Дорога гасила пресность существования и не давала пресытиться. Смена мест создавала иллюзию действия. Дома его ждали, а там царило нечто неизвестное. И он, находясь между тем и этим, чувствовал себя как нельзя лучше.
Ему даже было немножко стыдно своих мыслей, но он продолжал думать, когда влезал на полку, и потом, качаясь там, под самым потолком вагона, сладко рисовал себе картинки своего туманного будущего. Поезд все дальше уносил в ночь засыпающего Йоху.
И снились ему далекие города, неземной красоты женщины в плывущих одеждах, с гибкими телами; снились ему и дорогие костюмы, блестящие автомобили и еще что-то очень приятное, чего он никогда не мог вспомнить, проснувшись.
Рано утром его разбудил пожилой проводник. Он принес стакан чаю с лимоном в жестяном подстаканнике и, пока Йоха продирал глаза, спустив ноги с полки и пытаясь привести мозги в утреннее, бодрое настроение, смотрел на одинокого пассажира со странной грустью.
В окне серел рассвет, стучали колеса по мерзлым рельсам, тянулась за поездом унылая степь. Йоха спрыгнул вниз и просипел проводнику:
– Доброе утро.
– Проводник поставил чай на столик.
– Постель сдашь сам, или я соберу?
Йоха зевнул, покрутил головой:
– Я принесу. Подъезжаем? – уточнил он.
– Да, через полчаса будем на месте.
– Спасибо за чай, сколько с меня?
Проводник махнул рукой:
– Фирма угощает, – неожиданно пошутил он.
– Спасибо, – Йоха уселся на нижнюю полку и, взяв обеими руками стакан чая, сделал первый глоток. Проводник присел напротив, поставил локти на столик и, подперев ладонью щеку, смотрел, как Йоха пьет чай.
– Мало нынче народу ездит, – проговорил он.
– Да, немного, – Йоха допил чай и полез доставать рюкзак.
– Ты по делу, или как? – спросил старик.
– В командировку.
– Значит – по делу.
Йоха стащил рюкзак и стал собирать постельное белье.
– Вот: две простыни, наволочка, полотенце…
– Полотенце потом принесешь. Иди, умойся.
Йоха усмехнулся:
– Вы, прямо как моя женщина… Умойся…
– К людям ведь идешь, – пояснил старик и, встав с места, аккуратно свернул белье, – иди в туалет-то, а то закрою, – и он вышел из купе.
Йоха подхватил оставленное полотенце и пошел к туалету, тот оказался свободным. Справив нужду, он повернулся к зеркалу, посмотрел на несколько помятое лицо, поморщился, несколько раз нажал носик крана и плеснул водой на глаза и щеки, потер ладонями, промокнул полотенцем и пошел к проводнику. По дороге вспомнил, что забыл покурить, решил потерпеть до прибытия.
Проводник сидел в своем купе, возле полупустого мешка с грязным бельем, и смотрел в окно.
– Вот, полотенце принес, – сказал Йоха и положил полотенце на полку, рядом с проводником.
– Садись, – ответил тот, – чаю хочешь?
– Не откажусь, чай у Вас хороший.
Старик улыбнулся:
– Да, люблю хороший чаек. Пакетиков этих – не признаю. Возьми там стакан и сахарницу, лимончик положи; кипяток знаешь где…
Йоха налил себе чай и уселся рядом с дедом.
– Не курите? – с надеждой спросил он.
– Я – нет. А ты кури, если хочешь, – откликнулся проводник.
– Спасибо, – Йоха достал пачку «Мальборо», зажигалку; закурил, глубоко затянувшись, и выпустил дым в потолок. Дед проводил взглядом струйку дыма, вздохнул:
– Так и вся наша жизнь, – тихо сказал он, – оболочка, вроде, красивая, пачка иностранная… поджег, выпустил – один дым… Да…
Йоха поперхнулся, закашлялся и во все глаза уставился на философствующего деда.
– Почему дым? – спросил он, вытирая тыльной стороной ладони выступившие слезы. Старик пожал плечами и опять уставился в окно.
– Куда едешь, милок?
– В Нижний…
– Города, брат, они – каждый – имя свое носят. У каждого места есть свое имя.., – старик опять внимательно посмотрел на своего пассажира… Йоха пожал плечами.
– Белые они, или голубые, а все одно: рай земной ищем, да не обрящем. Потому: рай – он в душе… или – ад.., – продолжил старик. – Свое имя помнишь? – неожиданно спросил он.
– Да, – испугался Йоха.
– То-то!
За окном показался пригород; поезд пошел медленнее. Ритм колес казался уставшим, поезд будто потяжелел. И Йоха вместе с ним сбросил свою дорожную веселость и все смотрел и смотрел на старого проводника, пытаясь разглядеть в его лице чьи-то черты. Чьи?
