Надеюсь, что мы никогда не увидимся».
Алка села на сугроб. Проходившая мимо пожилая женщина посмотрела на неё и сердито сказала: «Молодая девка, а уже нажралась с утра! Стыдоба!»
Наконец ей стало холодно. Алка поднялась и бесцельно побрела по улице. Возле метро было отделение Сбербанка. Алка вошла в помещение и спросила: – У вас по Western Union деньги можно получить?
– Можно, – сказала операционистка. – Паспорт с собой?
– Паспорт? – вяло переспросила Алка. – Не знаю.
– Без паспорта не выдаем, – нетерпеливо сказала операционистка. – Ну, так что, девушка?
Алка открыла сумочку и достала паспорт: – Вот, возьмите.
Получив деньги, она зашла в бар напротив и заказала кофе и сто пятьдесят грамм водки.
– Вам восемнадцать есть? – спросил мальчишка официант.
– Есть, – сказала Алка и снова показала паспорт.
– Я это… – сказал официант. – Я через час заканчиваю. Может, отдохнём вместе?
– Обязательно, – сказала Алка. – Вот только пописаю, а потом сразу начнём отдыхать.
Официант молча развернулся и пошёл выполнять заказ.
Она выпила стопку водки, сделала маленький глоточек кофе. На широком экране телевизора, висевшем в углу бара, веселые гномики бодро дразнили лупоглазую Снегурочку. Алка открыла сумочку, там лежали три аккуратные пачки по пятьдесят тысяч рублей в каждой. Она допила водку, рассчиталась, вышла из бара, поймала проезжавшее такси и плюхнулась на переднее сиденье.
– Куда едем? – спросил таксист.
– В Крым, – сказала Алка.
– Так давай сразу на Мальдивы, – сказал таксист. – Чего мелочиться. Выходи-ка ты, красавица, по добру, по здорову!
– Послушай, дядя! – Алка резко повернулась к нему и достала из сумочки пачку купюр. – Здесь пятьдесят тысяч. Вопросы есть?
– Да я не против, – сказал таксист. – Жене по дороге позвоню, скажу, что буду завтра поздно вечером.
– Давай, звони, – сказала Алка.
Когда они выехали на широкую пустынную трассу, ведущую на юг, таксист спросил: «А чего в Крым? Родственники там, что ли?»
– Я никогда не видела моря! – сказала Алка и подумала, что где-то читала эту фразу.
– На самолёте быстрее, – сказал таксист.
– Я не тороплюсь, – сказала Алка. – У тебя подвеска стучит, не потеряй по ходу движения.
– Машина старенькая, – сказал таксист. – Замаялся чинить.
– Ты вот что, – сказала Алка. – Как к морю приедем, ты меня разбуди. А я посплю.
– Ещё таможня будет, – сказал таксист.
– Тогда на таможне, – сказала Алка совсем сонным голосом.
Постовой на трассе проводил взглядом быстро удалявшийся темно-синий «Chevrolet» и потёр нос заиндевевшей перчаткой: «Везёт же некоторым. К морю люди едут. А мне тут под Новый год в самую холодрыгу корячиться. Эх, нет в жизни счастья!..»
И М И Т А Ц И Я
Беда в России с этими литературными фамилиями. Был я знаком, к примеру, с одним сахалинским рыбаком. Нормальный был рыбачок, не «парился» по пустякам, хозяйство вёл бестолково, как и все, водовку выпивал, жену по пьяному делу гонял, но умеренно, без фанатизма. В общем, хороший был человек. И всё бы у этого хорошего человека было бы хорошо, если бы не фамилия. А фамилия у моего рыбачка была не абы какая, фамилия у него была – Бунин.
Привезёт товар на склад, а ему всякая вошь прямо в глаза: «Не писательское это дело – рыбой торговать, Андрей Николаевич!» И сопрут, скоты, треть партии. Рыбнадзор вообще заебал: такие поборы установил, областную библиотеку три раза отремонтировать можно. И так это всё рыбачка заколебало, что ушёл он однажды августовским утром со стана вроде за костяникой, да так и не вернулся. То ли медведь его задрал, косолапые в ту зиму раньше срока из берлог поднялись, то ли понял всё про жизнь свою непутевую. Прямо как граф Толстой…
На этом месте народный сказитель главного поронайского кабака «Меридиан» Дрюня Воробьёв по кличке «Орэл» обычно запинался, накатывал трохи ханки и с усилием продолжал: «А, может, и не Лев Толстой. Может, как государь Александр Павлович, которого декабристы разбудили. А, может, как ещё кто, чёрт их, этих маркизов, разберёт».
Вот так и Мишка Чехов, до вступления на Голгофу, то есть до посещения школы, знать не знал, какое клеймо у него на лбу. Вернее, на титульной странице дневника.
