– Я ей сказал – вот и убежала.
– Как ее зовут? Где живет, адрес?
– Не знаю.
– Дурака не валяй, – он достал сигарету, приоткрыл окошко и закурил.
– Серьезно говорю. Не знаю, я ее адреса. Мы только познакомились.
– Чего? – он чуть не поперхнулся, – Только познакомились и сразу трахаться?
– Ну да, – я уселся поудобней, вечно в ментовских машинах тесно, – а чего бы и нет? Я – мужчина симпатичный, она – девушка без комплексов. Сразу поняли, чего нам друг от друга надо.
Он скурил сигарету до половины и выкинул в окно.
– Слышь, герой-любовник, ты мне тут не умничай! Как вопрос решать будем?
Я сразу понял, к чему он клонит. Вопрос не в словах, именах или адресах. Вопрос в конкретной сумме наличных денег. Такова природа власти, на мой взгляд: все ее устремления и помыслы сфокусированы на деньгах. И не важно: правишь ли ты страной или навозной кучей. Без денег власть теряет свой смысл, и необходимость в ней отпадает.
– А как решать-то? Раз забрали – везите теперь в отделение. Оформляться будем, как положено, за нарушение общественного порядка, – заикнувшись о деньгах еще до отделения, он проиграл всю игру сразу – видимо, неопытный попался. Теперь я могу делать, что хочу и говорить, что хочу и уж, тем более, самостоятельно назначать сумму выкупа – все равно дальше отделения они меня не увезут, а я туда сам только что попросился. – Нет, денег даже не просите, – я сразу пошел ва-банк, – не дам, везите меня в отделение – и все.
Сержантик поник.
– Ладно, в отделение – значит, в отделение. Только раньше утра не выпустим.
– Вы меня плохо знаете. Я вам через полчаса надоем.
И я пошел лечить ему про симулякритивность его собственной власти, про то, что он – лишь иллюзия, плод собственного воображения и вряд ли его уважают даже дождевые черви. Про то, что мешать людям заниматься сексом – не важно, в каком-месте – это преступление против будущих поколений (и тут, я уверен, я был прав). Про то, что… в общем не суть. Уж что-что, а поболтать на такие темы я умел. Парень понял, что серьезно просчитался, заведя со мной разговор.
Одним словом, к отделению они сникли все – сержант, его товарищ и шофер. Когда подрулили к отделению, я достал из кармана два полтинника и протянул сидевшим по обе стороны от меня ментам (меня посадили посередине):
– Вот вам – на презервативы, так сказать. Чтобы и вы шли с сексом по жизни. Я могу идти?
Менты, заметно увядшие после моей тирады, чуть оживились, взяли купюры и сержант, выходя из машины, бросил:
– Ладно, иди. Только больше у всех на виду сексом не занимайся, хорошо?
– Будет сделано! Любви вам, ребята!
И я заспешил прочь. Слабонервные менты попались какие-то. Быстро сдулись. На мое счастье.
Я прошел темными дворами, обогнул мусоросборник, проскочил сквозь арку многоэтажного дома и вышел на Ленинский проспект. Ани не было, настроения тоже. Дотрахался.
А Философ сейчас, наверное, развлекался в компании двух бодрых нимфоманок – в том, что они точно нимфоманки, я теперь был уверен.
Ни с того ни с сего вспомнился фильм «Необратимость» Гаспара Ноэ, там были слова, что-то вроде «сначала мы кого-то трахали, а потом нам говорят, что за это надо платить». В точку. Такие дела.
Я зашел в круглосуточный магазин и взял себе бутылку пива. Домой ехать было бессмысленно, да и метро закрылось давно. Что ж оставалось только отдаться объятиям ночи и посвятить свои помыслы бескрайнему одиночеству. Я зашагал вдаль по ночному проспекту.
– Э-э-эй, – услышал я вдруг и невольно обернулся навстречу крику.
Мимо меня промчался старый разбитый жигуленок, форточка на месте пассажира была открыта и оттуда высовывалась радостная физиономия Философа. Жигуленок взвизгнул тормозами и вильнул к обочине. Я поспешил к нему.
– Садись, – сказал мне улыбающийся Философ и указал кивком на заднюю дверь. Я открыл ее и протиснулся в салон. За рулем сидел мрачный азиат. Жигуленок тут же рванул с места, сделал лихой поворот через двойную сплошную и помчался в том направлении, откуда только что приехал.
– Все, домой! – сказал, по-прежнему улыбаясь, Философ и протянул руку к моей бутылке пива. Я отдал ее ему. Он глотнул и вернул назад.
– А как же девчонки?
– Да ну их. Мрачные они какие-то.
