…Народу собралось много, и аудитория как нельзя лучше отвечала профессорским чаяниям. В основном присутствовали психопаты, истерики и прочие экзальтированные личности, помешанные на разного рода аномальных явлениях. Профессор, известный своим материалистическим и скептическим отношением к проблеме, казался им легкой добычей, и они жаждали назадавать побольше мудреных вопросов. Профессор посмеивался про себя. Он ненавидел психопатов и истериков и, в свою очередь, обожал наблюдать их, трепыхающихся, раздавленных научной логикой и неопровержимыми фактами. Он прямо-таки преображался на кафедре, руша и топча глупые иллюзии и беспочвенные верования.
Спрашивали обо всем. Профессор, с достоинством поигрывая очками, не пропустил ни одного выпада. Он объяснил, в частности, что более девяноста процентов наблюдений так называемых НЛО связано с чисто физическими феноменами, а все, что остается необъясненным, – тоже, разумеется, физический феномен, для понимания которого попросту не хватает научного багажа. Растолковывая истинную сущность экстрасенсов, он сообщил, что"экстра"в этих людях ничего нет и что они просто"хорошие"сенсы», – то есть имеют более низкий порог восприятия тепловых излучений и более высокую скорость анализа полученных данных. Он показал слайды, на которых были запечатлены останки «таинственно» исчезнувших в Бермудском треугольнике самолетов, обнаруженные спокойно ржавеющими на морском дне. И так далее. К концу лекции атмосфера в зале накалилась донельзя. Потесненные в своих убеждениях слушатели были готовы разорвать профессора в клочья. Они понятия не имели, какой сюрприз он припас на закуску.
Неожиданно для всех профессор сделал либеральный реверанс.
– Я материалист, – сказал он. – Я ученый. И как ученый я вынужден признать, что все же существуют некоторые вещи, которые не поддаются и вряд ли поддадутся научному объяснению.
С этими словами он открыл саквояж и извлек грубо слепленную глиняную маску с зияющими отверстиями на месте глаз, рта и носа.
– Эту маску мне подарил один тибетский мудрец, далеко продвинувшийся в изучении потусторонних тайн. Она представляет собой слепок с его собственного лица. Он зарядил эту маску силою духа, после чего она смогла в определенных условиях оказывать воздействие на окружающих. Сейчас мы выключим свет, я пущу запись древнетибетских заклинаний, а вы поделитесь после своими ощущениями. Должен предупредить уважаемую аудиторию, что тем, кто не склонен доверять чарам темного порядка, лучше покинуть зал.
Ни один человек не покинул зал, свет был потушен, и профессор включил запись. Из динамика послышалось монотонное дребезжание басовой струны. Мелодия – бурятского или вроде него – происхождения леденила кровь. Вскоре послышалась тарабарщина. Загробный голос торжественно вещал на незнакомом языке о таинственных делах. Преобладали звонкие согласные, а слова большей частью были односложными. На маску направили прожектор, и казалось, будто это она сама говорит, освещенная призрачным бледным огнем.
Профессор наблюдал. Многие в зале пребывали в прострации, иные усиленно сморкались, третьи вращали головами и делали странные вычурные жесты. Один из операторов вдруг выронил видеокамеру и поспешил на выход, заливаясь слезами. Временами возникали очаги беспричинного хохота, возбуждение росло.
Процедура длилась около пяти минут. Наконец профессор остановил ленту, попросил зажечь свет и предложил слушателям высказать свои соображения.
Впечатления от сеанса были самые разные. Кто-то, захлебываясь, признался в том, что ощутил мощное тепловое излучение, кто-то не сумел совладать со слезами, кто-то видел ангелов, а кто-то – и хороводы чертей.
Профессор подвел итог.
– Все это, – сказал он, и глаза его жестко сузились, – была игра, чушь и околесица. Я позволил себе разыграть вас, чтобы вы на собственной шкуре смогли убедиться в смехотворности ваших воззрений. Никакого мудреца я не знаю, маску вылепил сам, а на пленку начитал бессмысленный набор звукосочетаний. Теперь вы видите…
Возмущенный рев покрыл его слова. Многие, вскочив, кричали: «Это бессовестно! Как вы смеете обманывать публику!»– и прочее в том же роде, что профессору было милее лавины аплодисментов.
– Не знаю, не знаю, – приговаривал он сытым голосом, укладывая саквояж – Лекция окончена. Желаю всего наилучшего.