Чехов старший был мужчина грузный, рассудительный, работал сварщиком по сантехнической части. В отношении сына он планов громадьё не строил, предполагая, что тот, когда вырастет, станет мастеровым, возможно, у них даже получится трудовая династия.
Зато его жена, Мишкина маман, была особа худощавая и часто не по делу восторженная. По всей вероятности, она была не очень довольна браком с Чеховым. Замуж она вышла поздно, в тридцать два года, окончательно разочаровавшись в надежде найти мужчину, близкого себе по духу. В шлюшки подаваться было уже неприлично, да и характер как-то не позволял, профессии у неё никакой не было, работала секретаршей в собесе, потом в жилуправлении, так и сошлась со сварщиком-сантехником, тем более, что он был человек неиспорченный, в браке ни разу не состоял.
Родился Мишка, жизнь пролетала, от скукотищи домашних забот она порой готова была лезть на стенку. В пять лет она обучила Мишку читать и писать. Мальчонка схватывал быстро, чем окончательно убедил мамочку в несомненных талантах сына. Она потащила Мишку в музыкальную школу. Пока мать беседовала с начальством, Мишка сидел в узком коридорчике и с ужасом наблюдал в приоткрытую дверь, как какой-то придурок яростно извлекал из большого чёрного ящика чудовищные звуки. Хорошая музыка была во дворе, когда отмотавшись в футбол или баскет, Ржавой и Кокон, у которого папаша был негр, крутили на балдах нижний брейк. Вот это была музыка, а не то, что эта параша. Мишка, невзирая на юный возраст, был уже вполне знаком с уличной терминологией.
В музыкальную школу его не взяли, сказав, что принимают только в восьми лет. Маман по инерции заскочила ещё в школу художественной акварели, но там обучение было платное, и весьма недешёвое.
На этом попытки запустить Мишку по тернистому пути великосветского образования прекратились, он отгульбарил лето во дворе, загорев как чёртик, изодрав локти и коленки о все возможные углы, и первого сентября, в чистенькой рубашке, с рюкзачком за спиной, с замазанной тональным кремом ссадиной на виске, переступил порог начальной школы.
Первый скандал произошёл недели через две. Мишка был левша. Мать, наслушавшись европейских метод, научила его писать левой рукой. На уроке чистописания Мишка лениво выводил буковки размашистым почерком, ни о чём таком и не помышляя. Дело происходило в понедельник, учительница начальных классов Екатерина Андреевна, красивая и подтянутая недавняя выпускница института, была не в духе. На выходных, в воскресенье, в гостях у подруги она приревновала бойфренда к этой самой подруге, похоже, не без оснований, потому что прозвучало много интересных слов, а в результате Катюша проснулась с больной головой и одна.
Екатерина Андреевна мрачно взглянула на первоклассника и сказала:
– Пиши правой рукой!
– Мне удобнее левой! – Беззаботно ответил Мишка.
– Каналья! – подумала Екатерина Андреевна. Она была большой поклонницей фильмов про Джека Воробья вообще и актёра Джонни Деппа в частности. – Каналья, удобнее ему, видите ли… Возьми ручку в правую руку!
– Не буду! – сказал Мишка.
– Будешь! – угрожающе произнесла учительница. – Твоя фамилия?
– Чехов, – сказал Мишка.
«Ишь, ты! – подумала Катюша. – Я – Чупрыкина, а он Чехов».
– Дневник на стол, Чехов! Если ты немедленно не начнёшь писать, как все, правой рукой, я вызову родителей. Понял?
– Я буду писать левой! – зло сказал Мишка.
– Выйти вон из класса! – скомандовала учительница.
Мишка схватил рюкзачок и выскочил в коридор.
Чеховы жили в «хрущёвке» в районе Белорусского вокзала. Школа была рядом с домом, перейти через Ленинградский проспект, на улицу летчицы Марины Расковой. Мишка стоял в школьном дворе и медленно осознавал в ощущениях внезапно свалившуюся свободу. Они, эти ощущения, подсказывали, что явиться домой раньше времени будет неверным решением, мать начнёт задавать вопросы, и он засыпется. Идти на следующий урок тоже было очевидной глупостью. Мишка побрёл по улице, оставляя ощущения за спиной.
Пройдя квартал, он увидел через чугунную ограду, как девчушка, на вид его ровесница, крутит сальто-мортале. Мишка вспомнил школьные разговоры, что где-то рядом находится цирковое училище. Девчушка, между тем, взяла обруч и, изогнувшись как змея, принялась бешено его вращать. Мишка так увлёкся этим зрелищем, что просунул голову в ограду.
Вдруг девчушка остановилась и посмотрела на него в упор:
– Мальчик! Ты – нахал!
– Я это… – растерялся Мишка. С безапелляционным женским обвинением он столкнулся впервые в жизни.
– Понравилось? – смилостивилась девчушка.
