Он вошёл в этот круг света и уселся на пол, сложив под собой крест-накрест ноги. А потом начал говорить таким тихим голосом, что все были вынуждены прекратить перешептывания, чтобы его услышать.
– Всё, что вы видите, – начал он, – сделано для того, чтобы сконцентрировать ваше внимание и отвлечь от записывания в тетрадях. Мне захотелось просто поговорить с вами.
– Можно вопрос? – раздалось со стороны аудитории. Скорее всего, от Витальки, который очень любит поболтать с преподами прямо во время лекций.
На лице преподавателя заиграла улыбка:
– Можно. Но только один. А вот потом, ближе к концу нашей встречи, их можно задать сколько угодно.
– Представьтесь, пожалуйста, – сказала темнота Виталькиным голосом.
– Хорошо. Действительно, вам же нужно как-то меня называть. Давайте так: фамилия-имя-отчество и все регалии оставим на потом. Пока я буду для вас Никто. Вот ответ на ваш вопрос. А теперь начнём.
Подобное заявление вызвало вполне ожидаемую реакцию: все зашевелились, кто-то засмеялся… Но Никто уже продолжал, не дожидаясь тишины:
– Для начала мне хотелось бы преподать вам урок искренности, которая несвойственна преподавателям на лекциях. Я хотел бы рассказать вам о странных вещах, которые мне нравятся. Когда я их отслеживаю в себе, то называю это «поймать себя за хвост».
(Смех в аудитории.)
– Я отследил, к примеру, то, что мне не хочется выбрасывать старые вещи, пока они не приходят в полную негодность. Сейчас, к примеру, я прикуриваю от дешевой китайской зажигалки, которая вот-вот перестанет работать, но пока она жива, мне жаль её выбрасывать.
Говоря это, он чиркнул несколько раз, видимо, той самой зажигалкой и прикурил сигарету. Странно: никто не прокомментировал это действие, хотя всем было известно, что курить в стенах университета строго запрещено.
Затянувшись (запахло очень приятным табаком с вишней), он продолжал:
– Отправляясь в любое, даже самое непродолжительное путешествие, я прячу в туфлю денежную купюру. А когда иду в туалет, то, пользуясь бумагой, массирую себе анальное отверстие.
И снова ни смеха, ни комментариев. Казалось, он заворожил всех не столько текстом, который он произносил, хотя он был, конечно же, необычным, сколько голосом, который звучал хоть и тихо, но проникновенно.
– С утра я курю крепкий табак и пью натуральный кофе. Читая Канта, засыпаю на второй странице. Слушая Баха, думаю исключительно о сексе. Если засыпаю на закате, то вижу пророческие сны…
Ничего более странного нельзя было ожидать от преподавателя на лекции: казалось, он просто перечислял нам какие-то свои интимные привычки, делая это так, будто он поверяет свои тайны один на один какому-то близкому другу. Невозможно было сказать, долго это длилось или нет: никто и не заметил, как он умолк, потому что в тот момент, когда его голос утих, то заговорила Маринка, староста группы, она обычно сидела на первой парте с независимым и очень чопорным видом. То, что она начала говорить, было невообразимым, потрясающим. Она начала перечислять:
– Я люблю собак и боюсь кошек, перед месячными всегда очень сильно хочу секса. Я люблю маму и боюсь отчима. По утрам записываю сны и очень не люблю стринги. Хочу проколоть пупок, но опасаюсь, что будет очень больно…
Это оказалось настолько заразительно, что Милана, неожиданно сама для себя, выдала, как только она закончила:
– Мне нравится детская песенка «Чирик-чик-чик, чирик-чик-чик, всем нужны друзья. Чирик-чик-чик, чирик-чик-чик, даже воробьям». Я очень боюсь мужчин, хотя все думают, что с ними я себя чувствую уверенно. А ещё меня пугает, когда со мной начинают говорить незнакомцы.
Хотите – верьте, хотите – нет, но за минуту до этого она и не подозревала, что помнит об этой песенке, которую учила в первом классе, а о том, что боится мужчин, ещё вчера не призналась бы даже лучшей подруге.
Стоило ей умолкнуть, как откуда-то сбоку раздалось:
– Я однажды так испугался драки, что написал прямо в штаны. Мне было так стыдно, что если б это кто-то заметил, то я, наверное, покончил бы с собой…
С какого-то момента время вообще перестало двигаться, как ему полагается: все говорили и никак не могли остановиться. Целую вечность.
…Неожиданно свечка погасла, и спортзал погрузился в полную темноту. Очередной говорящий умолк, и наступила абсолютная тишина. Такая оглушительная, что Милана слышала биение сердец тех, кто сидел рядом.
