Лора терялась в стометровых просторах – отвыкла. Как будто и не жила «как человек». И потолки казались слишком высокими, и окна слишком большими.
Приехал Володька и все оценил:
– Ну, мать, ты теперь мильонщица! За такую хату дадут безумные деньги! Продай, купи поменьше и сделай хороший ремонт!
– Посмотрим, – сдержанно ответила Лора.
– Слушай, – смущенно кашлянул Володька, – а твоя хата в Теплом Стане… Ну, какие мысли?
– В смысле? – не поняла она.
Он растерялся еще больше:
– Ну, сдавать там или продавать – будешь?
Лора пожала плечами:
– Буду. Наверное. Сдавать – скорее всего. Пока не знаю.
Володька помолчал и, сделав глубокий вздох, произнес:
– Ты прости меня за наглость… А если туда заселить моих? Ну, старших? Маринку с мужем и Филькой? Много платить они не смогут – этот болван опять без работы. Но я помогу… А то мы совсем замучились… Столько народу, и все вместе… – Он с надеждой посмотрел на Лору.
Она закурила, подошла к окну и долго молчала. Потом, не поворачиваясь, бросила:
– Пусть живут на здоровье. – И добавила: – Бесплатно.
Катина семейная жизнь – увы! – не сложилась. Почему – объяснить сложно. Не ругались, не скандалили, просто поняли в один день, что вместе быть надоело. Обсудили и мирно разъехались. Она сняла квартиру в дешевом районе и нашла работу – сидела на кассе в супермаркете и гуляла по вечерам с собакой пожилой соседки.
Денег хватало с трудом – на оплату жилья и кое-какие продукты. Однажды позвонил бывший муж и сказал, что ее ищет Козлик и хочет ей помочь.
Катя попросила ее телефон не давать. Знала, что Козлик живет теперь на другом побережье, в Калифорнии. Калифорнийский университет Беркли, четвертый, кстати, в мире, и научный фонд по экологии дал ему правительственный грант. На эти деньги он создал свою лабораторию. К гранту прилагался чудесный дом и машина – такие правила. У него куча внуков – в общем, все отлично. Кате не хотелось, чтобы он ее жалел, и вообще – не хотелось его обременять. У человека своя жизнь, своя семья. У нее – своя. Разберется как-нибудь.
А через полтора года у Кати появился кавалер, и личная жизнь стала понемногу налаживаться. Ухажер был поляк, строитель, из эмигрантов. Решили жить вместе – дешевле платить за квартиру.
О том, что Володька умер – внезапно, от разрыва сердца, – Лора узнала только через неделю после похорон. Не беспокоилась, потому что знала о предстоящей командировке к черту на кулички, в Ташкент. Из Ташкента он обещал привезти дыню.
– Будешь есть сладкую дыню на Новый год, – говорил он, – и вспоминать лето.
Думала – уехал, со связью проблемы. Всякое бывает.
А однажды проснулась ночью, и так заболело сердце… А еще закружилась голова.
Позвонила в Теплый Стан – подошел зять и сказал, что Владимира Сергеевича похоронили. Неделю назад.
– Где? – прошептала Лора.
– На Востряково. У него там мать с отцом. И его – туда же.
– Туда же… – повторила она.
– Да вы не найдете, – «обрадовал» зять. – Такая глушь, да еще все в снегу. Теперь до весны, не раньше.
Лора положила трубку.
На следующий день, надев валенки и старую шубу – мороз на улице был под тридцать, – поехала в Востряково. В конторе дали номер участка и предложили провожатого.
– Не надо, – сказала Лора, – сама найду.
Она пробиралась сквозь занесенные сугробами могилы, сквозь колючие кустарники и чугунные ограды. Несколько раз упала, порвала подол шубы и порезала об лед руку.
Найдя Володькин холмик, она упала на снег и только тогда заплакала. Точнее – завыла. Страшно, как волчица.
Серое небо быстро темнело, снова посыпалась белая, колючая январская крупа. А она все лежала на снегу и разговаривала с ним. Иногда принималась плакать, иногда – смеялась, вспоминая что-то смешное из их общей жизни. Она не чувствовала ни холода, ни метели – ей было тепло и хорошо. Спокойно. «Не уйду, – подумала она, – вот сейчас засну и не уйду. И всё. Всё. Конец. Как здорово!»
Она уже стала засыпать, как ей на плечо приземлилась пегая и плешивая белка. Они посмотрели друг на друга, потом белка царапнула ноготками по меху, издала какой-то требовательный и громкий звук и прыгнула на соседнюю ограду.
– Дура! – Лора поднялась с колен. – Дура хвостатая. И кто тебя просил? Ты, Володька? И дыню мне не привез. Сладкую! А обещал! – Она снова заплакала и медленно побрела к выходу.
Кладбище уже было закрыто, и сторож, ворча и ругая, раздраженно отпирал замок железной калитки.
– По кому воешь, по дитю?
– По мужу, – ответила Лора.
Тот усмехнулся:
– Ничего, отвоешься. Знаем мы вас, баб! Водки дома выпей! – крикнул он ей вслед. – А то заболеешь!
Послушавшись совета, Лора выпила стакан водки и крепко уснула.
Катьке она позвонила через месяц и объявила, что собирается приехать. Погостить.
– Примешь блудную мать?
Лора прилетела в Америку через неделю после получения визы. Катька встречала ее в аэропорту – хмурая и нелюбезная.
– Не рада? – спросила мать и добавила: – Понимаю. Потерпи месяц. А то я там… совсем сдохну.
Катька вздохнула и прибавила газу.
Прошел месяц, а за ним другой. Катерина видела – мать обратно не торопится, а спросить было неловко.
Лора валялась целыми днями у телевизора. Не причесывалась, не красилась, не одевалась. Курила и пила виски с колой.
Смотреть Америку не захотела – ну ее к чертям! В магазины выбиралась пару раз – ничего интересного, у нас все то же самое! Сплошной Китай.
Иногда заказывала на ужин доставку – пиццу или что-нибудь китайское, в коробочках. Катерина, придя с работы, заставала мать спящую под громко орущий телевизор.
Поляк быстро съехал – такая жизнь была ему не по нраву. Катерина говорила Лоре:
– Ну ты бы сготовила что-нибудь! Прибралась! Погладила, что ли!
Уговаривала:
– Поедем в центр, погуляем! Сходим в кино или в музей! Хочешь – пообедаем в кафе!
– Отстань, – отвечала Лора. И принималась плакать: – Я тебе в тягость? Устала уже от меня? Кто у тебя есть еще на свете?
Катька тоже начинала реветь и уходила из дому.
Купить ей обратный билет? Собрать чемодан и отвезти в аэропорт?
На это она пока не решалась. Пока. Понимала, что в Москве мать пропадет сразу. Значит, надо терпеть. Хотя сил уже не было. И так было тошно, хоть волком вой. И еще – она ее жалела. Несчастный человек! Правильно говорила бабушка – так профукать свою жизнь! А теперь она профукивает ее жизнь, Катину.
Мать со стуком поставила пустой стакан на стол:
– Всё, спать.
Катя облегченно вздохнула.
Лора медленно стала подниматься по лестнице на второй этаж – к себе в спальню.
Катя прибавила звук телевизора.
– Мам! – закричала она. – Смотри, Козлик! Скорее! Господи, какой же у него дом!
Репортаж о профессоре Козлике шел из гостиной его дома – в распахнутое окно с колышущимися занавесями врывался ветерок, и позади блестело зеркало океана. Сухощавый и элегантный, профессор сидел в глубоком кресле и, поправляя очки, что-то рассказывал интервьюеру – роскошной молодой блондинке совсем не интеллектуального вида. Возле ног профессора вился золотистый ретривер, и блондинка кокетливо и с опаской гладила его шелковистую шерсть.
– Козлик, мам! Слышишь! Иди скорее! Смотри! – опять позвала Катерина.
Лора, не оборачиваясь, чуть качнулась на ступеньке и покрепче ухватилась за деревянные перила.
– Козлик-шмозлик, – пробормотала она и продолжила шаткое движение вверх. – Дом! Подумаешь, дом! Профессор! Говна пирога! Остались от Козлика рожки да ножки! – пьяно рассмеялась она и наконец скрылась в своей комнате.
– Это от тебя остались! – громко и зло выкрикнула Катька и отчего-то разревелась. – И скоро от меня останутся! – горько всхлипнула она.
Но Лора уже ее не слышала – она крепко спала и, наверное, видела во сне что-то хорошее. Из своей прежней жизни.
Женщины в периоды дефицита и изобилия
Происходило это действо примерно раз в месяц. Не чаще. Чаще мы бы просто не выдержали. Точнее, этого не вынес бы семейный бюджет – тонкий, звонкий и прозрачный. Не выдержали бы наши мужья и любовники. Не хватило бы наших скромных и тайных заначек. И главное – наших нервов.
Итак. Звонила Инеска и торжественно и почему-то шепотом объявляла:
– Сегодня. В час ночи! Как всегда.
Мы начинали нервно и бестолково суетиться, ронять на пол вещи, бить посуду и вообще страшно возбуждаться. Часов до одиннадцати перезванивались и перебрасывались короткими фразами: «Ну что? Как дела? И что вообще слышно?»
Ответы были такими же бестолковыми, как и вопросы.
Муж сидел перед телевизором и поглядывал на меня с легким пренебрежением и… какой-то жалостью. Так смотрят на слегка психически неполноценного родственника. Он уже все слышал, видел и понимал. Ему очень хотелось выпить чаю и улечься с книжкой или газетой в кровать. Но он отчетливо понимал: если он только намекнет… Только недовольно кашлянет или…
