– Хорошо. – Сохранять приглушенно-нейтральный тон он больше не собирался. Пришло время хода козырем. – В таком случае я считаю необходимым осветить последнюю, наименее приглядную для вашего сына сторону конфликта. Одну минуту… – кивнул Григорий Масленникову и быстрым шагом направился к выходу.
В приемной, как и следовало ожидать, томился десяток жаждущих лицезреть главного врача. Широкий диван занимало трио заместителей в белых халатах с полновесными папками документов на коленях. Их нетерпеливо-вопрошающие взгляды устремились на вышедшего из кабинета Тыча.
– Здравствуйте. Уже заканчиваем, – скороговоркой выпалил он, сам не веря сказанному, и окинул взором обширную приемную. Педагог забился в угол между умывальником и вешалкой, уныло разглядывая посетителей. От Виктора он узнал, что вчерашний инцидент получил продолжение, и его участие может понадобиться для подтверждения правомерности действий дежурных врачей. Но вечерний испуг уже прошел, стерев и без того не слишком интенсивную досаду на малолетних хулиганов. И сейчас мысль о необходимости изливания грязи на заигравшихся подростков была старому детолюбу крайне неприятна. Поэтому, когда цепкий взгляд Григория выхватил из людского клубка тщедушную фигуру, ответом ему послужила лишь грустная полуулыбка смирившегося с неприятной обязанностью интеллигента.
– Прошу вас. – Хирург посторонился, пропуская в кабинет свое алиби.
– Доброе утро. – Педагог выхватил близоруким взглядом плечистую фигуру Масленникова и, распознав в нем хозяина ситуации, негромким, с хорошо поставленными интонациями голосом пояснил: – Я здесь по просьбе дежурного врача. Он сообщил, что сегодня разбирается конфликт, невольным зачинщиком которого я накануне явился. Готов честно ответить на все ваши вопросы.
– Присаживайтесь. – Валентин указал вошедшему на свободный стул. – Наши доктора заявляют, что вчера вечером они в срочном порядке были вызваны вами в урологическое отделение для разрешения нестандартной ситуации. Что вы можете сообщить по этому поводу. – Чертов официонализм! Образ третейского судьи уже стал Валентину надоедать.
Услышать очередное изложение обсуждаемых событий присутствующим так и не довелось. Лишь только географ сделал глубокий вдох перед началом своего «выступления», как был прерван коротким женским вскриком:
– Макар Гаврилович!
Мужичонка, поперхнувшись непроизнесенным словом, резко обернулся в сторону неожиданного раздражителя.
– Макар Гаврилович! Это вы? – Голос доселе молчаливо-ностальгирующей толстушки оказался выше, чем у ее соратницы по несчастью.
Педагог, близоруко щурясь, недоуменно всматривался в сидящую перед ним женщину.
– Я… простите… Мы знакомы? Очки, очки… В палате забыл. Простите…
– Вы меня не помните? Ах! Ну конечно же. Сколько лет. Я была вашей ученицей. Я…
– Лида! – Короткое имя, произнесенное двумя голосами одновременно, казалось наполненным большей глубиной чувств, чем все сказанное в стенах этого кабинета за сегодняшнее утро. – Лидочка! Ну как же, конечно. Я вас сразу не узнал. Вы уж простите старика. – Макар Гаврилович окончательно утратил и без того штрихованный образ официального докладчика. Перед присутствующими теперь был лишь растроганный пожилой человек, маленькое сморщенное лицо которого выражало радостное умиление неожиданной встречей.
– Да вам ли передо мной извиняться! Я же тогда, дура, уехала. Бросила все сгоряча. – Влажные глаза матроны орошали ее пухлые щеки каплями соленой жидкости. – Поначалу написать хотела, да не сложилось. А после завертелось все, и вовсе потерялась… Это вы меня простите!.. Так это правда?! То, что доктор рассказывал?.. – Она испуганно уставилась на своего учителя.
– Лидочка, понимаете, я… Доктора пригласили меня… объективно рассказать… Да как же это?! – Беспомощно улыбаясь, он повернулся к Масленникову и развел трясущиеся руки. – Я совсем сбился. Извините.
Но любимая ученица, невольно зажавшая преподавателя в клещах непростого нравственного выбора, сама же его от него и избавила.
Поняв, чью версию происшедшего собирался озвучить человек, в кристальной честности которого она не сомневалась, Лидия взяла инициативу в свои руки.
От звонкого хлопка увесистой материнской оплеухи рыжий подросток едва не слетел со стула:
– Выродки! Заигрались, значит. Дебильных фильмов насмотрелись и решили под «крутых» скосить. Сопляки! – От полусонного умиленного добродушия на ее округлом лице не осталось и следа. – Это кто же из вас такой догадливый? Ты?! – вперилась она в робко отведшего взгляд «потерпевшего».
