Белобородый достал из мешка другие движущиеся игрушки. Медведь с мужичком, оба в соломенных шляпах, начали пилить бревешко настоящей крохотной пилой. Потом рыбак забрасывал в воздух удочку и ловил рыбку с красным хвостиком…
Мария вздохнула:
– Пойдем, доча.
Пыль и гул висели над головами, точно гигантский осиный рой. Зрение, слух и обоняние Изочки напряглись, подстегнутые бешеным наступлением базара. Тут запросто можно было потеряться. Люди вились в толпе, как угри, беспорядочно топтались на месте, толкались, торговались, кричали, смеялись. У забора сгрудились телеги, заваленные дровами и мешками с мукой. Пряно пахло подвяленной на солнце зеленью и смолистым деревом, этот запах смешивался с рыбьим запашком и жирным духом керосина из бочек. Мальчишки с удочками продавали только что выловленных, притрушенных солью тугунков[49] в банках. Женщины с южным загаром насыпа́ли в газетные кульки жареные подсолнуховые семечки и арахисовые орешки. Ранняя белокочанная капуста скрипела в руках продавцов, как снег. Возле пирамиды толстых огурчиков, сложенных светлыми рыльцами вперед, красиво рдели горки диковинных ягод, похожих на крупную рябину.
– Мария, смотри, что за ягоды?
– Помидоры.
Изочка вспомнила помидоры и удивилась:
– Почему маленькие?
– Сорт такой.
– А это что – большое?
– Тыква.
– Купим, а?
– Дорого.
– Мариечка, давай купим! Вдруг там карета!
– Какая еще карета? – не поняла Мария.
– Золушкина.
– Дурочка, – рассердилась Мария. – Скоро в школу, а она в Золушку верит.
– Ты же сама рассказывала!
– То сказка.
– В сказке все понарошку?
– Да.
– Значит, неправда? Совсем-совсем, ни капельки?
– Ох, горе мое почемучное! Цыгане шастают, того и гляди сумку стащат, а тут ты лезешь с вопросами…
– Что будет, если стащат?
– Ничего не будет! Ни тебе портфеля, ни мне ботинок!
…Значит, Золушки не было. И хрустальных туфелек тоже.
Изочка решила вообще больше не разговаривать, но сейчас же спросила:
– Цыгане – воры?
– Цыгане – это народ, – почему-то смутилась Мария. – Среди них есть люди, которые воруют.
– Сумки?
– Сумки, деньги… и слишком любопытных девочек.
Изочка обиделась. Зачем Мария говорит неправду, если цыгане – не сказка? Не может быть, чтобы люди воровали чужих девочек. У них в народе, что ли, своих нет?
В вещевых рядах колобродило и волновалось пятнистое море – лица, лица, столько не увидишь за целый год, уследить невозможно за их перемещением. Они мельтешили, трепетали, плавились в вибрирующем от зноя и гомона воздухе. Девушка в накинутой на плечи новой телогрейке, как больную овцу, качала в руках вывернутый наизнанку кудрявый тулуп. Прямо над Изочкиной головой, чудом не зацепив косицу, пронесли большущую железяку с острыми краями, кажется, плуг. Вкусно пахли дымленой кожей кипы новых торбазов, и вышивка на оленьих унтах полыхала северным сиянием. Мельком оглядев радужные бисерные вставки, Изочка убедилась: «Матушка Майис красивее вышивает».
Чернявый паренек, придерживая велосипед просунутой в раму ногой, потряхивал глянцевой стопкой открыток. Кусок ватмана с приклеенными показательными открытками коробился на руле… Ах! Какие хорошенькие девочки в воздушных платьях! Прелестные котята, щенята, ангелы, красавицы на усыпанных цветами качелях! Изочка сжала мамину ладонь:
– Купим?..
– Зачем? Кому дарить?
– Тебе, Мариечка! Я бы подарила тебе вон ту собачку красивенькую! Или принцессу с веером! Нет, лучше с розами, где «Люби меня, как я тебя»!
– А без открытки не любишь?
– Люблю… А ты?
– И я – без открытки…
На неструганых досках, словно выпотрошенные из тележек старьевщиков, высились груды тряпья, откровенный хлам и военные обноски – выцветшие гимнастерки, кители, солдатские штаны. Солдат на костылях, с бликующей на груди медалью, продавал шинель, меченную темными пятнами то ли пороха, то ли крови. Стоял он на правой ноге, а на левой штанина была смотана чуть ниже колена. Рядом сидел человек с закрытыми глазами и неподвижным лицом, на шее у него висела дощечка, на коленях лежала кепка с несколькими копейками. Изочка прочла надпись на дощечке: «Я оставил глаза на войне» и съежилась от жалости: она-то видела слепого, могла рассматривать его вдавленные в глазницы веки, а он ее не видел…
Кепка звякнула медяками.
