Пожав плечом, он открыл дверь и на этот раз задел головой притолоку.
– Мать ети! – сердито пробасил он. – И двери надо повыше делать, писец ответов.
Горясер, подслушивавший под дверью, нечаянно попался Диру на пути, и Дир толкнул его открытой ладонью в лицо, чтоб не мешался под ногами. Горясер упал на спину. Грохнула входная дверь, протопали сапожищи по крыльцу.
– Это как же! – возмущенно крикнул Горясер, вскакивая на ноги и обращаясь к Житнику. – Это что же такое! Это наглость!
Житник встал, прошел к двери, и, чуть пригибаясь, взглянул вверх. Действительно, для рослых мужчин, таких, как он и посол Святополка, низковато будет. Каждый раз нужно пригибаться.
– Это просто несусветность какая-то! – возмущался Горясер. – Надо его схватить.
Житник задумчиво посмотрел на Горясера.
– Откуда у Добронеги деньги? – спросил он.
– А?
– Я спрашиваю, откуда у Марьюшки деньги?
– От Неустрашимых.
– Они при ней что, казначеями назначены? Нет, тут что-то другое. Три года ты при ней состоял, а не знаешь.
Не все, что знамо, следует докладывать, подумал Горясер, придавая лицу своему удрученный вид. Знания бесплатно не приобретаются и не распределяются среди населения, разве что в церкви.
Глава двадцатая. Дир не понял, но с планом Хелье согласен
В тот ранний час в городе было пустынно. Чирикали птицы, прозрачный воздух сонно передвигался туда-сюда по улицам, так медленно, что даже заядлый педант не мог бы, положа руку на сердце, назвать эти перемещения ветром. Грабители и ночные непотребные девки разошлись спать, торговцы, ремесленники и дельцы еще не вышли на улицы, и только в пяти церквах самые убежденные христиане стояли на утренней службе.
Дир намеревался попасть домой – в рыбацкий домик, тот самый, памятный – очень скоро, поскольку основательно проголодался. Хелье, который заночевал у него, грозился давеча позаботиться о завтраке, но Хелье любит подольше поспать. А Годрик отсутствовал уже второй день! Беда с этим Годриком. Его могли принять за беглого, или за разбойника, или побить, или еще что-нибудь. Неприятно. Привязался я к нему, подумал Дир. Мозгов у него нет совсем, душа холопья насквозь – а как-то все равно тоскливо без него.
Человек, стоящий посреди улицы и рассматривающий деревянную церкву из открытых дверей которой доносился не очень стройных хор молящихся, привлек внимание Дира. Э! Да ведь это же давешний знакомый, что с нами ехал. Странный парень, но вроде неплохой. Может, если Годрика убили, он пойдет ко мне в холопы? А что. Дом киевского военачальника (а ведь я – киевский военачальник, вспомнил он гордо и радостно улыбнулся) – ничем не хуже, а как раз наоборот, заметь, лучше многих. Во-первых, честь. Во-вторых, немалая честь. В третьих, стол за счет детинца, не нужно заботиться о пропитании.
– Эй, парень! – окликнул знакомого Дир.
Зодчий Ротко обернулся, кивнул, и снова уставился на церкву. Точно как Годрик, подумал Дир. На Годрика пока не наорешь – никакого внимания. Хорлов терем сегодня посетить, что ли. Я уже леший знает, сколько времени без женщин. Но денег мало. В обрез.
– Приветствую тебя, важный человек, – сказал он насмешливо, подходя к зодчему. – Чего это ты тут высматриваешь?
– Да вот, не кажется ли тебе, попутчик, что купола эти … какие-то они … глуповато выглядят?
– Какие купола?
– На церкви. Вон, видишь?
– Почему ж глуповато?
– Да вот … на шлемы пехотные похожи.
Дир оглядел купола.
– Действительно, – согласился он. – Похожи. Это, наверное, замысел такой. Это, вроде, головы церкви, а на голове положено шлем носить.
– Но шлем носят только военные.
– И что же? Христиане – они ведь тоже воюют. Не придумывать же разные шлемы – для христиан отдельно, для перуновых воинов отдельно.
– Но церковь-то не воюет. Священники ведь не носят шлемы.
– Да, действительно. – Дир задумался и вдруг сообразил, – А вот я тоже военный, а шлем не ношу. То есть, ношу, но только в сражениях. А так – нет.
– Ну вот видишь, – сказал зодчий. – А вот она, церковь. Разве она сейчас в сражении?
– Ну…
– Можно, конечно, символически так сказать. Мол, она в непрерывном духовном сражении за души людей с еретиками и неверными.
Дир пожал плечами.
– А значит, – настаивал зодчий, – шлемы ни к чему. Вместо шлемов нужно что-то другое.
– А раз нужно, так придумает кто-нибудь. Не твоя это забота. Тебя как зовут, парень?
– Ротко.
– Ротко. Ишь ты, три недели вместе отпутешествовали, и в Талом Кроге встретились, а я и не знал, заметь, что ты – Ротко. Не голоден ли ты, Ротко?
