– Здравствуйте, – начал я.
– И вам долгие лета, молодой человек, – неожиданно ответила она.
– Вы по поводу похорон? – спросил я, разглядывая колоритную бабульку.
– Можно и так сказать. Это как посмотреть, – сказала она, удивив меня еще сильнее.
– Как фамилия вашего покойного? – продолжал я стандартный диалог.
– Если я тебе, голубчик, всех своих мертвых перечислять стану, тебе и десяти жизней не хватит, чтоб выслушать, – с усмешкой произнесла старуха, засунув в рот папиросу.
– Что, простите? – недоуменно переспросил я. «Это явно сумасшедшая бабка», – понял я, раздумывая, как бы мне аккуратно выпроводить ее из морга.
– На слух жалуетесь? Или на сообразительность? – с участием поинтересовалась она, подавшись вперед.
– Извините, я вас не совсем понимаю. Вы к нам по какому вопросу?
– По самым разным, солнце мое, – уклончиво произнесла сумасшедшая гостья. – Это тебе лучше знать, по каким, – добавила она, хитро подмигнув мне.
– Извините, а вас как зовут? – спросил я лишь для того, чтобы потянуть время, и решить, что же мне с ней делать. Я вдруг понял, что просто так выпроводить ее не удастся.
– Меня-то? Да кто как… Греки вот Донатосом звали.
– А фамилия? По паспорту…
– Так откуда же у меня паспорт-то? Нету у меня его, да и не было никогда.
«Бабка совсем свихнулась. На бомжиху вроде не похожа. Надо ее тихонько из отделения вывести», – подумал я, делая полшага вперед.
– Вы извините, давайте с вами в холле пообщаемся. А то сюда посторонним нельзя, – как можно мягче сказал я.
– А я тут и не посторонняя вовсе. Мне можно, – возразила старуха, лихо сдвинув сигарету из одного уголка рта в другой, как это делают заправские курильщики.
– Женщина, я вам повторяю, здесь только сотрудники могут, – добавил я твердости в голосе. А про себя решил, что пора звать Бумажкина. Он с такими визитерами не церемонился, мигом выставляя за пределы отделения.
– Да что ж ты так бабку-то напугался, соколик? – насмешливо произнесла она. – Неужто я страшная такая?
– Вы меня просто поймите, вам здесь быть не… – снова начал я, готовый закричать в глубь отделения «Вова, подойди на минутку».
– И чего ты Вовку-то звать надумал? От работы его отвлекать, – внезапно сказала она, заставив меня застыть от неожиданности. Толком не успев ничего сообразить, я услышал: – Я ж ненадолго, только поболтать. Ты ж сам этого хотел, разве нет?
– Я? С вами? – пролепетал я, стремительно наполняясь страхом.
– Ну, да. Донатосом меня греки звали. А русские меня Смертью величают. Смерть я, милок, вот что… – обстоятельно пояснила она.
– Смерть? – сдавленным эхом повторил я. – Моя?
– Общая. И твоя тоже. Я ж одна на всех, такая… Но еще раз ты меня очень не скоро увидишь. По людским меркам. Говорю ж, я поболтать только…
Преодолев сковывающий ледяной ступор и все еще надеясь, что бабка просто тяжело больна и пугает меня, я попятился назад в отделение, сиплым нетвердым голосом крикнув «Вова! Вова, сюда!». Но ответа не услышал.
Как не услышал и других звуков, совершенно никаких. В отделении стояла звенящая вакуумная тишина. Старуха стояла уже в середине коридора и с любопытством смотрела на мое лицо, которое превращал в гримасу запредельный ужас.
– А что нам Вова? А Боря? На что они нам? Ведь я ж не к ним пришла, а к тебе. Эти двое меня всего один раз в жизни увидят, и сталкиваться мне с ними не с руки.
– Хватит… бредить! – сиплым шепотом бросил я ей в лицо и метнулся к Вовке, в зону выдач. Но там его не оказалось. Морг был совершенно пуст и предоставлен в полное распоряжение страшной старухи со мною в придачу.
Осторожно выглянув в коридор, я вздрогнул, снова увидев ее, и инстинктивно нырнул за угол.
– Да брось ты уже, Артюша… – с теплой добротой в голосе говорила она, шагая ко мне по коридору. – Ничего дурного с тобой не станется. Ты только не паникуй, а пользуйся моментом. Мало меня кто среди смертных дважды видел.
Голос ее звучал завораживающе и потихоньку, с каждой фразой выталкивал из меня ужас. Страшно было, конечно, очень, но орать и бежать без оглядки уже не хотелось.
– Ты выходи давай, чего ты там сидишь? Смерти боишься? Ну, так зови меня бабой Зиной или бабой Люсей, коли тебе так легче будет, – чуть-чуть враскачку говорила она. Слушая ее, я стремительно успокаивался. Теперь я был перепуган скорее логически, а вот психовать сил у меня не было. Она еще цепляла какие-то фразы, одну за другую, когда я вышел в коридор, зачарованно разглядывая ее. Что ни говори, а передо мною была абсолютно обычная бабка с папиросой в зубах и с зонтиком. Звали ее, правда, немного необычно… Хотя можно было Люсей или Зиной.
– Ну, слава Создателю, подействовали мои уговоры, – всплеснула она руками. – Ты ж сам сколько обо мне думал! Вот недавно совсем, когда фуги Баха включал, чтоб далеко не ходить. Я поначалу слушала тебя, а потом думаю, э, нет, мать, к этому и заявиться не грех.
– А Вовка где? Где они все? – с трудом выдавил я, облизав пересохшие губы.
– Здесь, рядом. Да только время у них не то, что у нас с тобой. Смекаешь?
– Нет, какое время?
– Вот ты думаешь время твое земное как двигается? Из одного места в другое, от понедельника к пятнице, да?
– Да, вроде, – растерянно кивнул я.
– То есть вот так? – старуха начертила передо мною в воздухе горизонтальную прямую.
Я вновь кивнул.
– Тут ты прав, Артемка. Именно так все для тебя и устроено. Да только окромя того, время еще вот так течет, – провела она сверху вниз вертикальную линию, перекрестив ее с горизонтальной. – И вот так еще – тоже, – продолжила она, старушечьей рукой проложив прямую от себя ко мне, через перекрестие первых двух. – И вот этак, – провела она косой отрезок, сверху вниз и слева направо пересекающий воображаемую систему координат. – И вот как еще, и вот еще как, – резко двигала она рукой, прокладывая новые временные маршруты.
– И что? – прервал ее я. – Мы-то где?
– Когда ты дверь открывал, был в своем обычном времени. Там и остался, стоишь там, перед дверью. То есть ты там как бы видим. А сам ты во время иное попал, вместе со мною. Я тебя туда вытащила. И верну обратно, перед дверью. Ты ее откроешь, а там кто-то из живых, из людей. Ну а пока – объявляю перерыв в работе, Артюша. Не против?
– Ладно, – бессильно выдохнул я, соглашаясь. – Ты, значит, смерть… Но ведь ты ж обычная женщина…
– А ты хотел, чтоб я к тебе с косой и в черной накидке пришла? Это все маскарад, к тому же он меня дурнит.
– А, тогда понятно… Значит, ты смерть… с зонтиком и с папиросой…
– Да от табака проклятущего никак избавиться не могу, – с досадой сказала бабка, вынув изо рта бычок и глядя на него с презрением. – Да, с зонтиком и курящая.
– То есть ты… – замялся я, не в силах подобрать слов.
– А есть часть Божественного устройства, этап великого круговорота и инструмент священного перерожденья, – торжественно молвила она. – Врата в потусторонний мир – тоже я, – добавила старуха, кокетливо подмигнув.
– И ты… ты приходишь ко всему живому?
– Нет, только к людям. Животные меня не интересуют.
– Ты некий дух, да?
– Я выше духа, как вы, люди, понимаете духов. Я так тебе скажу… – Она немного задумалась, чуть склонив голову влево. – Я не только персонаж. Я больше функция, но со своим лицом. Ну, наконец вкурил?
– Вкурил? – удивленно откликнулся я. Жаргона от бабки я не ожидал.
– Чего, чего-то неправильно сказала? – озабоченно поинтересовалась она. – Вкурил, еще въехал говорят. Эт я точно знаю!
– Да нет, просто странно. Значит, ты, получается, всех людей на свете на тот свет отправляешь?
– Смело же ты со Смертью на ты переходишь! – ехидно протянула она.
– Вы, извините, – тут же поправился я.
– Да ничего, можно и на ты. Я тебя настолько старше, что это уже все равно… Смерть дарить смертным – да, главная моя забота. А кроме нее, еще и остальные.
– И какие еще? – спросил я, когда она замолчала, взяв паузу, словно о чем-то задумавшись.
– Да будто сам не знаешь? Я, голубчик, сея смерть, на живых влияю. Вспомни хотя бы похороны дяди. Ну, ту историю с органом. Как много тогда рядом со смертью-то произошло у этих двух, а?
– Да, согласен. Немало…
– А что с тобой сегодня в магазине приключилось? Забыл уже? Да не только с тобою, а с вами тремя.
– Я думал об этом, вы правы.
– Так вроде ж на «ты» перешли?
– Нет, я уж лучше «вы» говорить буду.
– Ну, как знаешь. Так что мясник был прав, но только отчасти. Он ведь сказал тебе… что?
– Что смерть делает хороших людей лучше.
– А дурных – хуже. Бывает, что совсем наоборот. Дурного человека могу облагородить, забрав его родных. Вот так…
– А Бог? Что ты о Боге скажешь? – задал я наконец самый главный свой вопрос.
– А что о нем сказать-то? То же скажу, что и ты, если истинно веруешь. Бог над всеми нами и властвует безраздельно. Он за каждым поворотом бытия… – ответила старуха, разведя руками.
