Раньше она мне при возможности рассказывала, краем, а рассказывала.
Вроде следующего:
– Ты, Лазарь, в выходной не приходи. Я в Козелец еду, надо там кое-кого на верный путь направить. А оттуда в Киев – партактив собирается. Может, выступлю. Ой, не знаю, не знаю-у-у-ум-м…
Будем откровенны, я в такие мгновения гордился Розкой. Гордился, что ее зовут в такие места. Гордился, как она говорит: “Не знаю-у-у-ум-м”. Никто в Чернигове не умел так говорить. Я сам тоже пробовал. Нет. Никак.
И опять будем откровенны, я гордился, как Розка трогала прическу при словах про “не знаю-у-у-ум-м” – голову трошки закинет и провернет рукой в волосах. А волосы кудрявые, черные с рыжиной, пойдут за рукой, а потом – на старое.
Ой, Розка… Ой…
Да.
Так, значит, раньше она мне говорила, а тут не говорит.
А говорит следующее:
– Некогда мне, Лазарь.
Ну некогда и некогда. А я что? А я ж ничего, Розалия Семеновна, дорогая.
Дальнейшее я рассказываю уже про время поздней осени, а там и зимы.
После подробных рассуждений я сделал вывод. Неохваченным мной остался только кудлатый. Конечно, не все про всех я понимал доподлинно. Взять хоть бы Розку. Но кудлатый прямо вызывал меня на себя. И я его вызов принял. Только пока не придумал, как подступиться.
Сначала решил выследить кудлатого утром – от Доры до его работы. Куда-то ж он должен ходить работать. Копейку ж надо за что-то получать. На пробор стричься и штаны наборным поясом укреплять – это ж грошей стоит. А если получится, что кудлатый не работает, причем с голоду не умирает, так тем более интересно вывести его на свет в новом обличье.
По своей работе я начинал смену в семь часов. Причем с хлопцами и с бригадиром можно было договориться явиться часом-двумя позже. Главное – потом норму дай, еще и с лишком. Тем более что я по своему характеру умел ладить с людьми. Я и пошучу, и про душевное поговорю, и покажу себя как надо перед товарищами, если придется спорить с начальством.
Все это раскрывало передо мной определенные возможности. К тому же в Чернигове хоть кругами ходи, в любое место от любого места дотащишься за полчаса.
Я в уме определил кудлатого в конторского. А конторские раньше восьми не приступали. Плюс да минус – для пробы я назначил себе находиться возле нужной хаты в семь.
Хорошо. В назначенный день в семь и находился. Осень, в семь не сильно-то и светло, а мне и выгода.
Я, конечно, пошел наугад – кудлатый мог и уехать из города, и съехать от Доры, и много что мог. Но опыт диктовал свое: ты убедись, а потом уже как будет.
Еще раньше я приметил занехаенный огород, за одну хату от Доры. Туда и зашел, как к себе, держу корзину с кое-каким инструментом, вроде собираюсь хозяйнувать возле огорожи. На мне неновая брезентовая накидка, ношенные по грязи сапоги, штаны последнего разбора, картуз на сколько-то там клиньев. Сроду такое не носил, потому и напялил. Даже брови трошки подчернил сажей. Навел ровно, как в кино.
Стою. Вроде примеряюсь с починкой. И так трону, и так. И вокруг по доскам молотком постукаю. А сам весь на дороге к Доре. Жду. Причем с минуты на минуту надуваю живот, чтоб теснее почувствовать свое оружие, которое находилось на привычном месте.
Не скрою, в тот раз мне не повезло. Стовбычил я часа три – до полного света. Дору видел. А кудлатого не видел.
Я не такой, чтоб отчаиваться. Плюнул и пошел себе забивать гвозди на трудовую славу народа.
Для задора по пути я стал думать и представлять.
Вот безмен. Сколько ж раз я видел на базаре этот замечательный инструмент! Простейшая ж механика. А мастер на нем умелой рукой такое выписывает! Прямо играет! Я наблюдал и приметил много чего поучительного. Безмен без ловкого хозяина ничего не значит. Не умеешь в свою пользу двигать, что нужно, не начинай.
Не скрою, у меня в мыслях про себя получалось так, что я и есть весовщик высшей пробы. Всех, кого захочу, вешаю на своем безмене. Сколько захочу, столько веса каждому и определю. Хоть, допустим, нисколько.
Когда уже Святомиколаевская осталась далеко за спиной, у меня в голове заворушилось следующее: “На сегодняшний день я определяю кудлатому вес – никакой. И пускай он пока хоть что”.
На подходе к мастерским, возле мельницы, у ставка смыл сажу с бровей. А что вода была сильно холодная – так даже лучше для свежего настроения.
Вошел в работу круто, чтоб никто не упрекнул за поздний приход. А никто и не упрекнул.
Только Михайло, товарищ на подхвате, сообщил:
– Ты, Лазар, красуню пропустыв.
Я удивился:
– Та шоб я пропустыв? Нэ може такого буты!