– Признаться, да.
– Это плохо. То есть, это хорошо. Пойдешь со мною – я тебя накормлю, а там видно будет.
Ротко не заставил себя уговаривать.
– Стало быть, – говорил Дир, шагая по диагонали на юго-восток, – ты, Ротко, ездил давеча в Верхние Сосны.
– Ездил.
– Но не задержался там.
– Видишь ли, странно как-то даже все это. Видел я князя…
– На гуляниях?
– Нет. В занималовке.
– Тебя пустили к князю в занималовку?
– Да. А что?
– Впрочем, ты же был с Хелье и Гостемилом. Наверное подумали, что ты их слуга. Ну и что же?
– А князь мне велел выйти да подождать.
– Догадался, что ты не их слуга. А дальше?
– Я жду, жду. Потом меня разморило на солнышке, я задремал. Проснулся к вечеру. Гуляния рядом – в большом таком здании, верхний уровень недостроен. Строят по верхненемецким принципам, и это не очень-то хорошо. Здешним краям больше другие принципы подходят. Я их, эти принципы, придумаю. Ну так вот – сунулся я искать – Хелье и Гостемила. Их нигде нет. И князя нет! А когда будет – неизвестно. Под открытым небом я ночевать не очень-то люблю. Хоть и красиво.
– Да. Ну и дальше что?
– Сунулся я в собственно селение Верхние Сосны. Поскольку весь княжеский комплекс построен отдельно от селения. Такой структурный иерархический эффект. Еще в древнем Египте так строили, чтобы знать отдельно жила. И чтобы это планировкой подчеркивать. А в Риме был один строитель…
– Откуда тебе, голова дурная, знать, что было в Риме. Ты про себя рассказывай. Занятная история.
– Ну, стало быть … о чем это я?
– Сунулся ты в селение.
– Да. Стучу в один дом, в другой. Никто меня брать к себе на ночь не хочет. Потому новгородское гостеприимство – оно на словах только.
– Вот ведь астеры проклятые, – пробормотал Дир.
– А?
– Нет, ничего. Ну, ну?
– Ну, всем бедам не бедить, я пошел в Новгород.
– Пешком, что ли?
– Да. К утру пришел.
– Снял себе жилье?
– Нет.
– Почему?
– А у меня деньги кончились. Я думал, князь денег даст, чтобы мне тут обосноваться. А князь пропал куда-то. А спать охота – сил нет. А тут вспомнил я, что встречалась мне тут одна … эта…
– Девушка, – подсказал Дир.
– Нет.
– Замужняя женщина, – неодобрительно предположил Дир.
– Нет, – Ротко рассмеялся. – Совсем нет. А такая … в общем, хорла уличная.
– Ага, – Дир кивнул. – Среди них попадаются добрые.
– Я-то раньше думал, что она совсем девочка. А при ближайшей экзаменации оказалось, что нет, взрослая.
– И что же?
– Я ее попросил. Нет ли у тебя, мол, на примете места, где мне выспаться можно было бы? Потому нельзя же мне, сонному, приработок себе искать – кто меня наймет? Не в укупы же идти.
– Почему же, – возразил Дир. – Многие укупы живут неплохо. Ежели не своевольничают и не шляются где попало днями напролет, у хозяина не спросясь.
– Да, наверное. Но все-таки. Так она, хорла эта … то есть, эта женщина молодая … покривилась, покричала на меня зачем-то, а потом отвела меня в свой дом. Она с родителями у Черешенного Бугра живет. Накормила меня, да спать уложила. А только воротились откуда-то ее родители и стали драться.
– С тобой? – спросил Дир со смехом.
– Нет, между собою. И словами всякими друг друга называли, и обвиняли друг друга во всех грехах. Я, понятно, проснулся, я не могу спать, когда шумят. Проснулся и лежу. Уснуть опять не могу. Только задремлю – опять они собачатся. Ну, встал я, остаток дня ходил по городу, глазел, а потом и всю ночь. Рассвет встречал на реке. И вот теперь тебя встретил. И опять есть и спать охота.
– У меня и отоспишься, – пообещал Дир. – А что ты умеешь делать?
– Делать?
– Еду умеешь готовить?
– Еду? Не очень.
– Латать порванное умеешь?
– Пытался. Все пальцы себе исколол.
– Рыбачить? Охотиться?
– Совсем нет. Кроме того, рыбалка вгоняет меня в тоску. А охота в жалость.
– В жалость?
– Жалко зверюшек, – объяснил Ротко.
– Эх! – сказал Дир. – Огонь-то хоть умеешь развести?
– А как же! Это умею.
– И то хорошо. Остальному, может, научишься еще. О! Забыл главное. Сверд умеешь точить?
– Сверд?
– Да.
– Точить?
– Да.
– Никогда не пробовал. Но это, я думаю, не очень сложно.
Дир закатил глаза.
– Эх, простота! Не сложно. Надо же. Это, заметь, целая наука, Ротко, друг мой. Сковать хороший сверд легче, чем наточить.
