Было уже четыре часа ночи, всей семьей пошли провожать Соловейчика до Садово-Триумфальной, где он снимал комнату, класть на ночлег у Яна его было решительно негде, по дороге Соловейчик все никак не мог успокоиться и бесконечно рассказывал про дело какого-то товарища Андреева, который, заподозрив жену в измене, выследил ее, заманил в лес и там, представьте себе это, убил из дробовика, как, вы не знаете эту историю? – об этом же говорит вся Москва. А как же он узнал, что она ему изменяет, поинтересовалась Надя, потому что идти было далеко и нужно было о чем-то говорить, да как узнал, досадливо отмахнулся Соловейчик, соседи сказали, на улице увидел, тут не в этом соль, а кстати, ребята, вы не захватили с собой чего-нибудь поесть, идти еще довольно далеко, Надя молча протянула ему огурец, все расхохотались, Соловейчик бежал впереди на своих длинных пружинистых ногах и, обгоняя, беспрестанно оборачивался, чтобы рассказать новые подробности, так вот, с набитым ртом продолжал он, я же говорю, вся соль в том, как он заманил ее в лес и она ничего не заподозрила, этот товарищ Андреев оказался необычайно хитер, умен и коварен, он предложил ей, нет, вы вслушайтесь в эту музыку слов, пострелять по бутылочкам, и она, эта дура, простодушно согласилась, она приготовила еду для пикника, снарядила корзиночку и пошла, вернее, поехала с ним на пригородном поезде до станции Расторгуево, весна, поздний май, лес, мокрые кочки, цветочки, бабочки, и вдруг он достает дробовик и одним выстрелом ее убивает, а потом еще аккуратно режет на части, это сцена для великого романа, этот товарищ Андреев, такой советский Отелло, ну разве он не достоин пера великого мастера. Вот видишь, тихо сказал Даня, вот этой несчастной советской Дездемоне, ей тоже больше не нужно беспокоиться, тревожиться, все решено, все встало на свои места, я говорила не об этом, отмахнулась она. Соловейчик продолжал орать на всю улицу, все эти мещанские предрассудки, задыхаясь от восторга, кричал Соловейчик, вся эта гадость, которая именно сейчас почему-то всплыла со дна, такая, знаете, тина, ряска, вонючая, зеленая, но вот она всплыла, потому что успокоился ветер, но это не должно нас обманывать, вводить в заблуждение, ряску можно разбить веслами, отогнать рукой, она исчезнет, растворится, ее унесет, а вода, чистая вода революции, она останется с нами навсегда.
Опасная метафора, насмешливо заметил Даня, оппозиционеры могут сказать, что нам нужны новые источники, новые чистые ключи, что вода застоялась, что дно засорилось, да нет, что вы, я не об этом, страшно испугался Соловейчик, какая оппозиция, я вас умоляю, разве это лидеры, разве это политическая программа, это же курам на смех, нет, я про другое, что не надо отчаиваться, не надо поддаваться этому соблазну уныния, что вот, мол, лучшие дни позади, теперь наступила обычная жизнь, рутина, ничего она не наступила, все главные битвы, главные классовые бои еще впереди. Вдруг засвистел милиционер и побежал к ним с той стороны Триумфальной площади, но Соловейчик сухо и надменно показал ему какое-то удостоверение, и милиционер в парадном островерхом шлеме и длинной бесформенной шинели испуганно откозырял и молчаливым торжественным жестом пригласил продолжать движение. Уважают у вас тут в городе массовую печать, иронически промолвил Даня, да нет, я же, понимаете, Даня, я еще нештатный сотрудник МУРа, сказал Соловейчик, иначе не проживешь, ничего не узнаешь, нужны источники, секретные сведения, опережающая информация, ну и все такое, надо всех знать, попросту говоря, городской репортаж сейчас – король каждого номера, но вот мы и пришли, Соловейчик радостно расхохотался, а теперь вы пойдете обратно, и он вас снова остановит, скажите, что от меня. Небо еще полыхало, в воздухе стоял неприятный запах гари, надо же, даже отсюда чувствуется этот запах, сказала Надя, завтра 14 октября, почему-то сказал Ян со значением, вернее, уже сегодня, все замолчали, не зная, что на это сказать, а потом начали обниматься, особенно долго обнимал Соловейчик Надю, она уже начала вырываться и пищать, и Даня наконец засмеялся, на сердце вот почему-то именно в эту секунду стало легко и беззаботно.
