Ему вновь пригрезилась Варя – идеальные холмики груди, освобожденные от корсета, гибкая талия, стройные ровные ножки, длинные как у модели, но не худые, как у современных любительниц диет и гламура.
И выплюнул окурок в окно авто – что за херь тебя сегодня накрыла? Что за мысли?
Поставил машину на стоянку, поднялся к себе. Душ, Крис Ри, кофе и сигареты, рассеянный взгляд по корешкам книг и дискам. И осознание неприкаянности, и ай-фон в руке с номером Вари.
Нет – так и не посмел нажать на кнопку вызова. Достал Меркеса и лег на диван. Только не читалось. Книга раскрытыми листами легла на грудь, взгляд ушел в потолок, а там… глаза, в которых мудрость сживается с наивностью, добро со злом, а ненависть с любовью. Изгиб шеи и белая нежная кожа, розовые, бледные губы, идеальной формы…
Смелков с раздражением откинул Меркеса и тот шлепнулся у стены, настораживая Макса. Овчарка села, навострив уши, вперила понимающий взгляд на хозяина.
Мужчина прошел на кухню, нажал кнопку чайника и закурил, поглядывая на улицу в окно: надо бы Сусанне позвонить и встретиться. Наверняка дело в том, что давно не виделся с любовницей.
И набрал ее номер.
Варя смотрела на высветившийся номер – Маша. С ума сошла кукла.
– Ну? ― буркнула неласково.
– Привет, ― проворковала та несмело. ― Как ты себя чувствуешь, Влад?
– Отлично. Чего надо-то?
– Так… узнать хотела, как у тебя дела. Точно все хорошо?
– Мань, ты с ушами раздружилась? Сказал же.
– Может тебе что-нибудь принести? Сок, фрукты или может ноут, вай-фай там есть?
– Все есть. Слушай, мать, ты дурь из головы выбрасывать собираешься или так и будешь за мной бегать?
В трубке настороженно молчали пару минут.
– Скотина ты, Скиф! ― выпалила, наконец, девушка и отключила связь. Варя вздохнула: жизнь такая, детка.
Обняла подушку и уставилась в темнеющий проем окна. Мысли ушли к Максу – странный он. Привлекательный и озадачивающий. «Финн», ― улыбнулась невольно, вспоминая его неспешность, где-то и откровенную медлительность. А глаза живые, и словно живут отдельно от мимики лица, от него самого. Мгновенно реагируют и откровенно рассказывают о нем. Только загадками.
Солгал ли он? Может и нет, может и стоит принять его предложение. Только кого взять в качестве подружки? Машу? Нечестно. Ее бы вовсе оттолкнуть, перечеркнуть даже надежду, чтобы зря не сохла.
С другой стороны, почему бы провинциалочке не понежится в спа-салоне, не оторваться на халяву в Новый год? Может как раз там кого в клубе подцепит, втрескается по ушки и пройдет дурь на счет вымышленного персонажа. А Варя свою версию для Макса подтвердит… заодно посмотрит, что за подружка у него.
Маша словно услышала – позвонила.
– Ну? ― хмыкнула Варя. ― Остыла, провинциалочка?
– Извини, ― вздохнула. ― Иногда ты невыносим. Мне, кажется, ты и святого в две минуты достанешь. Почему ты такой жуткий, Скиф?
– Потому что Скиф.
– Я беспокоюсь о тебе. Что хоть случилось, Влад? Ты не представляешь, что я за это время передумала.
– Перестала есть, спать и онемела от горя.
– Мне не смешно!.. Давай приеду, привезу что-нибудь?
– Посидишь у постели, преданно заглядывая в глаза? ― хмыкнула Варя. ― Маня, мы можем прекрасно общаться с тобой, но лишь на почве дружбы. Могу взять над тобой шефство, провинциалочка, но с условием, что губу на счет меня закатываешь.
– С тобой Света, ― уныло протянула девушка, подумав свое.
– Тебе-то что? Спустись на землю, дурочка. Я не для тебя.
– Она бросит тебя, вот увидишь.
– Ты баран по гороскопу, что ли?
– Влад, твоя Светлана – хищница, это любому ясно!
– Я тоже не травоядный. И не курицы, ни бараны упертые мне не нужны. Так что, будем обсуждать мои пристрастия в сексе или обсудим правила нашей дружбы?
Маша сопела в трубку и было ощущение, что она беззвучно плачет.
– Мне тут хорошее предложение на счет Нового года сделали – могу тебя прихватить. В Зеленогорске была?
– Это где? ― просипела.
– Это в сторону Хельсинки, ― хмыкнула. ― Спа-отель. Оторвемся. Если тебя отпустят и ты не будешь мне на шею вешаться. Общество намечается неплохое, может серьезного челобурика подцепишь.
– А ты будешь со Светой?
– Нет, я тоже может, кого присмотрю.
Маша засопела активнее:
– Мы будем вдвоем?
– Вчетвером. Мой друг с подругой. Дядя взрослый, так что на счет секса обломись.
