Как раз в год моего рождения был снят фильм «Семнадцать мгновений весны», где фашисты были показаны очень гордой, сильной, красивой кастой «истинных арийцев с нордическим характером». Но как-то не блажило в эту касту играть. Может, потому, что было показано, как эта каста гибнет от амбициозной веры в свою исключительность. А может быть, просто оттого, что самым лучшим арийцем там оказался… советский разведчик Исаев Максим Максимыч. Мы тогда пытали взрослых расспросами, что это за избранная раса такая, коли русский человек так легко перешёл в неё, и никто из арийцев даже не догадался, что он – мало того, что не ариец, а представитель как раз той нации, которую фюрер окрестил «недочеловеками»? Попробовал бы китаец прикинуться эфиопом – вряд ли у него что получилось бы. Зачем вообще провозглашать какую-то расу самой лучшей или худшей, если внутри нации все люди разные, и иногда члены одной семьи не находят общего языка между собой? Чем один человек отличается от другого человека, и почему на основе этих отличий кто-то берёт на себя право уничтожать непохожих на себя?
Мы расспрашивали об этом учителей, но они не знали, как это объяснить, тем более детям. Подобные темы были под запретом, да и информации по ним никакой не было. Мы знали из уроков истории, насколько страшной была война с фашистской Германией, и безошибочное детское чувство прекрасного подсказывало, что творцы таких безумств и злодеяний никак не могут быть высшей расой, если она вообще имеет место быть. В семье не без урода. Один может прославить расу или нацию, а другой – опозорит её донельзя, хотя при этом и будет орать, что он – великий сын своего народа. Опозорит так, что мир забудет даже выдающихся детей этого народа, которые жили задолго до этого «великого сына». И никто из соплеменников не додумался сказать ему: «Какой ты, на фиг, великий сын народа? Ты просто не тем ударился о воду, дурачок».
Но почему на звание высшей расы всегда претендуют именно одичавшие человекообразные? Высшая раса – это, должно быть, люди высочайшей порядочности и образованности, абсолютной внутренней свободы и культуры. Но такие люди никогда не станут стучать себя кулаком в грудь: «Я – суперчеловек!». Так всегда поступают только недоделанные. Это их удел. Их, кстати, всегда можно по этому жесту определить – никогда не ошибётесь. Если вам кто станет рассказывать о своей принадлежности к чему-то избранному или высшему, плюньте ему в харю – он большего и не заслуживает. А ещё лучше – пройдите мимо, если этот «высший», конечно, предоставит такую возможность. Потому что такие люди больше всего не любят, когда кто-то проходит мимо без внимания к их неустойчивой персоне.
Сложно было бы представить себе, скажем, Дмитрия Лихачёва или Мстислава Ростроповича, чтобы они говорили о своей избранности и причисляли себя к сверхлюдям. Опять-таки следует оговориться, что сверхчеловеками – или, как в англоязычном мире говорят, суперменами – мы будем называть не бесчисленных клонов агента 007, которые смело наматывают чьи-то кишки на кулак, потому что им так приказало начальство. А будем понимать под этим словом именно простых живых людей, которые остаются людьми даже в самых нечеловеческих условиях; кого не могут заставить перестать быть живым и всё чувствующим человеком ни слава, ни почести, ни жестокости жизни, ни прочие ужимки многогранного мира. Когда я слышу о суперменах, то представляю именно таких людей, и ничего не могу с собой поделать. Не могу ими считать каких-то недалёких и самодовольных костоломов.
И тем более странно видеть палачей и психопатов, которые совершенно серьёзно считают себя сверхлюдьми и высшей расой. И уж совсем страшно наблюдать, как внуки и правнуки тех, кого терзали эти палачи, играют в эсесовцев и солдат Абвера, носятся с именем Гитлера на устах, как с молитвой, и играют так самозабвенно, что даже могут убивать своих противников прямо на центральных улицах города, пережившим Блокаду и прочие выходки высшей расы. Трудно понять, где в их игре «наши», «свои» и все прочие. И вообще, в чём смысл и суть игры? Да, дети – это цветы жизни, но такие дети напоминают цветы без корней. Их корни воевали против тех, кого цветы теперь считают «своим», «нашим». Их корни обрубили, отделили от них, доказали, что всех этих подвигов можно было и не совершать, что всё постепенно уладилось бы само собой, путём эволюции… Но без корней любая поросль умирает. Нет, она ещё какое-то время ходит, дышит, питается, то есть физически жива и даже вроде как здорова. Как выгнившее изнутри дерево без сердечника ещё продолжает производить впечатление чего-то мощного и устойчивого.