Наконец впереди кто-то поднялся, прошел к двери и толкнул её. Из коридора в зал проник лучик света, постепенно образовавший прямоугольник. При этом освещении стало видно, что на месте, где сидел Никто, никого нет. И нет свечи, которая горела.
Понемногу все зашевелились, начали вставать и поднимать свои сумки, не произнося ни слова.
Потом все спокойно, по одному, вышли в коридор и так же молча пошли к раздевалке, не глядя друг на друга и не переговариваясь. Казалось, каждый был поглощен собственными мыслями. Потом так же молча разбрелись по домам.
…Очень странно: но ни на следующий день, ни даже через неделю никто не заговорил с Миланой об этой лекции – будто её и не было. И она не слышала, чтобы другие обсуждали её между собой. Но, тем не менее, каким-то внутренним чутьём, она знала: все, кто на ней были, помнят о случившемся. Мало того: люди из той части группы, которая была на ней, стали очень тепло относиться друг к другу – как будто все, кто присутствовал на этой лекции, стали …даже не просто близкими друзьями, а словно родственниками. Например, не было больше ни одного случая, чтобы между ними вспыхивали хоть какие-то размолвки, хотя раньше это было обычным делом, а если и случались, то какие-то «свойские», «семейные». Словом, казалось, всех связала какая-то тайна, лучше не объяснить. Тайна на всю оставшуюся жизнь.
И вот ещё что. Того преподавателя больше никто из этих студентов никогда не видел. В расписании все упоминания об этой лекции также исчезли. Единственное, что удалось выяснить, так это название предмета – «Перфоманс и инсталляции».
На Восточной автостанции есть небольшой киоск с вывеской «Изготовление ключей», там работает маленький человечек с морщинистым лицом, который изготовит для вас за пару минут копию любого ключа (за несколько секунд, если это «пищалка» к подъезду). Человечка зовут Юлий, и он вполне достоин такого славного имени.
В детстве у каждого свои откровения. Для Юлия откровением была загадка: «Не лает, не кусает, а в дом не пускает». Замок оказался хитрее самого сильного мужчины в мире – его отца. Замок не пускал их в родной дом! И вся их семья: отец, мать и сопливая Глашка, были вынуждены покориться этому механизму и ночевать у тетки. А потом пришёл дядя Гриша: крепенький, усатый, пахнущий машинным маслом. Он покорил железного зверя и вновь заставил быть послушным.
В то время Юлию было шесть, и с того дня, как он увидел покорённый дядей Гришей замок, на вопрос: «Кем ты хочешь быть?», он всегда отвечал: «Замочником, как дядя Глиша».
Дядя Гриша не очень любил «сорванцов», но к Юлию вскоре проникся доверием, если не сказать – любовью: с таким безмерным почтением тот взирал на то, как мастер возится с замками. А вскоре он и сам стал уверенно разбирать и смазывать замки, затем вытачивать к ним ключи.
К 17 годам у Юлия дома (за сараем) уже была собственная мастерская, и не было такого замка, который он не сумел бы открыть. Только не подумайте, что он стал слесарем или «медвежатником», нет. Как и обещал, «замочником».
И стал знаменит на весь большой город, на окраине которого жил, причём знаменит именно как «замочник»: правда, никто не знал, что этот замочник – именно он.
Маленький, неприметный, в серенькой спецовке, с сумкой через плечо, он почти ежедневно выходил на охоту, и редкий день она бывала неудачной.
Впервые это случилось несколько лет назад. Юлий волок домой несколько навесных замков, когда увидел гараж (в нём кто-то колупался с машиной), двери которого были прикрыты. На них были очень соблазнительные «ушки», на которые надевался замок. Любой замок.
Мальчик и опомниться не успел, как гараж уже был закрыт, а в руке у него был ключ. С той стороны двери раздавался отчаянный стук. Вот в этот-то момент он и испытал настоящий кайф! Вот оно – то, чего он так долго искал в своей жизни!
Дети жестоки. Девять из десяти детей, случись им устроить такую проделку, смылись бы на безопасное расстояние вместе с ключом. Но Юлий по своей природе жесток не был: он был замочником, а не ключником, поэтому без всяких сожалений бросил возле гаража ключ от этого замка, и довольный пошёл домой.
Потом, проделывая такие вещи десятки раз, он никогда не старался унести с собой или хотя бы спрятать ключ. Он долго думал об этом: почему? Ведь замок – это символ власти. Он своей волей может запереть что угодно, а ключ – власть над запертым замком.
Но, как мы уже говорили, он не был ключником. Он не хотел власти: он просто хотел запирать замки.