– Боишься, что твоя Света к нему в постель залезет? ― выдала ядовито. Варя не сдержала улыбки: глупышка.
– Я ж сказал – мою личную жизнь мы не обсуждаем. Думай, провинциалочка. Иначе другую прихвачу.
– Влад подожди! ― испугалась, что трубку положит. ― Я согласна. Только мне нужно знать, куда и на сколько едем.
– Решим позже. Пока, Маня.
Отрубила связь и вздохнула: зря ты так, не стоит девчонку впутывать. С другой стороны, может там она от иллюзии имени Скифа излечится? И чем вообще эту скромницу, неглупую и красивую, в общем, мог привлечь отмороженный придурок Скифарин?
«А чем тебя привлек Макс»?
И рассердилась, грохнула ай-фон на тумбочку, повернулась лицом к стене и накрылась одеялом до ушей.
Варя поймала себя на том, что ждет появления Макса. От одной мысли о нем в груди становилось тепло и волнительно. Только к чему это все? У него своя жизнь, у нее своя.
Девушка перестала приглаживать волосы и критически рассматривать себя в зеркало – смотрела на свое отражение исподлобья, соображая, что с ней происходит.
Начинает привязываться? Почему этой привязанности не возникло ни к Сане Пелегину, ни к Пашке, ни к Художнику, ни к другим ребятам?
«Неужели тебе мало и ты готова войти в ту же воду»?
Отражение молчало, но в глазах появилось отчаянье.
Варя вышла из ванной комнаты и с силой захлопнула дверь. Взгляд ушел в сторону часов – время всего двенадцать, а она уже ждет, прихорашивается, словно важно, как будет выглядеть в глазах посетителя. Неправильно перечеркивать последние полгода, когда она хоть как-то, но жила, а не существовала. Она вновь превращается в женщину, уподобляется Маше в своих порывах и желаниях, а грабли все еще там, где были и ждут, когда она вновь наступит на них и получит в лоб.
Нет, не заманите, ― качнула головой и лихорадочно закрутилась по палате, собирая вещи. Бежать! Бежать от него, от себя, той дуры, что так и не умерла, и еще на что-то надеется, и так хочет верить и любить вопреки голосу рассудка, жуткому опыту.
Варя шмыгнула носом, натягивая брюки – она лучше поживет мужчиной, второй раунд общения с ними, как женщина, ей не выдержать.
Спихала в пакеты свои вещи и накинув косуху, вылетела в коридор, протаранила врача, стремясь прочь из отделения.
– Ээ! Косицина! Вы куда?!
– Отвали! ― рыкнула, вываливаясь на лестничный пролет, скатилась вниз. Выпала на улицу и вздохнула стылого свежего воздуха, что мгновенно обжег легкие и закружил голову. Уперлась в стену, с трудом ориентируясь. Слабость навалилась, тошнотой придушила.
– Вам плохо? ― озаботился незнакомый старичок, видно из посетителей. ― Помочь?
– Да. До угла… пожалуйста, ― поняла, что сама не дойдет.
– Или обратно?
Варя оттолкнулась от стены и заставила себя сделать шаг по аллейке – прочь из больницы. Домой, в тишину и покой. Пару дней и окрепнет и дурь из головы вылетит, и не вспомнит она Максима Смелкова.
И рухнула бы, не поддержи ее старик.
– Вам нужно в приемный покой, вам плохо…
– Мне… отлично… ― прохрипела, с трудом сдерживая дурноту. ― Все, ― отпихнула его, ― спасибо.
Зашла за угол и сползла на снег у фасада здания. Глаза закрыла, выискивая телефон по карманам, а руки не слушаются – плывет все каруселью.
– Давайте помогу. Вам куда? ― склонился над ней заботливый посетитель.
– Домой, ― прошептала, чувствуя, что близка к обмороку.
– Хорошо, хорошо, я сейчас, ― успокоил ее, выставляя ладони. А сам головой покачал – ох, молодежь, не берегут себя, все думают, что из железа кованы.
Варя скрючилась, с трудом сдерживая тошноту. А с каким порывом она ушла? Так быстро и легко… и недалеко. Вот загнется здесь и что – кому что доказала?
Но ровно уже – плывет перед глазами, звон в ушах.
Стошнило.
– Да ее в больницу надо, ― услышала над ухом.
– Говорил – не хочет. Вы уж помогите.
– Эй, красавица, тебе куда?
Варя мало что, соображая, уставилась на маячившую перед глазами физиономию, пролепетала адрес. Ее подняли, помогли дойти до машины.
Она не помнила, как смогла набрать номер отца, что скрипела ему в трубку, как такси встало у подъезда и шофер помог, буквально сгрузил девушку на руки Скифарина. Как он тащил ее наверх, как раздевал и укладывал на постель. Как причитал, переходя от ворчания на сетование и, то шипел, то кричал, то грозил, то молил. У нее и без его речитатива в голове переливалось, и тошнило, тошнило, разбивая слабостью.
Очнулась уже к вечеру и уставилась на сидящего рядом отца, что подперев подбородок ладонью, смотрел на дочь осуждающе и с печалью:
