В этот момент из подъезда выскочила миловидная молодая женщина, небрежно запахивающая на ходу модный плащ на обнажённом теле: ни дать ни взять верная супруга или преданная любовница, выскочившая из дома, чтобы спасти своего мужчину.
Эти две женщины никогда не видели друг друга, но каким-то чутьём, каким-то шестым чувством угадали, что их что-то роднит. Что-то или кто-то.
Наверное, этот мужчина. Сергей.
Карина ослепительно улыбнулась и сказала мягко:
– Он мой.
Галина Павловна тоже улыбнулась в ответ: её почерневшие от времени, но всё ещё крепкие зубы сложились в оскал.
– Нет, голубушка, он мой.
Она подняла свой пистолет и выстрелила в упор. Молодая женщина покачнулась, упала навзничь и начала подёргиваться в предсмертных судорогах.
Старуха погладила волосы на голове прижавшегося к ней мужчины:
– Не бойся, мой хороший, она тебя уже не обидит.
В этот момент из подъезда показалась голова телохранителя: вид у него был заспанный, а в руке он держал вовсе не пистолет, как можно было бы предположить в такой ситуации, а всего-навсего телефон. Через секунду он уже корчился на асфальте рядом с трупом женщины.
А Сергей в это время продолжал прижиматься к пахучему пальто, обнимая сквозь него старческие ноги: ему казалось, что он умер и вновь родился.
В каком-то смысле так оно и было.
Старуха потрепала его за ушком:
– Пойдём со мной, милый, я тебе супчик сварю…
Когда дед – заядлый рыбак – зовёт Ваську на рыбалку, то для него это целое событие. Это означает, что ночевать он будет завтра у деда и бабушки, что бабушка тихонько поднимет его в 4 утра, подаст простой завтрак…
Но это завтра. А сегодня, несмотря на то, что у деда будет всё: и прикорм, и наживка (даже самолично во дворе выращенные опарыши), Васька хочет внести свою лепту – и идет искать дождевых червей.
Вообще-то у деда на огороде, за баней, есть специальное место, где черви «прикормлены»: копнешь – и они шевелятся на лопате, среди земли. Но дождя давно не было, поэтому они ушли глубоко. У Васи есть свой способ добывать этих червей, который дед, конечно, тоже знает (был же он когда-то мальчишкой!), но давно не использует. Для него надо идти на улицу, и переворачивать подряд все встреченные доски и бревна: под ними, даже в самую сухую погоду, обязательно найдётся пара-тройка дождевых червей.
И вот, с соседским семилетним Тёмкой (тот рад такому доверию) Вася несколько часов ходит с банкой, переворачивая все деревяшки, которые встречаются.
– Вон, вон ползёт! – кричит Тёмка.
– Чё орёшь-то? – спрашивает Вася строго. – Увидел, так лови!
Строгость эта, правда, напускная. Но не давать же сопливому воли – обнаглеет… Закон улицы.
И вот под вечер, с собранной удочкой и банкой червей, он идёт к деду и бабушке. Дед смотрит строго (тот же закон: малОго не баловАть!), но видно, что ему приятно, что Васька постарался. Перебирает червей заскорузлыми пальцами, хмыкает одобрительно. А потом отправляет Ваську в постель.
Это – самое тяжёлое. Дед и бабушка ложатся рано, а Васька спать совсем не хочет, но ослушаться нельзя. Да он и сам знает: если лечь позже, то утром будет очень сложно встать. Всё так, но вот беда: заснуть он не может. Поэтому лежит и фантазирует.
Единственное, что его выручает в таких случаях – это фантазия, в которую он погружается на грани сна. Ему кажется, что он лежит в гробу, в могиле, но живой. Как Черная Мамба в фильме Тарантино. Кругом необъятная, космическая мгла и такой же космический страх: сейчас закончится воздух, и он погибнет! Но у полусна перед сном есть неоспоримое преимущество: им легче управлять. Он мог бы запросто, как Мамба, кулаком разбить крышку гроба… но дальше фантазия натыкается на противоречие со здравым смыслом: засыплет же землёй! Поэтому он предпочитает вырастить зубы, как у нутрии: красные и длинные (ещё можно было бы, как у бобра, но бобров он видел только по телевизору, а вот нутрий близко, вживую). Этими зубами он начинает грызть дерево гроба, но не крышку (оттуда земля посыплется!), а дно: дно почему-то грызть не так страшно. Зубы оправдывают свое предназначение: дерево под ними хрустит, как свежие вафли, и крошится. Вскоре там, где голова – дыра, в которую он может пролезть. Одна беда: в дыре, естественно, земля. И вот тогда он становится червём, дождевым червём.
Это оказывается куда интереснее, чем быть нутрией. Он представляет себя кем-то вроде живой землеройной машины: земля поступает в рот, который становится огромным, проходит через внутренности и выбрасывается сзади, как у снегоуборочного комбайна… Так, понемногу продвигаясь сначала вниз (под могилу), а потом вверх, он добирается до поверхности. Ура! Спасён!
