– Он с ней, значит, развелся?
– С кем?
– С вашей сестрой.
Захар замолчал и как-то непонятно, печально на нее посмотрел.
– С матерью Геши, – уточнила Варя без особой уверенности. – Мальчик сказал, что она дома… Пирожки печет…
– Он о моей маме сказал, – вздохнул Захар. – Геша бабушку мамой называет. Видимо, потому что я так зову. А сестра… Вера сердечница была. Родила сына, и через полгода Веры не стало. Глеб… любил ее. Не пустой он человек, по-своему порядочный… просто не умеет с бедой смиряться. Либо, наоборот, умеет – отрубил, и как не бывало… Мы бы ему в женитьбе не препятствовали. Нам только хотелось знать, что за женщину он выберет, не будет ли она обижать ребенка. Все-таки Геша единственный мамин внук… и мой племянник…
Захар не говорил о Медынцеве плохо, словно пытался его оправдать и сам в чем-то оправдывался. Варе это понравилось.
– Извините, не знаю вашего имени…
– Варя.
– Глеб, помню, газету показал, посмеялись с ним – веселая фотография. Вы с ним тогда же, летом, познакомились?
– Нет, мы бывшие одноклассники. Курица заново нас «познакомила». Медынцев стал приходить по-дружески. Считал, что мы друзья. Но я так не считала. Думала, что отделалась от него, и вдруг нагрянул. Попросил за ребенком присмотреть…
– Да, неловко получилось, – Захар встал и начал собирать детские вещи. – Я гляжу, вы куда-то праздновать должны были идти, а из-за Геши не пошли.
– Все нормально, – Варя подала стоящие у батареи Гешины валенки.
– А можно я… можно, вас к нам пригласить? Не отказывайтесь, всего полтора часа осталось до курантов.
… Так сбылось Варино предчувствие нового окна.
Захар не был высоко и всесторонне развит, он оказался обыкновенным водителем большегрузных машин и хорошим человеком. В остальном будто по заказу – внешне похож на целинника с картины, старше Вари на пять лет, умеренно пьющий, и не только стирать помогал ей, но и во всем остальном. А главное – влюбился в Варю, по его словам, едва увидел ее, Гешу и «солныски».
Геша считал Варю с Захаром своими родителями, а себя – родным старшим братом двух вскоре народившихся сестричек. Свекровь Варе досталась абсолютно не кровожадная, не помесь гарпии с цербером. Научила невестку печь булочки не хуже, чем у Риммы Осиповны, пряники, пончики, пирожки, пироги сладкие, рыбные, капустные… куриные…
Только когда Захар разделывал для пирога курицу, вспоминала Варя Глеба Медынцева. Вспоминала и думала совсем без досады, почти с жалостью: скрыл свое вдовство. Застили Медынцеву беды-неудачи его каждодневную радость, хотя был он по-своему порядочным человеком. Клятву свою по крайней мере сдержал. Что правда, то правда – Варя его больше не видела.
Каждый раз в Новый год Маргоше казалось, что жизнь у нее вот-вот наступит другая и жить станет лучше. Веселее… Многим так кажется, даже тем, кто целой стране может устроить веселую жизнь. А Маргоша была сама себе страна, сама себе горы, равнины, реки и вполне действующий вулкан страстей. Правда, в последнее время он бурлил не так сильно, как прежде. «Вулканы тоже нуждаются в отдыхе», – хорохорилась Маргоша, женщина в душе домовитая, преданная, но не понятая в лучших качествах недальновидным противоположным полом.
Впрочем, ей было кого винить в своей нынешней невостребованности. В восемнадцать лет Маргоша увлеклась парнем рослым, красивым и компанейским. Спустя два года уразумела: несложно произносимые избранником клятвы прямо пропорциональны их нарушению. Маргоша велела красавцу катиться куда подальше вальсом Маньчжурии вместе с компанией и присмотрелась к мужчинам представительным и ответственным.
Эти были сплошь женатики и партийцы. Едва их отношения с Маргошей начинали перерастать в нечто существенное, воинственные жены подключали к битве против нее партию. Тяжелая артиллерия глубоко ранила представительных мужчин. Не желая более рисковать, они затевали пространные разговоры на тему партийной верности, из чего вытекало, что разводиться ответственным людям воспрещается, а иметь вне ответственности такую очаровательную возлюбленную, как Маргоша, не грех.
Она не желала быть возлюбленной, которую только и делают, что имеют, и отправила партийцев туда же. По сопкам Маньчжурии.