Вернувшись домой, все тут же захотели спать, особенно Надя. Уложив ее, Даня медленно разделся сам, попил воды на кухне и подошел к широкому окну, чтобы посмотреть туда, на улицу. Было уже около шести, небо начинало бледнеть, он задумался, и было о чем, Мари Витковская стояла перед глазами и улыбалась. В своем уже полубредовом состоянии он мог внимательно рассматривать ее лицо просто так, даже не прикрывая глаз, она была вот тут, рядом, буквально рукой достать, она изменилась, да, но была все такой же наивной, упрямой и очень живой, живой и упругой, он даже не знал, что это означает, это качество, но он повторял про себя и знал, о чем говорит. В кухню неожиданно вошел Ян, они остолбенело посмотрели друг на друга, ты что, задал Даня глупый вопрос, ты что не спишь, я хочу курить, просто сказал Ян и повернулся к нему боком, доставая папиросы из кармана брюк, сверху на голое тело был накинут пиджак, но Даня все увидел, несмотря на пиджак, и несмотря на то, что тот встал боком, отдай мне пистолет, твердо сказал он. Сейчас же, и не вздумай дурить, я подниму на ноги весь дом – не успеешь, прошептал Ян, ты не успеешь, понятно, будем драться, нет, не будем.
Ян сел на табуретку и опустил голову, да что с тобой, что происходит, я же чувствую, что что-то не так, и давно, горько осведомился Ян, со вчерашнего вечера, нет, это раньше началось, гораздо раньше, просто вы приехали и я как-то отошел, оживился, думал, может, как-то рассосется, но не рассосалось, что за история, спросил Даня прямо, и отдай пистолет, Ян неохотно выложил его на стол, Даня не стал брать, теперь он лежал нелепо и праздно на обычном кухонном столе, накрытом клеенкой, где обычно шинковали капусту и резали лук, на деревянных мокрых досках, это не история, это не то, что можно рассказать, ничего не произошло, просто, понимаешь, я встретил одну женщину, ну… и она была с ребенком, извини, а что, здесь можно курить, быстро переспросил Даня, конечно, можно. И он взял у Яна толстую огромную папиросу фабрики «Ява», закурил и приготовился слушать. И вот этой ночью Ян впервые рассказал ему о том, что женщина, которую он встретил буквально на улице и выследил, ну то есть проводил незаметно до дома, где она живет, его бывшая любовница, господи боже ты мой, какая пошлость, так вот, она шла с ребенком, и Яну показалось, что этот ребенок его, почему ему так показалось, он объяснить не может, но он начал высчитывать, сколько ему примерно лет и когда они познакомились, и когда расстались, и когда это могло произойти, и получается, что отец ребенка это он, ну и что, улыбнулся Даня, это же хорошо, пойди к ней и все расскажи, предложи помощь, да ей не нужна помощь, сказал тоскливо Ян, в том-то и дело, я могу предложить ей денег, это конечно, но она, понимаешь, я все узнал, у нее приличная работа в одном наркомате, ребенок ходит в частную группу, кстати, это девочка, ее мама очень хорошо одевается, с модной стрижкой, понимаешь, ей ничего не нужно, ну какая разница! – шепотом закричал Даня, это смешно, пойди и поговори, я не могу, я не могу, Даня, а вдруг он не мой, вернее, она не моя, эта девочка, и кроме того, я расстался с ней так грубо, так не по-мужски, господи боже ты мой, я не могу, способен ты это понять или нет, я не знаю, но с тех пор, как я ее встретил и все узнал, а кстати, вдруг сказал Даня, может быть, ты хотя бы узнаешь ее отчество, то есть на чье отчество она записана, тогда легче будет