– Не може, а було! Прыходыла вранци до тэбэ. Така молодэнька… Нэ та баба, шо ты знаеш, а друга – молодэнька. Казала, шо вона Зоя, шо ще прийдэ сюды.
Ну, Зоя! Ну, зараза! Я ж просил ее, как сознательного человека, – не приходить! Уже и люди заметили: “Нэ та баба, шо ты знаеш, а друга – молодэнька”.
Что ж у нее за срочность может произойти, чтоб заявляться?
Не скрою, я злился. Потому что это как если б кто под локоть толкал, когда ты безмен настраиваешь. А Зоя сейчас именно толкала. Толкала и толкала.
Доработал уже, конечно, без радости.
А тут и Зоя – лично с своей красотой и, что греха таить, несусветной дуростью.
– Ой, Лазарь! А я ж уже с утречка до тебя приходила! А тебя ж не было! А где ж ты был? А я ж и на Полевую бегала…
Я вежливо взял Зою за руку и сказал:
– Давай, Зоя, отойдем трошки в сторонку. Товарищам, может, не интересно. А мы поговорим в тишине.
Зоя пошла за мной, а рот до конца не закрыла. В ту минуту мне ее выражение лица не понравилось. И, между прочим, красоты я в нем не заметил.
Я заговорил:
– Зоя, я, конечно, рад тебя увидеть. Ты ж знаешь мое к тебе отношение. Тем более мы с тобой вместе столько перенесли…
Я рассчитывал, что Зоя будет меня слушать и молчать.
А она слушала и не молчала:
– Ой, Лазар! Ой, горэ ж мени, горэ! Бэз батька, бэз матэри залышилася!
И кричит, и тому подобное. Картина получается неприглядная.
Прижал я Зою к своей груди, голову ее бестолковую аж вмял в себя. Конечно, помогло. И, конечно, Зоя это мое движение поняла не совсем правильно.
С того места, где находилась голова Зои, я услышал:
– Ой, Лазар, якый же ж ты у мэне… Любэсэнькый, у нас будэ дытинка!
Я прямо подскочил, причем вместе с Зоей.
Теперь уже не я держал Зою. Зоя меня держала. Да так сильно держала…
Слова Зои дошли до меня. То есть я их услышал, но разобрал не в полной мере.
Скажу и про Зою.
Зоя аж бегом бежала, бежала целых два раза, чтоб только сообщить известие. А сообщила и вроде с разбега остановилась.
И что? И то.
На тот текущий момент жизнь сложилась по-своему. Причем сложилась с одной стороны и с другой стороны. Опять я оказался ни на той, ни на другой, а на следующей стороне.
Начались дни трудного поиска ответов на вопросы, которые поставила передо мной сама жизнь.
Думал я и так, и так тоже думал. Не додумался ни до чего.
Зое было неполных шестнадцать лет. В то время подобные девчата рожали детей и не чихали. Конечно, находились и такие, кто высказывал нарекания в их адрес. Но это если девчата оставались без явного мужа. Будем откровенны, муж всячески приветствовался – хоть записанный, хоть незаписанный. Но только я не хотел быть мужем у Зои ни в каком виде. Я в душе назначил себя Розке. А тут такое…
Да.
Розка.
Чтоб не размусоливать, скажу. Розка носила дите еще раньше Зои. Она прямо не признавалась, но я это видел собственными глазами и понимал по Розкиному поведению. Даже у старших товарищей в мастерских спрашивал. И все сходилось один к одному. Ждать было не сильно долго.
Я обижался. Зачем Розка считала меня в этом дурным и неразвитым? Зачем осиливала свое положение молчком? Тем более что на скромность тут кивать не приходилось.
Я решил, что пускай. Оно ж наружу точно вылезет. Тогда Розка и разговорится.
Только Розка еще когда разговорится, а Зоя уже. Конечно, лучше было б им в этом поменяться. Но есть в жизни невозможное.
Что греха таить. Я не хотел, чтоб Зоя дошла до рождения младенца. По своему развитию она не могла понять всей сложности происходящего. А я мог.
Ну, родит Зоя. Ну, конечно, я привлекусь как ответственный человек. А с чем привлекусь? У меня ж ничего нету! И что ж мне тогда – на две семьи жить? У меня ж Роза, у нас же с ней и ребенок, и все…
От хлопцев я, конечно, слышал, что имеются разнообразные способы. Но на базар же за советом не пойдешь.
Конечно, я подумал про Рувима.
Да, последний раз мы с Рувимом расстались некрасиво. Не по-товарищески расстались. Но надо ж проводить разницу – я к Рувиму сейчас хотел явиться не как к товарищу, а как к доктору, который может подсказать.
Причем я рассудил, что Рувима в его хате навряд ли застанешь в здравом разуме. Поэтому и действовал через Нинку на ее больничном посту. Передал вежливую записку без пояснений, попросил назначить встречу в городе. Для встречи ж надо будет находиться в просветлении. Это ж – с хаты на своих ногах выйди да еще дотащись до места.