Мы вылезли возле дома Философа. Он расплатился с водилой, тот махнул рукой на прощание, со свистом рванул с места и исчез в темноте.
– Ты чего к бабам-то не пошел? – спросил я Философа.
– Не захотел – и не пошел.
– Понятно. А меня менты забрали.
– Судя по тому, что ты сейчас здесь, видимо, и отпустили. Чего натворил-то?
– Да так. Сношался в общественном месте.
Философ рассмеялся:
– А что, за это могут забрать?
– Могут еще и без стольника оставить.
– Ладно, не горюй. Стольник – не деньги. Пошли лучше пивка возьмем.
– Стольник – не деньги, согласен, а вот кончить не дали.
– Кончишь в другой раз, – и Философ направился к ближайшему магазину. Я последовал за ним.
Мы взяли по паре пива и завалились к Философу домой. Время потихоньку клонилось к утру, но усталости не чувствовалось. Наоборот, стало как-то легко и светло на душе. К черту ментов, к черту этих баб, главное, что есть мы и нам хорошо.
Мы допили пиво в рассветных лучах, с гудками первых появившихся на улицах автомобилей. За окном начинали петь птицы. Мы выкурили с Философом по сигарете, стоя на балконе и любуясь восходящим вдалеке солнцем, и, наконец, легли спать. Приключений на сегодня было достаточно.
Проснулись мы где-то около полудня. Было немного не по себе. Не сказать, что это было тяжелым похмельем, просто все вокруг казалось нестабильным, зыбким, произвольно меняющим формы.
Я вспомнил вчерашние события. Что-то в них было не так. Наверное, будь я другим человеком, я мог бы начать сильно переживать по этому поводу и рано или поздно сполз бы в депрессию, но мне посчастливилось родиться таким, какой я есть. Реальность сама по себе изменчива, и то, что было вчера, на самом деле может иметь место сегодня, завтра и никогда. Это вроде как человек, который спит и видит во сне человека, который тоже спит и видит в своем сне его. Так что не стоит брать в голову.
Философ тоже не выглядел слишком бодрым. На его осунувшемся лице проступали письмена вселенской грусти. Хотя вряд ли он на самом деле грустил. Он ведь из того же теста, что и я.
– Пиво будешь? – спросил я.
– Буду, только я за ним не пойду.
– Я схожу. Где ключи?
– Где-то там, – он махнул рукой в неизвестном направлении и исчез в сортире.
Ключи обнаружились на полу. Впрочем, лучшего места в квартире Философа для них и не было: тут их хотя бы было просто найти. Я пошел в магазин.
На улице светило солнце, но дул холодный ветер, которого вчера не было. Надвигалась осень. Время поэтов и… алкоголиков. Время многих радостей и слез. Осенью у меня день рождения. Я понял, что старею.
В магазине было немноголюдно, и я быстро отоварился. Сразу же открыл пиво.
Первый глоток подсказал мне, что грусть – понятие неоднозначное и может читаться по разному: то есть не всякая грусть таковой на самом деле является. Второй глоток явственно засвидетельствовал мне то, что никакой грусти не существует, и все это лишь домыслы уставшего рассудка. Третий глоток шепнул, что жизнь всегда только такая, какая она перед глазами, нет никаких «но» и «а если бы…», поэтому нужно приветствовать ее, припав на одно колено и салютуя, как салютуют королям. Или королевам…
Мы с Философом выпили пива. Потом завалились смотреть телевизор. По телевизору показывали первую часть «Терминатора».
– Вот ему вообще ничего не страшно, – сказал я, – ходит себе, валит людей. И никакие менты его не забирают.
– Оно и понятно – он же железный.
– Рискует заржаветь под дождем.
– Ага.
Где-то на середине фильма я вырубился. Проснулся под вечер. Звонил телефон. Я посмотрел на часы: они показывали половину восьмого вечера. Я ответил.
Это был Псих. Он устроился на очередную подработку неподалеку от дома Философа: охранять по ночам зоомагазин. Псих был в хорошем настроении и приглашал к себе на работу – посидеть и развеяться, как он выразился. Я спросил, не будет ли с этим проблем. Он сказал, что никаких: хозяева сваливают в половину одиннадцатого, и до девяти утра их нет. Я сказал, что мы подумаем.
Философу понравилась эта идея. Единственное условие, которое он выдвинул, он озвучил приблизительно следующим образом:
– Только если идти на ночь, то надо взять чего-нибудь бодрящего.
Так как предложение было его, ему я и препоручил добычу этого самого «бодрящего». Мне бы хватило и пива. Но Философ уже развернул идею, и остановить его было невозможно.