– Не потеряйся, человече, не потеряйся среди чужих имен, – промолвил старик, и поезд остановился.
– Прибыли, – вздохнул проводник. – Счастливый путь! – улыбнулся он Йохе. Йоха пожал протянутую сухую, коричневую ладонь и пошел одеваться..
В купе он натянул куртку, обмотался шарфом, вскинул рюкзак и медленно побрел по вагонному коридору к выходу. Он вышел в серое морозное утро, поежился и опять закурил. Огляделся по сторонам: редкие встречающие бродили по платформе, вскрикивали грузчики. Йоха поднял голову на огромные буквы вокзала, это его не вдохновило. Предстояла работа; просто работа, и все.
Он бросил последний взгляд на вагон и быстро зашагал к вокзалу, чтобы взять обратный билет.
Йоха больше не мог себе позволить принадлежать чужим городам, с чужими именами.
– Что ты ищешь?
– Беловодье – страну обетованную. Там хорошо, там любовь, там обрету я покой..
– Ты ищешь смерти?
– Разве смерть ищут?
– Кто как…
– Что же такое жизнь, если не поиски истины?
– Идущий знает, куда идет и зачем. Если же не знает, то он просто шатается.
– Я не бродяга!
– Бродяга. Все мы – бродяги.
– Ты ошибаешься, проводник.
– От себя не уйдешь. Ходи – ходи, а все – в себе. Какой свет несешь?
– Не знаю.
– Скука, скука гонит тебя, как ветер сухой лист, оторванный от дерева. Себя ищи. Себя обрящешь и истину познаешь. А путь у нас у всех один.
– Ох, дед! Разбередил ты мне душу! А так было хорошо!
– Значит, было чего бередить… Ну, прощай, милый! С Богом!
– Погоди! Я понял!
– Нет, ничего ты еще не понял.
Два крохотных комочка шерсти и коготков ползали по Йохе под одеялом и тыкались холодными носами в Йохины подмышки. Ему было щекотно, и он смеялся. Было раннее утро, была весна, и два только что прозревших котенка, оторванных от матери, принадлежали теперь Йохе.
Котика назвали Карлос. Кошечку – Тайша. Великие имена, перенесенные на домашних кошек, стали последней вехой в истории влияния Дона Хуана на недозрелые умы в тусовке.
Собственно, тусовки уже не было. Иногда к Йохе приезжали: то Денис, то Митька с Ярой. Стихийно происходили ночные посиделки с песнями и водкой. И – больше ничего.
Денис стал главой семьи, когда единственный кормилец – отец – нелепо погиб под колесами грузовика. Бывший патриарх остепенился и научился зарабатывать деньги. Ему безумно скучно, но он терпит, пока.
Митька работает в какой-то строительной конторе. Он похоронил деда и теперь стал домовладельцем. Как-то соседствуют с Лерой, но каждый живет своей жизнью. Большую часть свободного времени Митька проводит с Ярой. Они продолжают заниматься музыкой, репетируют, участвуют в концертах. Митька даже играет иногда в спонтанно собирающихся группах.
– Пьем, – шутит он.
Лера решила стать «просто Марией», здраво рассудив, что если уж не художником, то хоть портным…
На все попытки Йохи возбудить воспоминания его друзья отвечали или ленивым смехом, или усталым раздражением. Йоха обижался и говорил об обрубании хвостов, о том, что его бывшие ученики канули в прошлое, что они ему не интересны… Но проходило время, он скучал, срывался и ехал к ним, или неожиданно оживал телефон, и в трубке возникал далекий голос, вызывающий в Йохе бурю эмоций. Он любил их, а они – его.
Великие имена не прижились. Карлос стал Карлитосом, а затем – Косей. Тайша превратилась в Тасю.
Давно выросли и ушли по своим кошачьим делам бывшие котята…
И снова весна, и неожиданный звонок из небытия: Ярослава.
– Ты еще замуж не вышла? – кричит довольный Йоха в трубку.
– Я хочу хорошего, – отвечает Яра.
– За чем же дело стало? Только свистни! Очередь будет стоять!
– Ты все смеешься, – обижается она. – Ленка девочку родила! Я видела уже! Такая пусечька!
– Во-во! Ярк, замуж, и рожать! Ты где?
– Я работаю, – сообщает Яра, – не знаю еще: временно, или постоянно…
– Когда приедешь?
– Как потеплеет…
– Ждем! Цалую тебя, всячески. Всем – привет! – Он кладет трубку и весь день радуется
Йоха стоял на углу у перекрестка Покровки и Чистопрудного бульвара и поджидал опаздывающих кардиологов. Федор работу подкинул: сопровождать группу врачей, приехавших на медицинский конгресс. Кардиологи задерживались с обедом. Йоха вышел из автобуса и курил, поглядывая на двери ресторанчика через улицу.