Спасён? Не тут-то было. На поверхности пируют воины с мечами. Кажется, татаро-монголы. Один из них видит Васю, который по пояс вылез из земли, ухмыляется своими жёлтыми, острыми зубами, щурит глазки-щёлочки и выхватывает кривой меч.
…Вас когда-нибудь разрубали пополам? Сомневаюсь!
Васе это тоже неприятно, но он вовремя вспоминает то, что он червь, дождевой червь. Поэтому к верхней половине разрубленного Васи тут же прирастают новые ноги, а к нижней – вся верхняя половина. Теперь Вась двое. Тот, который на поверхности, ловко выхватывает у татарина меч… но тут его сзади опять кто-то разрубает. Зря, ой зря! Теперь Васи три. И все трое очень злы на этих татар. Все трое, теперь уже с оружием, начинают рубить ворогов в капусту!!!…* * *
…Утром всё было так, как и должно было быть. Бабушка аккуратно потрясла его за плечо. Дед уже умывался. Они съели нехитрый завтрак и вышли на улицу, которая в предрассветной тьме была влажной от росы и загадочной. Они шли по улицам, казавшиеся незнакомыми, к реке. Дед ступал тяжело, неторопливо, и Васе было холодно, но он не жаловался: он твёрдо знал, что нет на свете ничего интереснее рыбалки… Разве что быть непобедимым дождевым червём.
На берегу, у воды, покрытой белым туманом, он вытащил из сумки тесто, которое приготовила бабушка для наживки, и коробку с опарышами, которые дал ему дед. А червей потихоньку выпустил: пусть себе ползут.
Была Софья Анатольевна из тех преподш, что в школу попали по недоразумению и зачем-то тянут то недоразумение годами. Серая мышь с волосами, скрученными в пучок и полным отсутствием харизмы. Биологиня.
Голос она имела тихий, нрав – пугливый, лицо – бледненькое, незамысловатое. Троек, правда, ставить не умела и не любила, двоек вообще не ставила, но любви школьных масс этим не заслужила: порой самых кровавых тиранов любят куда сильнее, чем серость убогую…
И тем не менее одного урока мы ждали с нетерпением. Какого? Ну того самого, из «Биологии человека», картинку которого первым делом в учебнике все рассматривают, хихикая. Про размножение хомо сапиенс. Все знали: урок тот по программе быть должен.
* * *
Пришёл Мишка и новостью потрясающей всех в уныние вверг. Презрительно кинул, как камень в воду:
– Бэтикам задала страницы читать и из класса убежала!
Общий вздох разочарования.
У нас тот урок назавтра был запланирован, но не ждали мы уже ничего.
Кто-то проблеял:
– Бе-еее-дная!
И прилепилось это к ней, как печать. Как платьишко её серое шерстяное, молью побитое. Как диагноз. Как пятно несмываемое.
В мою душу прокралась жалость к ней. Впервые в своей жизни препода пожалел…
* * *
Когда она вошла в класс, кто-то с задней парты затянул:
– Бе-еее-дная! Бе-еее-дненькая!
Другой голос добавил:
– Тему будем самостоятельно изучать, да?
Она потупилась. Сказала, покраснев:
– Да, самостоятельно.
И, назвав номера страниц, которые нам нужно изучить, почти бегом побежала из класса. Её догнал Мишкин насмешливый голос:
– А правда, что вы мужика голого не видели никогда?
Остановилась. Хотела ответить что-то наглецу, но ответ этот смех общий заглушил.
Так и убежала. Вот только я успел заметить, что глаза её при этом сверкнули. Недобро так сверкнули.
Больше в школе её никто не видел.
* * *
Через год, в Германии, она стала порнозвездой.
Много позже я увидел фильм с её участием. Она была просто создана для порно: подобного я не видел никогда. Звезда, проламывавшая все шаблоны. Говорят, мультимиллионерша…
Говорил же: в школу она попала по недоразумению!
Неправда, что существуют вратари, которые любой мяч поймать могут. Фигня всё это, потому как есть такие мячи, которые поймать нельзя. Но также неправда и то, что величие по-настоящему хорошего футбольного вратаря складывается только из его реакции, физической подготовки и опыта. По-настоящему хороший вратарь – всегда немного провидец: он интуицией, шестым каким-то чувством за доли секунды до удара по мячу знает, в какой угол ворот он полетит, и бросается именно туда.
* * *
Эту вот особенность – предсказать траекторию непредсказуемую – Марат выявил в себе ещё лет в шесть, наблюдая по телевизору в чёрно-белом изображении какой-то безвестный футбольный матч. В то время ещё не было принято удачные удары повторами показывать в замедленной съёмке, но Марату этого и не надо было: он просто ЗНАЛ, куда полетит мяч. И так как в знании этом не чудилось ему ничего удивительного (он воспринимал его как данность), то он просто поражался глупости и нерасторопности человека в воротах: почему этот идиот бросается в другой угол? Непонятно ему это было. Но, впрочем, мало ли сколько чего непонятного происходит в жизни шестилетнего ребёнка? Он просто решил, что игра эта глупая, и переключился на одно из других важных дел, которых у него было в достатке… Полюбил он футбольные матчи намного позже.
