– Ну, тогда за него.
– За него и точка!
Звякнуло стекло бокалов, солнечный луч, проникший с улицы сквозь окно, сыграл бликом на багряной, кровавого цвета поверхности вина, губы припали к жидкости, а потом слились друг с другом в поцелуе. Конечно, нам за все придется ответить, и гораздо раньше, чем все мы думаем, но пока пускай играет музыка, восходит над домами солнце и несется по венам молодая кровь. Убийцы придут и за нами, поэтому стоит жить, не отвлекаясь на неприятные частности.
– Вино заканчивается…
– Может, дойдешь до магазина и возьмешь еще?
– Без проблем.
Недолгое молчание. Синтезаторные аккорды из динамиков ноутбука.
– Ты свободен сегодня? – Юля потянулась за сигаретой.
– Никаких планов. Вообще никаких.
– У меня тоже.
– По-моему, это прекрасно.
– Я тоже так думаю.
После этого я оделся и собрался в магазин. Юля накинула халат и вышла проводить меня в прихожую.
– Позвонишь в домофон, когда вернешься, – сказала она.
– А какой номер квартиры?
– Пятьсот семьдесят два.
– Хорошо, договорились. Магазин далеко?
– На проспекте, через два дома.
– Понял.
Я вышел из квартиры в парадную. Вызвал лифт. Пока ожидал прибытия кабины на этаж, успел прочитать несколько надписей на стенах. «Коля любит Иру», «Цой жив» и что-то еще в таком роде. Культура художественной росписи стен во всех районах и городах нашей огромной страны, в общем-то, имела общую тематическую составляющую и одни фольклорные корни.
На улице было морозно и свежо. Я прошел через двор, миновал площадку с мусорными контейнерами, обогнул дом и вышел на проспект. В памяти были слова Юли о том, что магазин через два дома, теперь оставалось определиться, в какую сторону идти. Я достал из кармана куртки пачку сигарет, извлек из нее одну штуку и закурил. Затем наугад выбрал направление и пошел искать магазин. Встречных прохожих не было, поэтому спросить, правильно ли я иду, было не у кого.
Впрочем, этого и не понадобилось. Через два дома проспект выплеснулся на оживленный перекресток, утыканный торговыми павильонами и киосками с шаурмой. Значит, я шел в верном направлении.
Я зашел в первый подвернувшийся магазин. Внутри было безлюдно, только одинокая продавщица с усыпанным прыщами лицом лузгала семечки возле кассы. Ассортимент не поражал воображение, но все необходимое здесь можно было отыскать. На прилавках громоздились коробки с шоколадными конфетами, упаковки лапши быстрого приготовления и батареи пивных бутылок. Было и вино, и шампанское. Недолго подумав, я взял две бутылки шампанского брют. Присовокупил к этому еще пачку сигарет для себя и одну для Юли. Продавщица сложила бутылки и сигареты в полиэтиленовый пакет. Вроде все.
Я расплатился и вышел из магазина. По пути заглянул еще в киоск с шаурмой и взял две штуки – желудок настоятельно рекомендовал подумать о завтраке, а в содержимом Юлиного холодильника, да и вообще в ее кулинарных способностях я, положа руку на сердце, сомневался.
Сложив все в пакет, я направился назад, к Юлиному дому. Можно было продолжать наш праздник жизни. Хотя бы на время забыть об убийцах, об их тихих шагах в душной пустоте покинутых городов.
Мимо меня проехал троллейбус, я успел разглядеть на маршрутной табличке, вставленной в боковое окно, что одной из остановок было кладбище. Вот так-то. Не стоит забывать. Жизнь – это троллейбус. И главное, чтобы на крутом вираже рога не слетели с проводов. Ага.
Подойдя к Юлиной парадной, я вдруг понял, что забыл номер квартиры. То ли пятьсот семьдесят два, то ли пятьсот восемьдесят два. Набрал наугад первый вариант. Через некоторое время ответила Юля:
– Да?
– Это я.
– Заходи.
Домофон запиликал, и дверь открылась. Мой маленький квест окончен, я возвращаюсь. Дождавшись кабины лифта, я поднялся на седьмой этаж. Дверь в Юлину квартиру была открыта. Я вошел и закрыл за собой дверь.
– Быстро обернулся, – констатировала Юля, завидев меня.
– А чего медлить? – ответил я вопросом.
Юля промолчала в ответ.
– Я тут взял шампанского и немного еды, ты не против?
– Нет.
– У тебя есть микроволновка?
– На кухне.
Через пять минут я открывал шампанское и разогревал купленную шаурму в микроволновке. Еще через пять минут мы сидели в комнате и пили шампанское. На большой тарелке лежали остатки шаурмы.