все это проверить, что проверить, о чем ты говоришь, снова шепотом закричал Ян, чтобы не разбудить весь дом, пойми, я просто не знаю, что мне делать, я места себе не нахожу, я думаю об этом каждый час, каждую секунду, передо мной просто какая-то бездна открылась, а если я не узнаю, Даня, я не смогу с этим жить, да вы просто с ума все тут посходили в вашей Москве, это какая-то кунсткамера человеческих глупостей, холодно сказал Даня, но если раньше эти глупости были хотя бы красивы, и как-то очень роскошны и дороги, то сейчас это какие-то безумные пляски, нищета, сам-то ты хорош, зло сказал Ян, куда ты бегаешь по утрам, думаешь, я не знаю, кого ты там встретил, на сельскохозяйственной выставке, не твое дело, сказал сухо Даня и хотел сразу выйти, оставив пистолет тут же, на клеенке, черт с ним, пускай стреляется, надоело, Даня, постой! – закричал Ян, и короткое эхо отозвалось в коридоре.
…Не только в этом дело, глухо сказал Ян, я просто оказался в какой-то пустоте, в каком-то одиночестве, папы нет, Мили нет, тебя нет, сестер нет, никого здесь нет, мне не с кем посоветоваться, и дальше, сбивчиво и перескакивая с одного на другое, он рассказал Дане о том, что один из самых известных в Москве конферансье по фамилии Орешков оказался привлечен по знаменитому делу Мортехозупра, через него дельцы продавали сукно, сотни пудов сукна, по самым бросовым ценам, обманывая государство, это дело прогремело по всей Москве и, главное, по Петрограду, где находились, собственно говоря, главные военно-морские склады, бывшие склады адмиралтейства, процесс продолжался вторую или третью неделю, привлечены сотни людей, и вот этот конферансье, он, к несчастью, оказался включенным в этот жуткий, страшный маховик расследования, постой-постой, не понял Даня, а при чем тут ты, конферансье Орешков, какое ты, собственно, имеешь отношение, так в том-то и дело, горько усмехнулся Ян, что я с ними работаю, это мои люди, я занимаюсь театром, музыкой, устраиваю все эти концерты в пролеткультах, организую выездные программы, да я тут половину частных театров в Москве обслуживаю, вдруг гордо сказал он, если хочешь знать, он быстро полез в карман и вынул оттуда россыпь визитных карточек, вот, пожалуйста, оперные, драматические, антрепренеры, директора, вот Мейерхольд, пожалуйста, вот Ильинский, да кто угодно, ну так и что, просто спросил Даня, ты завязан или нет, да конечно же, нет! – опять шепотом и осторожно закричал Ян, конечно, нет, но просто ты не представляешь себе, каких масштабов это дело, как оно жадно поглощает в себя людей, это просто ужас какой-то, даже если я окажусь просто свидетелем, вся моя жизнь пойдет псу под хвост, со мной никто не будет иметь дело, наконец, что самое неприятное, бдительные органы заинтересуются моими доходами, а я действительно в последнее время стал зарабатывать много денег, Даня, ну что я могу сделать, народ просто валом повалил на все эти представления, только успевай крутиться, и если все рухнет и меня арестуют, это будет позор для всех, для тебя, для Мили, кроме того, понимаешь, я же коммунист, меня могут наказать серьезно, может быть, расстрелять, да за что, опять удивился Даня, ты-то тут при чем, да ни за что, заорал Ян уже во весь голос, как ты не понимаешь, они не берут за что, они берут почему, потому что я якшался с этим Орешковым, а он якшался с этим Гутманом, а тот якобы украл это сукно, и это лишь один эпизод, ах, если бы ты знал…