То ли их оторвали от корней, то ли они сами оторвались, но нас вообще иногда называют «Иванами, родства не помнящими». Мы страшно обижаемся, естественно, на такие заявления, но никто не обидится, если увидит на стенах своего дома или подъезда корявую свастику.
– Да это же детишки играют, – скажем мы себе. – Дитя чем бы ни тешилось, лишь бы не плакало.
И я представляю, насколько эти «игры» могут шокировать и даже убивать стариков, если они удивляют моё анархическое поколение, на юности которого переломились и государственный режим, и государственная идеология, и вообще всё, что только могло переломиться и изогнуться под порывами «ветра перемен».
Психологи утверждают, что многие проблемы в обществе проистекают от нарушения общения между людьми, между поколениями. Это утверждение часто используется в рекламе операторов мобильной связи. Дескать, общайся за ноль центов в минуту и горя не знай. Показывают при этом говорливых статистов, которым по ходу действия прямо-таки невтерпёж звякнуть хоть кому-нибудь, дабы сообщить, что они в данный момент находятся там-то с тем-то и делают они то-то и так-то. Говорят много и долго, затрачивают на оплату телефонных разговоров бешеные деньги, но вместо общения нарастает только непонимание и раздражение, почему кто-то не позвонил вовремя и не доложил, какого цвета трусы на нём сегодня. А просто общение заключается не в беспрерывной эксплуатации речевого аппарата. Иногда и молчание лучше опишет, что у человека на душе. Есть такой древний обычай, как минута молчания, когда тишина расскажет людям больше всех учебников по истории.
Я не помню, кто именно из взрослых моей семьи рассказывал нам о войне. Но я помню словно бы с самого рождения, что фашизм – это зло. Поколение родителей на себе испытало, что такое высшая раса, и на чём держится её липовое величие. У несовершенных людей так заведено, что величие одних всегда держится на унижении других. Так было и у немцев, и у русских, и у всех остальных народов. Возможно, когда-нибудь человечество научится своё величие – если оно кому надо до зарезу – держать на своих плечах и только на своих. Величие же арийской расы было хлипким уже потому, что опиралось на унижение детей: славянских, семитских и даже немецких.
Представьте себе какого-нибудь здоровенного бюргера середины прошлого века, который живёт трудом пленных детей на каменоломнях, и как он хвалится своим могуществом? Так у Радищева в знаменитом «Путешествии…» описан некий великий земледелец, который не нашёл себя в столичной службе и удалился в деревню. Сам он никогда не касался сохи, но уподобил крестьян своих сельскохозяйственным орудиям, которым по его мудрому мнению не нужны были ни пища, ни одежда, ни жильё. При таком раскладе дела его пошли очень хорошо, и даже в неурожайный год уродился «хлеб сам-четверг», а о нём самом по округе пошла слава, как о «знаменитом земледельце».
И заклинит же так иного социопата, чтобы его считали выдающимся хоть в чём-нибудь, что он способен убедить в этом целую нацию. Не самую глупую, следует сказать, а нацию выдающихся учёных и философов, литераторов и композиторов. И вот эта умнейшая нация послушно согласилась, что, благодаря своей избранности, она имеет законное право унижать и даже уничтожать другие народы. Такие болезни не длятся долго – нужны колоссальные запасы силы и энергии для ора и визга с трибун о своём величии и о ничтожестве всех остальных. Когда эти силы иссякают, наступает кризис и медленное, болезненное выздоровление. Не у всех, конечно же.
Немцы переболели этой болезнью в середине ХХ века, а в конце века решили покаяться. По окончании столетия мир как-то невольно старается оценить вековой путь и сделать работу над ошибками, а уж по завершении тысячелетия – и подавно. Какой тут к чёрту Третий Рейх, если третье тысячелетие на носу! Папа римско-католической церкви именно на рубеже тысячелетий покаялся перед всем миром за Инквизицию и прочие «перегибы», какие всегда происходят, когда власть попадает в руки жестоких садистов и гнусных мизантропов. Работу над ошибками делать как бы поздно, но надо хотя бы предупредить ныне живущих об опасности такой ядовито-привлекательной идеи, что какая-либо нация, религия или политический строй имеют право считаться избранными и высшими, а потому непогрешимыми в своих деяниях.
