У Нины счет шел на недели. Аборт можно делать от восьмой до двенадцатой недели беременности. У нее девять недель. Меньше месяца на раздумья. Много и ничтожно мало времени. Да и какие раздумья? Сергей не оставил ей вариантов.
Черный день, он же день рождения, как те двухсотчасовые сутки, тянулся и тянулся. Не хотелось никого видеть, вымучивать улыбку в ответ на поздравления коллег, благодарить тех, кто звонил. Оказаться бы сейчас дома, в своей комнате, света не включать, зарыться лицом в подушку, накрыться с головой пледом и постараться отключить сознание. Отключить вряд ли получится. И наедине с горькими мыслями будет еще хуже.
По случаю ее дня рождения после занятий на кафедре собрались сотрудники, уселись вокруг большого стола. Пили сухое вино из пластиковых стаканов, чай из личных чашек, закусывали тортом, который испекла мама Нины.
Официальная часть – тосты за Нинино здоровье и пожелания успехов заняли, к ее облегчению, немного времени, перешли к разговорам на профессиональные темы. Обсуждали появление в языке новых слов. Если опустить лингвистические термины, которыми были пересыпаны речи, то суть заключалась в следующем.
Интеллигенция, особенно академическая, – хранительница культурных завоеваний – новых понятий или вариантов произношения не производит и не приемлет. В словари уже вошли новые ударения «звóнит» или «краси́вее», но признак старой культуры – произносить «звони́т» и «красиве́е». Какие еще «тво́рог» или «свекла́»? Фу, пошлость! Только «творо́г» и «свёкла».
Изобретения революционеров от интеллигенции, вроде Даля, Хармса, Маяковского или Солженицына, так и остались на бумаге, народ их неологизмов не принял. А новые выражения появляются в некультурном обществе, часто в преступной среде, где кипят страсти и бушуют эмоции, где есть потребность изъясняться на арго и спрессовывать в одно слово смысл длинного словосочетания. Емкие, точные, легко понятные и, кстати, слепленные по всем канонам словообразования, новорожденные слова распространяются и принимаются с поразительной скоростью.
Можно было бы предположить, что коллеги Нины разделятся по возрастному признаку на противников блатной лексики (которая как шлюха, выбившаяся в высший свет, все равно остается существом презираемым) и на сторонников новых течений в языке, пусть сейчас мутных, потом очистятся до целомудренного употребления в творениях беллетристов. Но разделение происходило вовсе не по возрасту. Нина, к примеру, стояла за сохранение литературных норм, особенно в части произношения. Всякие профессионализмы, вроде «шоферов», «добычи» или «бортов», вызывали у нее отвращение. А старейший сотрудник кафедры доцент Лукин считал, что мы живем в интереснейшее время, наблюдаем перетряхивание русского словаря. Так бывает только после больших исторических катаклизмов – войн, революций, когда новая жизнь требует новых понятий. И слова «беспредел», «тусовка» или «заморочка» останутся надолго.
Лидером раскольников был Гриша Симонов. Он пришел на кафедру за два года до Нины. Гриша – лингвист и филолог от Бога. Как есть гениальные математики, так и бывают, что гораздо реже, гениальные языковеды.
Диссертации в гуманитарной области на девяносто девять процентов – старые перепевы, вид того же яблока, но сбоку, топтание на месте или микроскопический шаг вперед. А Гришина диссертация грозила стать событием. Поэтому у него были трудности с оппонентами: уговорят какого-нибудь ученого из родственного института, тот прочитает работу – и в кусты, отказывается. Потому что в кустах отсидеться – самая мудрая политика. Взойдет новая филологическая звезда – и хорошо, затопчут – я ни при чем. Вполне академическая позиция.
Гриша в совершенстве владел всеми пластами лексики. В стенах института изъяснялся литературно-мудрено. С приятелями и сверстниками – на молодежном жаргоне. Мог сказать Нине: «Забил я на этого оппонента». Что означало: «Я не буду расстраиваться из-за отказа оппонента». А однажды Нина случайно на улице увидела, как проезжавшая машина обдала Гришу Симонова фонтаном грязи. Вдогонку автомобилю он послал такую нецензурную тираду, что Нина испуганно спряталась за павильон автобусной остановки, чтобы Гриша ее не увидел. И была не в состоянии перевести на литературный русский, какие кары он послал всем родственникам водителя до седьмого колена.
Гриша и Нина – единственные на кафедре сотрудники, не обремененные семейными узами. И со свойственным любому коллективу (от пожарных до академиков) упорством их пытались поженить. Тем более что Гриша был немосквичом, и у него имелись проблемы с пропиской-регистрацией.
