Джулия Тот - Плохой хороший день (сборник)

Тихо, звездами шурша, ночь спускалась не спеша,
по невидимым ступенькам облаков…
роняя тени пережитого за день:
на людей, их тропы-грезы
стройно-тоненькой березой,
строчку Млечного пути
в мир пыталась довести…
Кто-то плакал в нем, молился,
кто – то – спал счастливым сном,
кто – то – только что родился, —
все играло чередом своим земным —
мыслей ночи не читая, звездных букв не разбирая
в строчке Млечного пути не пытаясь
смысл найти…
Ночь тихонечко всплакнула,
уронив слезой звезду,
Подарив мечту землянам и весеннюю росу,
И обратно повернула:
«Не нужна я никому», – тихо, звездами шурша,
прошептала, не спеша пряча их, и —
пропадая – к тем, другим, —
где – возможно – прочитают строчку,
что подарит им…

Хлюпая лужами, плачущий город
куда-то спешит миллионом зонтов,
пряча под ними боль расставаний,
надежду любви, обиды, испуг…
Город, пытаясь безликостью серой
добро и зло замкнуть в единый круг,
закручивает ветром неудачи, счастье —
нам сил не оставляя думать ни о чем:
лишь выбежать из слез его желаем,
и снова оказаться в солнечном тепле,
порой, и вовсе забывая, зачем мы оказались
в городе, в дожде…
Зачем бежим – цветным зонтом маяча,
не позволяя ветру отобрать его,
по лужам шлепая, и под фонтаны брызг
внезапно попадая – так, словно веря:
он способен защитить всех нас и от всего…
Но, потеряв защитника цветного,
что ветер, наизнанку вывернув, сломал,
мы перестанем вдруг винить во всем
судьбу слепую:
«Во всем рыдающий и слабый город виноват…»

День начался неправильным рассветом:
без пурпура, романтики и грез,
себя украсив парой облаков
да серым блеклым светом,
он просто наступил, как сотни, тысячи и-
миллионы – до него…
Он спрятаться пытался в нашей жизни
среди других – таких же будних дней,
ничем не отличимых друг от друга,
но потерпел фиаско: жить судьбой своей
он начал с неудачного рассвета,
продолжил, нам друг друга подарив,
открыл все то, что мы уже любить забыли —
орущих птиц,
деревья, бьющиеся на ветру,
дожди…
Напомнил серый день,
сколь серость может быть прекрасной,
если вдыхать и поглощать ее вдвоем,
что кофе аромат иной,
когда не одинокой чашкой, —
сплетеньем рук накрыт холодным утром стол…
Начавшийся неправильным рассветом,
обычный день вернул нам нас..самих,
в ладонях принеся забытое простое:
и серый мир прекрасен, коль не одиноки мы…
Тот день, что начался неправильным рассветом…

Ненужной пылью по углам ложилось
всё то, что в жизни не сбылось,
и, заполняя старый неуютный дом все больше,
рассказы паутинами плело..
Несбывшееся, – жалуясь, стонало:
о брошенных мечтах и тех, кто в этом виноват,
закрытых ставен полумраком защищая
ранимой паутины тонкий стан…
Весенний ветер бойкий, налетев на старость дома
в секунду пыльный мир его сломал:
сорвал он ставни и позволил солнцу
ворваться в пыльный мир утрат…
Поднявшись капельками,
пыль зазолотилась в свете,
что в склеп мечты так неожиданно проник,
и все несбывшееся – вдруг преобразившись,
растаяло…
Метаморфозу наблюдая старец, что в склепе жил,
никак не мог понять: зачем он столько лет,
за ставнями скрывая,
копил несбывшегося паутины вязь,
зачем не открывал дорогу свету мира,
и не пытался что-то изменить,
лишь по углам копил погасшие удачи,
любовь, надежды, – превратившиеся в пыль…
Он улыбнулся:
«Пусть и стар, он все начнет сначала,
не будет больше пыли по углам, —
ведь все теперь сбываться будет,
а что и нет…» – он улыбнулся снова:
«Пусть будет так: оно не нужно нам»…

Ветер африканской рыжей пылью
счастье мне однажды принесет…,
а, когда в него почти поверю, —
снова потемнеет небосвод
и размытыми дождливыми лучами
счастья рыжие частички украдет,
разнеся их по одной по миру,
так, что воедино не собрать,
и, – картинку мной придуманного счастья
станет не на чем и нечем рисовать..
Я вздохну тихонько, прокляну погоду,
непогодой обозвав ее в сердцах,
и продолжу жизнь, как мне былОсь
до ветра с африканской пылью,
только – с недоверием в глазах…

