– Вот и «змеевик», – подмигнул мне Петрович.
Как истинный деревенский мужичок, он ничего не выкидывал, по принципу: «В хозяйстве всё сгодится».
Сложив полиэтилен вчетверо, изобретатель соорудил из него воронку, опустив её острием вниз в ведро, а края раструба прикрепив к верхнему наружному краю бечёвкой, извлечённой из кармана.
– А теперь тащи ведро с холодной водой, – скомандовал он.
Налив принесённую воду в воронку, Петрович включил электроплитку.
– Учись, студент! – подмигнул он мне. – Такого ни в одном учебнике не вычитаешь.
Через некоторое время пары браги стали конденсироваться на внутреннем конусе воронки и стекать в тарелку. Чтобы ускорить процесс, пришлось несколько раз менять воду. Когда жидкость дошла до краёв тарелки, Петрович аккуратно, чтобы не расплескать, достал её, поставил на стол и чиркнул спичкой. Самогон вспыхнул.
– Горит! – удивился я.
– А то! – с гордостью подтвердил изобретатель.
Теперь перегонка стала сопровождаться и дегустацией. Вдруг в дверь кто-то громко постучал. Мы застыли со стаканами в руках. Шутки шутками, а за такое по головке не погладят! Через несколько секунд стук повторился и громкий жизнерадостный голос Липатыча, одного из общежитских приятелей, возвестил:
– Открывайте, канальи! Я вас по запаху нашёл!
– Ты что на всё общежитие орёшь! – шикнул я, отпирая дверь.
В комнату, перекрыв собой дверной проём, ввалился здоровенный детина.
– Здорово, самогонщики! – пробасил он, широко улыбаясь. – Первачком-то угостите?
– Ты же домой уехал? – удивился Петрович. – Что, запах и до района добрался?
– Да я уже битый час как в общежитии! – ответил Липатыч. – Как раз к вам собирался, свежим салом угостить да грибочками…
К вечеру, когда на столе стояла батарея из четырёх полных бутылок, а на полу валялась парочка уже опустошённых, в дверь снова постучали.
– Это кого ещё чёрт принёс? – чертыхнулся Петрович. – Слетаются, как мухи на мёд…
Вновь прибывшим оказался Володька, знакомый парень из городских.
– Пароль? – строго спросил Липатыч, загораживая собой комнату.
– Пузырь! – отозвался Володька, показывая бутылку «Сонцедара» – плодово-выгодного напитка, уважаемого студентами за дешевизну и двадцатиградусную крепость.
Правда, если с вечера на донышке стаканов случайно оставалось немного содержимого, то наутро проще было их выкинуть, чем отмыть.
– Отзыв? – победно поинтересовался Володька.
– Сало! – отозвался Липатыч. – Заходи!
Через часок мы уже вовсю горланили песни. Забавно было наблюдать со стороны, как здоровенный парниша самозабвенно подпевает: «Здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок!»
– Ну, что, к химичкам? – предложил Володька, кивнув в сторону соседнего корпуса, где проживали студентки химического факультета. – Мы же теперь вроде как коллеги, – хихикнул он, показывая на бутылку с самогонкой. – Покажем, что радисты тоже не лыком шиты…
Липатыч с готовностью его поддержал.
– Нет, я в Кремль, нужно навестить моего деревенского кореша Геныча, он вместо института в армию загремел, – заявил Петрович. – Кузя, ты со мной?
– Конечно! – с готовностью согласился я. – Я что-то уже так нахимичился…
Мы шумной гурьбою направились на выход. На площадке второго этажа, проходя мимо стенда с фотографиями В. И. Ленина в молодые годы, Володька вдруг принялся с ожесточением обрывать их. Непонятно, что ему в голову ударило: принятый на грудь самогон вперемешку с «Солнцедаром» или переэкзаменовка по марксистко-ленинской философии? Хотя преподаватели философии у нас были либеральными. Одного потом изгнали из института с «волчьим билетом» за несогласие с вводом советских войск в Чехословакию. Другой отсидел десять лет за критическое письмо Сталину, и теперь, после реабилитации, каждую лекцию начинал с разбора ошибок Иосифа Виссарионовича.
Липатыч бросился оттаскивать Володьку. Из двери комнаты выскочила жена одного из аспирантов и принялась увещевать:
– Прекратите, ребята, вас же посадят!
– Раньше сядут, раньше выйдут! – утешил я.
На шум с первого этажа поднялась вахтёрша Агриппина Митрофановна, сухонькая старушка, гроза всех проживающих в общежитии. Она всплеснула руками, суетливо принялась подбирать репродукции, приговаривая:
– Ну, всё, допрыгались, голубчики! Сейчас же пойду, нажалуюсь коменданту!
– А тебя чтобы я больше в общежитии не видела! – погрозила она костлявым пальчиком городскому шалопаю.
