спасла его от чумы, в отличие от товарищей, о которых, впрочем, он больше не сказал ни слова. А ещё, к удивлению армян, мог говорить молодой казак на понятном им крымском диалекте, чем обычно отличались запорожские, а не донские казаки. Эти два его качества очень сгодились в столь богоугодном деле, как поиск места под монастырь. Так и стал молодой казак сначала толмачом (как выяснил во время своих исканий ещё Лусеген Вартанян, это он показал ходокам холм на берегу Темерника), потом послушником нового монастыря, а затем, приняв постриг, прожил в армянском монастыре до глубокой старости под именем брата Симона.
По мнению дяди Рубика, был монах Симон, он же запорожец Семён, одним из тех скарбников-казначеев, что схоронив запорожскую казну и распустив остатки «золотого конвоя», на пустых возах двинулись в обратный путь, заметая следы. Что дальше случилось с ними, достоверно не знал ни дядя Рубик, ни его дед. Скорее всего, догнала под Чалтырем пустой обоз чума, и в пустынной балке пришлось хоронить Семёну своих товарищей. В пользу этой версии говорило то, что не было на найденных останках двух казначеев следов насильственной смерти, а самое главное, подчёркивал Златке дядя Рубик, никто не тронул их золотые дукаты на шнурке, которые стоили тогда целое состояние. Да и шестёрка волов, которых пристрелили, скрывая следы, на дне балки, тоже стоила немало денег.
Чем закончилась экспедиция Фёдора Глебовича Немцова и когда вернулся он в Тайную канцелярию, выяснить не удалось, хотя и была у дяди Рубика одна зацепка, которую он долго пытался распутать. В датированных ещё 1879 годом «Записках императорского одесскаго общества истории и древностей» нашёл краевед Вартанян любопытное упоминание:
«…Пѣрвымъ ученымъ лицомъ, отправленнымъ в Новороссію въ составѣ команды гвардіи капитана Немцова, является трудолюбивый акадѣмикъ Iоганъ Гюльдѣнштѣдтъ, со всѣми офиціальными рѣкомендаціями мѣстнымъ начальствамъ. Нѣ смотря на новость прѣдприятія и мѣстные затрудненія въ малозаселенномъ крае почти полудикими житѣлями, порученное дѣло отважному акадѣмику и его спутникамъ, было исполнено жѣланным образом…»
Имелась в этих «Записках» ещё и отсылка на путевые записки академика Гюльденштедта «Reiseaufzeichnungen nach Sueden Russisches Kaiserreichs im Jahre 1775»19, но как ни пытался Рубен Эдуардович Вартанян найти этот дневник в российских архивах, ему это так и не удалось.
* * *
– …Подожди, Злат, – нетерпеливо перебил Миха её рассказ, – если казну так и не нашли, то что тогда значит эта запись: «Порученное дело исполнено желанным образом»? Что исполнено? И вообще, зачем было посылать академика в ту погоню вместе с сыщиками, нелогично как-то?
