– Извините, – буркнула тетка.
– Ничего страшного, – откликнулась я, больше не ощущая никакого раздражения по отношению к малышке, которая теперь жалобно пищала под мышкой у своей то ли бабушки, то ли няни (на маму тетка не тянула по возрасту). Я взглянула на свою уже совсем спокойную дочь и, обменявшись с ней все понимающими взглядами, подняла лопатку и снова протянула девочке: – Поиграй, если хочешь. Не дерись только.
Тетка поставила ребенка на землю и, убедившись в том, что ее подопечная сосредоточилась на лепке куличей, а не на членовредительстве, обратилась ко мне:
– Спасибочки вам! Вышли сегодня – все игрушки забыли. Совсем меня сборами за Можай загнала, – она кивнула на девчушку и скривилась. – Это не хочу надевать, то не буду. В этом не пойду, в сем не выйду. Пока выведешь – семь потов сойдет. Не до игрушек уже.
– Тяжело, – согласилась я, хотя на самом деле не очень-то верила в то, что двухлетний ребенок способен на слишком сильные выкрутасы. Моя дочь была послушным ангелом, и все дети на свете до этого момента представлялись мне такими же беззаботными созданиями. Я вознамерилась отойти к другой скамейке и открыть книгу, но тетка, видимо, углядев во мне родную душу, расставаться не пожелала.
– А у меня артрит, – вздохнула она. – Ни побегать за ней, ни поползать. А что делать? Дочь весь день на работе, а за этой глаз да глаз.
– Детский сад, – механически откликнулась я.
– Так жалко ведь, – шмыгнула носом тетка.
Я взглянула на песочницу, где, вооружившись нашей лопаткой, невоспитанная девчонка ломала куличи, сделанные другими детишками, и невольно подумала, что такую не жалко, но вслух подтвердила: «Жалко», чем окончательно завоевала расположение новой знакомой. Надо ли говорить о том, что почитать в тот день мне так и не удалось. К концу прогулки я уже знала, что девочку-хулиганку зовут Диной и она – то самое божеское наказание, отпущенное ее бабушке за то, что она когда-то смела жаловаться на поведение своей вполне послушной дочери. Они только что переехали. «Район у нас, конечно, ужасный, но зато в подъезде лифт и мусоропровод, а когда у тебя больные ноги, это особенно важно. Но, с другой стороны, легче было бы до помойки доковылять, чем за Динкой круги наматывать».
– Детский сад, – несколько раз мрачно повторяла я, размышляя о том, что ноги собственной матери я пожалела и устроилась на надомную работу. Вечером, уложив дочь, мы с мужем садились за переводы, отчаянно пытаясь не подводить издательство и сдавать работу в срок, чтобы очередная халтура не уплыла к кому-нибудь другому. Если бы я вышла на работу, доход семьи существенно б вырос, но у меня и мысли не возникало переложить заботы о ребенке на бабушку, хотя предложения, пусть и не слишком настойчивые, поступали. Я твердо решила отдать свою дочь в детский сад в три года, но, если бы у меня не было другого выхода, отдала бы и раньше, поэтому в совете моем не звучало ни грамма фальши.
– Пробовали, – отрезала тетка. – Жалко.
– Плачет? – посочувствовала я, глядя, как ловко Дина управляется с нашей лопаткой.
– Эта? – бабушка поджала губы. – Она орет. С утра до вечера. Встанет на подоконник и орет, как труба эта самая.
– Иерихонская?
– Во-во. А плачут от нее воспитательница и другие детишки. Пугаются они такого-то ору. Это хорошо, что ты ей лопатку дала, а то бы Динка и тут закатила. Что сделаешь? Возраст-то переходный.
Внезапное панибратство меня покоробило, но заявление о переходном возрасте заставило остаться на месте и продолжить разговор. Я спросила скептически:
– Переходный?
– Он самый. К трем годам дело идет, вот и крутят ее бесы. А твоей сколько?
– Уже три.
– Ну, значит, ты меня понимаешь.
Я не понимала, но промолчала. Боялась сглазить. Да и хвастаться отменным послушанием ребенка казалось почему-то неприличным. Я, конечно, слышала о проблемах воспитания, но Аленка своим замечательным поведением ухитрилась меня от них избавить. Тем не менее я понимала, что большинство людей все же не могут с этим не столкнуться, и снова не стала спорить:
– Понимаю.
– Ладно. Как-нибудь поболтаем еще, – новая знакомая похлопала меня по плечу, будто товарища по несчастью, и, повернувшись к песочнице, гаркнула что есть силы: – Динка, домой!