Нина признавала превосходство Гришиных лингвистических талантов. Зато как педагог он не блещет. Ее студенты показывают лучшие результаты. Гриша несколько утомлял своим буйным темпераментом. Но сегодня она была благодарна Грише, оттягивающему внимание на себя, ей можно отмолчаться в сторонке.
От вульгарных неологизмов перешли к «руслишу» – зародившемуся в конце девяностых годов бизнес-языку. Руслиш – сращивание «русиша» и «инглиша». Гриша достал компьютерную распечатку:
– Только послушайте! Текст из газеты «Бизнес» для деловых людей. – Начал читать, голосом выделяя руслиш. – «У попавшего на совещание маркетологов неподготовленного человека голова может пойти кругом. Потому что это не совещание, а митинг с брейнстормом, и обсуждаются на нем не чужие кейсы, а собственный деск ресерч, признается полный фак ап, пережить который поможет разве что рафтинг в рамках тимбилдинга, на котором тимспирит достигнет небывалых высот».
Реакция на газетную цитату не замедлилась:
– Какой кошмар!
– Бизнесмены хуже уголовников.
– Очень любопытное явление.
– Арго нуворишей.
– Так мы дойдем до того, что Толстого переведем на этот, прошу прощения, руслиш.
– А вот еще любопытное мнение. – Гриша наслаждался произведенным эффектом. – Взято с одного сайта, обсуждавшего вышепроцитированную публикацию. Менеджер, по-нашему столоначальник, одного из пиар-агентств делится: «Одно маленькое слово brief в рекламном бизнесе обозначает – краткое соглашение между рекламным агентством и рекламодателем о целях рекламной кампании, описание основных позиций заказа. Разница очевидна?»
– Сократить речь можно до мычания!
– Знаем языки с примитивной грамматикой и скудным словарем. Не из природы, а в природу?
– Время убыстряется и диктует свой ритм, в том числе и в языке.
– Еще пару десятилетий, и станем преподавать руслиш. Я до этого, к счастью, не доживу.
– А мне хотелось бы посмотреть, как в то же время в офисах появится новая мода говорить на архаичном чистом русском. И вместо «фак ап» станут говорить «провал, ошибка», и прослывут… Гришенька, как сказать по-современному «оригиналами»?
– Выпендрёжниками.
– Ничто не ново под луной. – Доцент Лукин кряхтя поднялся, подошел к шкафу, достал книгу. – Как вы знаете, в дореволюционной России особый профессиональный клан составляли офени-коробейники, продававшие по деревням мануфактуру, галантерею, книжки, сласти. У них был свой офенский язык, жаргон. Вот, нашел. Тысяча восемьсот двадцать второй год, опубликовано в «Трудах общества любителей российской словесности». Образчик языка владимирских коробейников. Цитирую: «Масовской курёхой стремыжный пендюх прохандырили трущи. Лохи биряли клыги и гомза. Кубы биряли бряеть и в устреку кундяков и егренят. А ламонные карюки курещали курески, ласые лащата грошались. А здебешний бендюх прихлят качы, и масы стехнем стоду чунаться».
Профессор посмотрел поверх очков, наслаждаясь эффектом. Никто не понял ни слова.
– Сия тарабарщина означает, – он продолжил читать. – «Нашей деревней третьего дня проходили солдаты. Мужики их угощали брагою и вином. Женщины подавали кушать и в дорогу им дали пирогов, и яиц, и блинов. А красные девки пели песни, малые же ребята смеялись. А сегодня пожалуют священники, мы будем Богу молиться». Вопрос к уважаемым коллегам. Что из лексикона офень вошло в обиход?
– «Лохи», – ответил Гриша, – и «пендюх». Грамматика и словообразование в «офенском» полностью русские. Хотя, конечно, профессор, ваш пример перечеркивает мои скорбные потуги на ниве взрастающих неологизмов.
Двойняшек беспокоило, что мама безмолвствует. Лишенные возможности лично принимать участие в разговорах, они воспринимали мамочку как делегата на белом свете, переживали за нее и спортивно болели. Мамочкины мысли сейчас далеки от научной дискуссии. Речи коллег омывают сознание, не проникая в него. Но лицо терять нельзя!
– Сейчас ее спросят! – предсказывал Шура. – Точно спросят! Кто-нибудь заметит: а почему вы, Нина, отмалчиваетесь? Ваше мнение? Быстро соображаем, что бы мамочке сказать умное, по теме и по делу.
– Про эсперанто? – предложила Женя.