– Знаешь, иногда мне кажется, что люди меня совсем не понимают, – я достал сигарету и закурил.
– Неудивительно. Ты говоришь странные вещи.
– Не столько странные, сколько страшные. Им жутко признавать, что этот мир не принадлежит им.
Юля последовала моему примеру и тоже достала сигарету из пачки. Я чиркнул зажигалкой и помог ей прикурить.
– Вообще-то он не принадлежит и тебе.
– Мое отличие от них в том, что я это признаю.
– Ты считаешь нас, – Юля сделала неопределенный жест, видимо показывая свою идентичность с остальным населением планеты, – глупее себя.
– Я этого не говорил.
– Но подразумевал…
– Нет. Я не умнее. Единственное в чем я действительно превосхожу остальных – так это в смелости. Я не боюсь признаться себе, что я – никчемная тля, прыщ на поверхности Земли.
– С этим знанием вообще-то трудно жить.
– Трудно. Поэтому цена жизни и высока. По крайней мере, я хотя бы представляю ее. А что будет легко – никто и не ожидал.
– Надо быть проще.
– Возможно. Только кому от этого станет легче?
– Ладно, – Юля сдалась, – не стоит обсуждать такие сложные темы. От них только голова начинает болеть, а ничего не меняется.
– Вот тут ты права. Давай еще выпьем.
– Давай.
Мы выпили. Я налил еще. Полет в бездну продолжался, останавливаться никто не думал. Лучше так, чем бессмысленно истлеть, никогда не рискуя. Молодость мира – это звон натянутых нервов.
– Как ты думаешь, любовь существует? – спросил я Юлю.
– Не знаю. Смотря, что вкладывать в это понятие.
– Да хоть что-нибудь. Например, привязанность к какому-нибудь человеку.
– Ну, тогда это и будет привязанностью, а не любовью.
– Ага.
Мы закурили. Я сделал большой глоток шампанского.
– Давай на брудершафт?
– Давай.
Выпили на брудершафт. Поцеловались.
– Ты выйдешь за меня?
– Нет.
– Почему?
– Ты слишком много пьешь и говоришь странные вещи.
– Тогда хотя бы займись со мной сексом…
Время давно перевалило за полдень, за окном медленно, но верно близился к концу короткий зимний день. Шампанское было благополучно выпито. Мы даже успели поспать еще пару часиков.
Я сидел у ноутбука и думал, что бы такое включить. Рядом в пепельнице тлела сигарета. Юля ушла принимать душ.
Мои мысли витали где-то далеко, за пределами этого мира, даже за пределами города убийц, вне его лабиринтов и зиккуратов. Я думал о вечности, о ее незыблемости, о нерушимых столпах времени, в сравнении с которыми все мы – ничто.
С одной стороны мне было страшно, что моя жизнь – лишь одна жизнь в череде многих – бессмысленно сгорит, не оставив за собой даже искры, с другой стороны – я прекрасно понимал предопределенность такого конца. Невозможно быть мошкарой и при этом соотносить свое существование с масштабами планет.
В конце концов, я пришел к выводу, что мои размышления не смогут вырвать меня из этой ловушки разума. Всем нам придется погибнуть под маховиками Вселенной, и никто не оценит наш подвиг. Как это ни горько сознавать, это так. Комплекс Кассандры: ты видишь будущее, но не можешь изменить его.
Я включил песню Laibach «Satanic Versus». Короли индастриала наполнили комнату мрачной оккультной музыкой, вещающей о конце времен.
Вскоре вернулась Юля. Она была в халате, на голове сооружен тюрбан из полотенца, под который убраны волосы.
– Что это такое у тебя играет? – спросила она, устраиваясь рядом со мной и прикуривая сигарету.
– Это Лайбах.
– Что-то чересчур мрачно.
– Зато о многом заставляет задуматься.
– А тебе не надоело думать?
– Надоело.
– Смени тему тогда, а?
– Хорошо.
Я выключил музыку. Вообще. Самая лучшая музыка – это тишина. Не вызывает никаких споров, по крайней мере.
– Может, сходим куда-нибудь? – спросила Юля.
– Куда?
– Да хоть в кино.
– А давай. В кино – так в кино.
– Тогда я сейчас волосы высушу, и пойдем, хорошо?
– Хорошо.
Когда мы вышли из дома, уже стемнело. Окна многоэтажек смотрели в ночь желтыми глазами, буравили наши спины ледяными взглядами. Мы прошли до уже известного мне перекрестка с магазином – там была остановка – и сели на троллейбус, который шел в сторону метро.
В троллейбусе по желанию Юли мы заняли свободные места в конце салона, хотя троллейбус шел полупустой. Когда к нам подошел кондуктор, я заплатил за нас обоих. Кондуктор протянула два билета, один я оставил себе, другой отдал Юле.