Оставив Володьку объясняться с женщинами, в полной уверенности, что, с его-то обаянием, они найдут общий язык, мы с Петровичем пошли своим путём, до Кремля-то – не близко. Утомившись брести, присели на скамейку.
– Может, споём? – предложил Петрович.
– Споём! Нашу любимую?
– Умру ли я… – громогласно начал я, но Василий почему-то замешкался.
Пришлось подтолкнуть симулянта локтем:
– Уснул, что ли?
– Умру ли я… – подхватил очнувшийся Петрович.
Мы переглянулись и затянули заунывно:
– … ты над могилою гори, гори, моя звезда!
– Умру ли я… – распелся Петрович.
Я взглянул на него с укором:
– Мы же уже умирали?
– Разве? – удивился он. – Может, тогда к Генычу?
– Пойдём! – согласился я. – Лучше бы, конечно, доехать…
– Сейчас организую! – заявил Петрович.
Он покрутил головой, увидел стоящий у светофора милицейский мотоцикл с коляской и рванул к нему, крикнув на бегу:
– Кузя, не отставай!
Подбежав к мотоциклу, Василий стукнул по плечу сидевшего за рулём старшего лейтенанта и, усевшись на заднее сиденье, скомандовал:
– Дуй в Кремль! Кузя, садись в коляску!
Милиционер кивнул, включил было передачу, но всё-таки обернулся. Увидев незнакомого парня, он удивлённо воскликнул:
– Какого?.. – а потом грозно добавил: – Вы что?..
Хорошо ещё, что всё закончилось штрафом, видимо, не хотелось старлею везти нас в участок вместо того, чтобы мчаться на полных парах домой.
Ты зачем ему денег дал? – всю оставшуюся до Кремля дорогу ворчал Петрович. – Деньги карманы жмут?
– Тебе что, в обезьянник захотелось? – огрызнулся я.
– Тогда спрячь деньги и забудь куда! – приказал Петрович.
К этому времени мы добрались до КПП части, где служил его земляк.
– Позови Геныча! – безапелляционным тоном приказал он солдатику с повязкой дежурного, отчаянно борющегося с зевотой.
– А кто это Геныч? – обрадовался развлечению дежурный.
– Старший сержант Сидоров! – рявкнул Петрович. – Дедов нужно знать!
– Я такого не знаю! – удручённо вздохнул первогодок. – Сейчас доложу старшему лейтенанту, может, он поможет?
– Один уже помог! Пойдём-ка домой, – потянул я товарища за рукав. – Хватит нам на сегодня старших лейтенантов!
– Пойдём! – безропотно согласился Петрович, утомившись, видимо, воевать.
Мы даже успели до одиннадцати вечера вернуться в общежитие, иначе разобиженная баба Груша вряд ли пустила бы нас на ночлег.
Агриппина Митрофановна хитро взглянула на нас и произнесла вредным голосом:
– Ну, что, голубчики, заявились? Посмотрим, что завтра запоёте?
– Умру ли я! – вспомнил нашу недопетую песню Петрович, протягивая руку к ключнице.
– А ключ вы не оставляли! – фыркнула баба Груша.
– Может, под дверь подсунули? – предположил Петрович, не найдя ключа в наших карманах.
Я лёг на пол и принялся обследовать щель. Пусто…
– Придётся по пожарной лестнице! – сокрушались мы, возвращаясь мимо удивлённой бабы Груши на улицу.
– Куда, на ночь-то глядя? – удивилась она. – Назад не пущу, даже не стучите…
– А нам и не надо, мы через форточку! – объяснил Петрович опешившей старушке.
Обогнув общежитие, мы вскарабкались по лестнице, проходившей в метре от нашего окна. К счастью, форточка оказалась открытой. Включив свет, мы обнаружили на полу рядом с дверью… ключ. А открыв дверь, увидели бабу Грушу, не поленившуюся подняться на четвёртый этаж, чтобы проверить, всё ли с нами, охламонами, в порядке. Грустно взглянув на нас, она развернулась и побрела на свой пост.
Утром нас разбудил громкий стук в дверь. Зычный голосище коменданта общежития, майора в отставке, требовал немедленно явиться к нему. Не дожидаясь ответа, он, печатая шаг по паркету коридора, удалился.
Мы переглянулись: – И что это было?
А приподнявшись, с изумлением увидели разбросанные по полу мятые рубли.
– Кто это вчера деньгами разбрасывался? – удивился Петрович. – У нас в деревне такое только на свадьбе бывает…
Он подозрительно взглянул на меня: – Кузя, а ты куда вчера деньги спрятал?
– В носок! – смущённо признался я.
– Тогда понятно! – успокоился Петрович.
Наскоро приведя себя в порядок, мы через полчаса стояли перед светлыми очами отца-коменданта. Он поведал, как плохо мы обошлись со стендом основателя советского государства и с нескрываемым злорадством сообщил, что уже доложил о происшествии проректору института.