…Все эти события, изложение которых отняло у нас столько времени, пронеслись в сознании профессора за долю секунды. Теперь ему предстояло разделать гостя под орех, и лицо его волей-неволей утратило всякую трогательность. Он был готов к сражению.
– Нуте-с?
Ложечка дернулась, взбалтывая желток. Молодой человек поднял глаза.
– Видите ли, профессор… Все дело в том, что вы – неважно, какими мотивами вы руководствовались – произвели ряд действий. Этих действий никто до вас не совершал. Независимо от того, верите ли вы в сверхъестественные силы или нет, вы совершили вполне конкретные, осязаемые манипуляции: изготовили маску, погасили свет и выдали определенную информацию. Опять-таки неважно, была ли она изначально истинной…
– Люблю образованных молодых людей, – с удовольствием отметил профессор. – И с чем же вы, сударь мой, не согласны?
– Да знаете… – улыбнулся гость, пожимая плечами, – несогласия как такового, может быть, и нет… Суть в другом. Вот вам пример: человек, испытывающий внутреннюю тягу к Божеству, в конце концов изберет для себя ту религию, ту форму служения этому Божеству, которая больше подходит ему лично. Возможно, это будет Христос, возможно – Магомет или Будда… Вы ведь как атеист согласны с этим?
– При условии отрицания мною Божества как такового – конечно, – кивнул профессор, изучая собеседника.
– Отрицайте, кто же вам мешает… Но силы, силы-то, которые предрасполагают к поиску – они вполне реальны. Им зачастую лишь не хватает формы… обители, в которой они могут успокоиться… Вот я, например, отношу себя к служителям противоположного, темного начала. Я, если вам будет угодно, сатанист…
– Весьма рад, – профессор заерзал в кресле. Одно дело – обломать неврастеника, совсем другое – вразумить помешанного. Он машинально промокнул губы.
– Вы могли вкладывать в ваше детище сколь угодно большое количество идей, – продолжал гость, воодушевляясь. – Но вы, сами того не желая, создали нечто большее, нечто не бывшее до вас прежде… Я всегда с уважением относился к традиционным сатанинским обрядам – черным мессам, целованию козлиного зада и прочим вещам. Но это казалось как бы не моим… Форма не соответствовала моему внутреннему настрою. И вот я увидел вашу маску… – голос гостя задрожал. – Умоляю, профессор, отдайте ее мне! Тогда, в зале, я пережил, глядя на нее, чувство редкой гармонии. Имея ее в своем распоряжении, я мог бы вздохнуть свободно и полностью отдаться служению силам Тьмы. Мой идеал обрел единственно возможные для меня очертания… Видя вашу маску перед собой, я смогу беспрепятственно, в полном согласии с самим собой осуществлять наши ритуалы… Прошу вас, отдайте… я встану на колени…
– Боже вас упаси! – вскричал профессор, откидываясь в кресле. Кивком головы он указал на большой, красного дерева шкаф с застекленными дверцами, где хранились различные диковинки. Счастливый, что дешево отделался, профессор не пожалел бы и всего шкафа. – Она там, берите ее, она ваша! – И он негодующе принялся за яйцо.
Молодой человек вскочил. Сверкая глазами, он рванулся к шкафу, извлек свое сокровище и бережно водрузил его на журнальный столик.
– Так… – бормотал он. – Нет, вот так… Пусть взгляд падает под этим углом… Совершенство! Совершенство!
– Это так свойственно человеку, – с философским миролюбием заметил профессор. – Я имею в виду – осчастливить пустую идею материальной оболочкой.
– Конечно, – согласился молодой человек. – Это как новое платье… для короля, – он открыл свой чемоданчик и начал один за другим вынимать новенькие, сверкающие хирургические инструменты. Они были настолько острые, что один их блеск, казалось, опасен для роговицы не менее бритвы.
Профессор капнул желтком на слюнявчик. Глядя в его расширившиеся зрачки, гость произнес:
– Профессор, прошу вас, если вы мучаетесь мыслью, завопить вам сейчас или сделать это немного позже – не тяните, давайте сразу. Во-первых, дом ваш стоит на отшибе и ваших воплей никто не услышит, а во-вторых – лично мне они доставят большое удовольствие.
(с) апрель 1992
Наталье Погодиной– Вам интересно мое мнение? Оно очевидно: апофеоз маразма.
Так высказался прозаик Глебовченко, давно причисленный к сонму литературных зубров. До зубра он не дотягивал сложением – скорее, вычитался из себя самого, взамен же рогов Глебовченко заточил себе отменные зубы. Впрочем, зубры словесности в ином не нуждаются.