И тут началось представление. Капризные дети, пытаясь настоять на своем, обычно закатывают истерики: кричат и плачут, сучат ногами, заходятся в рыданиях и умоляют о невозможном. Ничего такого Дина не сделала. Она внимательно посмотрела на бабушку, стукнула лопаткой по дереву и четко произнесла: «Нет!»
– Как это «нет»? Ты что такое говоришь?! – И полушепотом мне: – Все. Пиши пропало.
– Нет! – громко повторил ребенок и отвернулся к куличам, потеряв к бабушке и ее приказанию всякий интерес.
Следующие пятнадцать минут бабушка просила, грозила и уговаривала. Безрезультатно. Потеряв терпение (моя новая знакомая продержалась гораздо дольше, чем смогла бы я), она подхватила внучку на руки и со всех ног побежала с площадки. Очевидно, ей было стыдно. Девочка вырывалась и извивалась, колотила бабушку кулаками и пыталась укусить. Оценив же неравенство сил, она открыла рот, и все присутствующие на площадке смогли оценить звук, что заставлял рыдать горючими слезами воспитательницу детского сада. Дина с бабушкой скрылись за углом дома, а в ушах все еще звенели вопли ребенка. Тут же последовали обсуждения.
– Нет, вы видели?! – дернула плечом моя подружка Машка. Ее пятилетний Данька тоже был горазд на истерики, но до такого ему было далеко.
– Ужас!
– Кошмар!
– Безобразие!
Я полностью поддерживала всеобщее возмущение. С моих губ даже было готово сорваться нечто похожее, но вместо этого они почему-то умиротворяюще произнесли:
– Да ладно вам. Может, просто возраст?
– Какой еще возраст?! – подбоченилась Машка.
– Переходный.
И еще полчаса разговоров о детских кризисах, книжках по психологии и методах воспитания. Вердикт вынесла Машка, когда мы возвращались с площадки домой.
– Противная девочка, – она говорила, словно извинялась за такую характеристику ребенка.
Я поддержала:
– Бабка не лучше.
Вечером я рассказала мужу о новых жильцах, и он правильно сказал:
– Надо избегать общения.
– Да, – согласилась я.
Не получилось. С Диной и ее бабушкой мы теперь встречались регулярно, и, в отличие от меня, дочь искренне радовалась этим встречам. К моему большому огорчению, девочки подружились. Это было неизбежно. Ровесницы Аленки полдня проводили в детском саду. На площадке в основном ковырялись мальчишки или едва начинающие ходить малыши. Дина оказалась единственной девочкой, подходящей моей по возрасту, и дочь естественным образом потянулась к ней. Дина же не потянулась в ответ, а приняла эту тягу как данность. Она будто спускалась для общения с Аленкой с пьедестала и не общалась, а указывала. Стоило подруге заартачиться и попробовать настоять на своем, противная девчонка тут же принимала высокомерный вид и восходила обратно на свой трон, словно говоря: «Я-то без наших отношений обойдусь, а ты поди-ка попробуй». Моя дуреха заливалась слезами и подобострастно просила прощения, а я еле сдерживалась от желания подойти к Дине и отвесить ей такую же увесистую затрещину, что она получила от бабушки во время нашей первой встречи. Я стала всерьез опасаться за психику своей дочери и за то, что мне не удастся слепить из нее правильную, гармоничную и, главное, уверенную в себе личность. Нет, Аленка не стала невоспитанной или более капризной из-за этого общения, но мне, как матери, было очень обидно наблюдать за тем, как мой ребенок идет на поводу у подлости и злости.
Дина делила конфеты и всегда забирала себе большую часть. Она никогда не водила в жмурки или прятки, а, заступив за линию классиков, с невозмутимым видом утверждала, что всем остальным показалось. Я негодовала и пыталась вывести ее на чистую воду, но натыкалась на злое лицо ребенка и мольбы бабушки: «Лучше не начинать». С другими мамашами мы продолжали обсуждать ужасный Динин характер, а с мужем строили планы по ликвидации этой дружбы.
Еле-еле дотянув до дня рождения, Аленку отправили в детский сад и испустили вздох облегчения. Рано радовались. Уже через несколько дней я встретила Динину бабушку в магазине одну. Нарисовав на лице дежурную улыбку, я поинтересовалась:
– А Диночка?
– В саду, – торжественно объявила женщина. – Раз ваша пошла, и наша орать не станет.
– Давно ходит?
– Уже два дня.
Я удрученно замолчала. Аленка, первые несколько дней лившая по вечерам горькие слезы и цепляющаяся за меня в раздевалке детского сада, последние два дня уходила из дома беспрекословно и даже радостно, а вечерами без напоминания бежала чистить зубы и укладывалась в кровать в каком-то непонятном возбуждении и спрашивала:
– Мы не проспим? Ты будильник поставила? А можно я возьму с собой жирафа?