– Лида, мы это разберем дома. – Скандалистка, почуяв крещендо, пыталась успокоить подругу. – Если даже это правда, суть проблемы…
– Проблемы?! Вот где у тебя проблема! – Лидия ткнула пухлым пальцем в лоб собеседнице. – А сучонку твоему я сама нос сломаю, а потом в милицию отведу. Все одно ему туда дорога. А так, раньше сядет – раньше выйдет. Господи, срам-то какой! – по-бабьему всплеснула она руками. Опомнившись, она вскочила со стула и, схватив за руку сына, потащила его к двери. На середине комнаты остановилась и, обернувшись к врачам, с вымученной серьезностью произнесла:
– У нас нет к вам никаких претензий. Извините. – И, перехватив грустный взгляд педагога, всхлипывая, выбежала из кабинета.
На несколько секунд в кабинете воцарилась тишина.
И когда Масленников на правах распорядителя уже собрался нарушить затянувшуюся паузу, мать пострадавшего нарочито медлительно сложила лист с недописанной жалобой и аккуратно убрала его в объемистую сумочку.
– По независящим от нас причинам мы вынуждены прекратить дальнейшее разбирательство. Однако я ни в коей мере не считаю инцидент исчерпанным. Идем, – обернулась гарпия к сыну, и, не попрощавшись, вместе они покинули кабинет.
– Я вам больше не нужен? – тихо осведомился педагог.
– Спасибо. Вы нам очень помогли. Извините за беспокойство. – Довольный нежданной развязкой, Масленников был сама вежливость.
– Огромное спасибо от меня лично, – пробасил расплывшийся в улыбке Тыч.
Когда врачебное трио осталось без посторонних, Валентин кивнул на недописанную объяснительную:
– Ты документик-то, Васильевич, все-таки допиши. Мне занесешь. И тебе отмазка, и мне галочка.
– Обязательно, Валя, – легкая тень пробежала по лицу Масленникова – излишнего панибратства он не любил, – я же понимаю. Ну погорячился чуток, но ведь не без причины.
– Ладно-ладно. Дверь в урологическом сортире за тобой, – напомнил главврач.
– Без вопросов. Сейчас же бегу к плотнику.
Ставя жирную точку в ситуации, Масленников позволил себе смачно выдохнуть: «Засранцы!»
Мажорный тон минорной гаммы
Николай заканчивал прохождение очередного уровня тетриса, популярного среди врачей отделения, когда двери ординаторской широко распахнулись, впустив запыхавшуюся анестезистку:
– Автодорожка, Николай Васильевич. Пасынка Мастодонта уже в операционную травматологии подняли, – она перевела дыхание и выпалила: – А сам он с парой мордоворотов в приемнике оформления истории дожидается, команды всем раздает.
Рассветов нахмурился. Мастодонт был известным некогда криминальным авторитетом города с полулегендарным бандитским прошлым, о котором мало кто из обывателей знал что-нибудь конкретное, но и тем, что было известно, впору было пугать детей, домохозяек и интеллигентов. Последнее время он вполне легально занимался бизнесом, связанным с автозаправочными станциями, был владельцем нескольких продуктовых магазинов и кафе, но шлейф минувшего вязким хвостом тянулся за ним через годы законопослушной жизни.
Мажорному приемышу недавно стукнуло двадцать. Как и положено детям богатых родителей, парень был не в меру развращен богемной жизнью. Несколько раз лихой молодчик попадал в милицию за дебош в общественных местах, но дела «гасли», не успев набрать обороты.
– Греби из сейфа всего и побольше и бегом в операционную, – распорядился Николай. Хотя о степени тяжести больного и о характере повреждений никаких сведений пока не было, медикаментозный запас в любом случае не помешает.
Лифта он дожидаться не стал и быстрым шагом спустился на третий этаж, в правом крыле которого располагалось травматологическое отделение.
Оказавшись в просторной пустоте вестибюля, Рассветов облегченно вздохнул – ему вовсе не улыбалась возможность сразу же наслушаться от разъяренного папочки обещаний разделаться с «докторишками» в случае неудачного лечения. А в том, что это было бы именно так, а не заискивающие просьбы «сделать все возможное», Николай почти не сомневался. За двадцать лет врачебной практики он неоднократно имел возможность убедиться, что «хозяева жизни» и в экстремальных ситуациях практически всегда ведут себя с докторами как с провинившейся прислугой, искренне полагая, что и здесь им все всё должны, а доводы свои подкрепляют отнюдь не обещаниями и просьбами, но, чаще, неприкрытым хамством, и даже прямыми угрозами.