Ты говорил: я слишком несерьезна,
и утомляю вечной слов игрой,
и что нельзя так долго любоваться
на птицей недовитое гнездо…
Ты говорил: не тем я верю,
что не научена людей я выбирать,
при этом забывая – в листе негожих – о себе,
что первым был, кому я стала доверять…
Ты говорил, что в жизни все иначе,
не так, как верю я и как живу,
и – забывал опять,
что нарекла тебя я жизни этой частью,
той самой, для которой – верилось – дышу..
Но было ни к чему тебе мое дыхание,
слова мои и брошенные гнезда птиц:
тебе неважно было чем живу, кому я верю —
ты не хотел о кружевами сложном —
хотел обычным жить и —
о простом ты – просто говорить…

Не подрезай мне крылья: я хочу летать…,
и, пусть о глупостях – по – твоему – мечтать…
Летать – не значит улететь, предав..
Полёт – ведь лишь свобода глупости свершать
и радостно от счастья уставать…
Не подрезай мне крылья: их ведь не вернуть.., —
как не вернуть потом того, что между нами было:
пойми, тебе я стану не нужна —
летать не смеющая,
в чувстве спящая, которое остыло…

На проводах – на бесконечном нотном стане,
в час предвечерия, на фоне синих гор
уселся голубь и воркует новости —
всему и всем, что видимо вокруг..
Ему и невдомек, что языка его не понимает
ни самолет, что, словно падая, парит,
след бело-облачный роняя,
ни – кипарисы, что стремятся вверх,
ни – я, кто приютившись в уголке балкона,
боюсь и чашечку от блюдца приподнять —
спугнуть о дне мирском воркующую птицу,
и – новостей секретных не узнать…

Опять, от мира спрятаться пытаясь,
Свою ракушку с грохотом захлопнув, пропаду..
От лицемерия и от любви, что лжива,
В гостиницу убогую уйду:
Там незнакомы все и вежливо – поддельны,
Меняя лица-маски каждый день,
Не вынуждают ни вымучивать улыбку,
Ни принимать за человека тень..
Мы здесь безлики и меняемся местами,
Всего на день-на два мы делим кров,
Не спрашивая прошлого уроки,
Не осуждая, не роняя слез
О жизнях непонятно – неизвестных,
Чужих и чуждых… лишь подняв вина бокал,
Быть может улыбнемся мы друг другу,
И вечеру, что нас сюда позвал, —
От мира убежать заставив,
Ракушки с грохотом захлопнуть и пропасть
В гостиницах – похожестью убогих,
Спасая от ненужных, лживо – милых фраз…

В гостинице, пустой гостями…
Одиночество… море… балкон…
Ниоткуда – ни голоса тихого,
Лишь прибоя – то – грохот, то – стон..
Словно в открытой бездне
Черным пугающих волн
На потерявшейся крошечной лодке
Жизнью калечит шторм…
Кажется, в этом мире нет никого:
Только море и я,
И незачем возвращаться…
И некуда – не видна
Земля, что спасти могла бы —
Лишь острые зубы скал
В хищном своем ожидании
Всех тех, кто от жизни устал…
И страшно, что не вернуться
В одиночество, на балкон,
Когда гальки четки от ног бегущих,
Да чей-то болтовни веселый звон
Вернут меня в мое сегодня,
Напомнят полюбить его
Таким как есть: пусть – одиноким,
Но, тихо шепчущим: «твое»…

Порой бывают сорняки отчаянно красивы,
Нежны цветами белыми, обманчивы листвой,
Шуршащей искренне и тихо,
Покачиваясь беззащитно, умоляют взять с собой..
Вы, пожалев их, принесете в дом уютный,
Уже любя, – поселите под теплый солнца луч,
Забыв, что красота и беззащитность их —
Возможно, – лживы, и что —
Не стоит доверять им сразу вашей жизни суть..
На завтрак принимая искры
Воды, заботы и добра,
Вам нежно улыбаясь лепестково – белым,
Они, все то же будут думать «про себя»:
«Нас превратить в ромашки не позволим,
Не зря на свет мы появились все в цветах», —
И счастливо в дары наивность вашу принимая,
Шипы колючие лениво-медленно
Из листьев создавая,
Их будут тихо – незаметно выпускать..
Вы будете любить сорняк несчастный,
Не замечая, что в его листве
Уже живут, шипами разрастаясь —
Те ложь и злость, что скрыты были в красоте,
Пока однажды, гладя томное растение,
Увидев иглы острые в склоненных
Тихой скромностью цветах,
Разочарованны очередным обманом,
Подумаете : «Снова – крах,
За что?! Ведь так любили вы
Обманщика, колючего душею,
Надеялись так изменить его,
Поверить в то, что нежность лепестков —
Правдива, и пытались сделать лучше —
Любовью и заботой», но……:
Всегда судьбою наказуем тот, кто лжет себе,
Кто сорняки любя, цветов не замечает:
С ветрами времени себя теряет,
Поддавшись новолживой красоте…