– Благодарю, – сказал слепой и безошибочно наклонил голову в сторону Марии.
– Носки, варежки! Варежки, носки! – тоскливо голосила маленькая старушка, не поднимая глаз от вязанья.
Носки были серые, на вид мягкие и пушистые, а на самом деле, Изочка знала, ужасно колкие. Тетя Матрена связала ей похожие из выческов дворовой собаки Шарика… И – вот так встреча! – одноглазый огородный сторож разложил на земле свои тальниковые корчаги. Изочка поздоровалась вежливо, сторож еле кивнул, важный, будто царь всех продавцов.
Не успела она задуматься о неожиданной заносчивости старика, как высмотрела за его спиной светло-желтый, в мелкую пупырышку, портфель. Держал его застенчивый дяденька в очках на веревочке.
– Настоящая кожа, тисненая, – краснея, сказал он подошедшей Марии.
– Потертый портфель, – с осуждением покачала она головой. – На углу трещина.
– Зато с замочком, вот ключи, – дяденька стыдливо позвенел двумя ключиками на шнурке и привязал его к ручке. – Внутри три отделения, среднее на кнопке. Московской фабрики производство, с такими министры ходят, качество как у трофейного… Недорого прошу.
– Ладно, – сдалась Мария.
Сделали первую покупку и отправились дальше. Ходили, ходили… Пищевое и тряпичное изобилие мелькало в глазах, карусельная кутерьма смешанных языков, ругани и зазывалок превратилась в нескончаемый, на одной ноте, гвалт. Легкий поначалу портфель стал тяжелее и оттягивал руку, будто шаг за шагом в него сыпался незримый песок.
Пока Мария примерялась к черным ботинкам с высокой шнуровкой и выторговывала заказанную сметану, Изочкин растерянный взгляд наконец уперся в связку круглых колбас и золотистых окороков под навесами в мясном ряду. Очень хотелось есть, еще больше – пить.
В густых волнах копчено-кровяных запахов, готовясь к посадке, хищно парили перламутрово-зеленые мухи. Изочка глотала голодные слюнки. Одновременно ее слегка подташнивало из-за мух и неаппетитных ворохов несвежих, скользких костей. В магазинском отделе «Мясо-рыба» тоже продавались такие кости. Мария изредка брала их и вымачивала с древесным углем. Уголь вбирал плохой запах, и получался вполне съедобный суп… Ну ничего, вот наступит через семь лет коммунизм… Жаль, сметана чужая, нельзя съесть. У Майис Изочка ела сметану бесплатно, а в городе за нее надо платить большие деньги, у Марии столько не бывает…
Мария повернула назад. Изочка с облегчением повлеклась мимо тальниковых корчаг, не глянув на сторожа, раз он такой гордый, мимо колючих носков голосящей старушки, одежной рухляди и слепого человека с дощечкой и кепкой… Солдата на костылях не было. Наверное, продал шинель.
Пестрые горы овощей, мешков и чесночно-земляные запахи остались позади. Изочка втянулась за Марией в истекающий из ворот ручеек людей. Домой! Дома хлеб и суп из свеклы с зеленым луком.
В руках белобородого мастера игрушек все так же прыгал деревянный клоун, но уже не в горошек, а шахматный – в черно-белый квадрат. Из-за пазухи старика выглядывали плоская фигурка мужичка в соломенной шляпке и половина медвежьей улыбки…
Мария вдруг выпустила Изочкину руку, тихо ахнула и ринулась к противоположной стороне ворот.
Изочка заметалась, рванулась вслед за матерью с невыносимой мыслью: Мария решила бросить ее здесь! Тощая тетенька притиснула Изочку к чьей-то жирной спине, протолкнула в толпе обратно к базару… Мария, Мария, спаси!
Прохладная мамина рука выловила потную ладошку, выдернула из душной гибели дочь и портфель. «Не бросила! Не бросила!» – возликовала Изочка, а Мария окликнула кого-то слабым голосом:
– Зина…
Женщина в просторном ситцевом платье стояла у распахнутой створки ворот. Под платьем скрывался большой живот, сгиб локтя пересекали лямки дамской сумочки. Изочка приметила, как в прижатой к груди ладони женщины блеснуло что-то вроде зеленоватого камешка. Блеснуло – и спряталось в кулаке… или почудилось?
Знакомая Марии явно не хотела ее видеть и сделала неловкую попытку спрятаться за спины.
– Зина, – повторила Мария громче, – Тугарина!
Женщина по имени Зина Тугарина повернулась к преследовательнице, словно застигнутый в тупике зверь, с затравленным выражением на чуть оскаленном в неприязни лице:
– Ну, здравствуй…
Мария с Изочкой протолкнулись к ней и встали напротив, обтекаемые бурливой толпой.
– Поговорить с тобой хочу, Зина.
– О чем?
– Просто – поговорить.