Блуд и флирт со сластолюбивой мужской шушерой Маргоше поднадоел. Блядки – обратная сторона медали «Супружество», а Маргоша все же надеялась когда-нибудь увидеть аверс. Вдруг понравится. Но времени прошло много, и теперь бы она согласилась на мужчину невысокого, некрасивого, даже лысого. Внешность роли не играет, лишь бы любил.
Встречались лысые, приземистые, кривоногие, на первый-второй рассчитайсь… Увы, и третьесортные женихи покинули Маргошу, млеющую в сладких мечтах о браке. Привередливая невеста классически опоздала на разбор, и, конечно, никто, кроме нее самой, не был в том виноват.
Она уже заработала пенсию (балетную) и опасалась, что попросят из театра. Следовательно, из ведомственного общежития тоже. Куда податься после этого, Маргоша не знала, и нервы пошаливали. А все равно обрадовалась по старой привычке, когда куранты в очередной раз взбили остаток уходящих секунд в пышную пену. Новорожденное время многообещающе зазвенело бокалами: дзинь-дзинь, ура, товарищи, с новым счастьем! И пусть платье прошлогоднее, пусть на столе неизменные блюда – оливье, холодец, печеная птица, картошка с мясом, рыбный и сладкий пироги – все равно после зимы придет новое солнце! Не может быть, чтобы навстречу весне не открылись Маргошины новые окна…
Скрипач Женя Дядько поднял фужер:
– Друзья, посмотрите на наш праздничный стол! Задумывались ли вы над тем, что он символизирует благополучие страны? Я восьмой год в Богеме, а стол все тот же! В традиционных вариациях. Этот стол, как константа неизменного мира, закрепляет веру в постоянство основ. Так выпьем же за стабильность и наше светлое будущее!
Потом пили за творчество и успех, за любовь и детей, за родителей – живых и ушедших, и чтобы не было войны. И еще за что-то, и еще… Спиртного, как ни странно, хватило. Притопавший ночью комендант дядя Равиль увел пьяного Дмитрия Филипповича в комнату, где в неусыпном ожидании хозяина сидела в кресле кошка Фундо. Женя Дядько напялил чью-то дед-морозовскую бороду и схватил мешок из-под муки, порываясь пройтись с колядками по ближним домам, но чуть не задохнулся в мучном облаке. Женю почистили, успокоили и под обещание поколядовать в Святки отправили в постель. В общем, разошлись аккуратно, без баталий и дверных пинков.
А в один из святочных дней женщины решили погадать. Отмели за неимением баню, подвал и петуха. Осталось простенькое гадание с бумагой – скомкать, сжечь на блюдце и разгадывать по тени, что кого ждет.
Задавая вопрос о своей лучшей, возможно, доле, Маргоша очень волновалась. Ее бумажный комок наделал чаду, сгорел, и на стене показался загадочный ответ: не мужчина, не лягушка, а неведома зверушка. Повертев блюдце Маргошиной рукой так и сяк, певица Полина Удверина неуверенно сказала:
– Мне кажется, ты родишь… Или забеременеешь в этом году.
– Да, и мне тут ребенок почудился, мальчик, – подтвердила балерина Беляницкая.
– А папаша ребенка? – с горькой иронией усмехнулась Маргоша. – Папаша вам не чудится? – И зажгла свет. Когда «мальчик» рассыпался в пепел, она ушла.
Не то чтобы Маргоша была против детей. Просто седьмое посещение абортария пять лет назад избавило ее от поисков противозачаточных средств.
Гадание разочаровало, зато после старого Нового года бывшая соседка Варя, художественный руководитель концертно-эстрадного бюро, поговорила с директрисой, и та пообещала взять Маргошу весной в артистический состав. Предвкушая независимость от репертура и автономию, Маргоша подготовила сольные танцы народов мира, чтобы прийти в бюро не с пустыми руками. Зимой театр отпустил ее в гастрольное турне по республике.
Снабжение самых северных районов опережало время на шаг. Перед артистами открылись приметы светлого будущего, предвидимого партией, правительством и Женей Дядько. Гастролеры набили чемоданы югославскими батниками на кнопках, польскими бюстгальтерами, чулками-сапожками «под коленку» и другими вещами лучезарного завтра. Появись эти товары в городских универмагах, народ разных полов, возрастов и размеров стоял бы за ними до победного конца без перерыва на обед, а тут ни толкучки, ни записи на руке «номер очереди такой-то»… Маргоше, ко всему прочему, достались кальсоны с начесом, электробритва «Бердск» и огромный пушистый свитер крупной вязки.
– Чисто индийская шерсть, – сказала продавщица.
– Мужу должно понравиться, – кивнула Маргоша, прикидывая, сколько можно наварить на чисто индийской шерсти наполовину с Людмилой Беляницкой.
