«Ах! – Аделаиду вдруг вспомнила. – Стыдоба какая! Ведь его шарф до сих пор у меня! Как неудобно! Мама-то его упаковала в целлофановый пакет, потому, как она сказала – он „вонял сигаретами“, но мне казалось, что и в машине, и сам шарф пахли лимоном с ванилью и может капельку сигаретами. Теперь этот белый шарфик лежит в коридоре на дне шкафа! Надо же его вернуть хозяину!.. То есть – если захотеть, можно сейчас сходить в больницу. Одеться и сходить. Чего дома одной лежать?! Звуки разные слушать. И… и заодно можно спросить, откуда Владимир Иванович приехал! Нет, это дело десятое – откуда он приехал и всё такое. Мне это вообще не интересно. Главное – отдать чужую вещь хозяину».
От такой замечательной мысли Аделаида воспряла духом.
«Чего тут идти – два шага! А чтоб мама не позвонила – отложу трубку. Если спросит, скажу, что она сама плохо положила! У-у-у! Класс!»
Она подошла к шкафу. Целлофановый пакет с шарфом внутри был завален вещами. Она разгребла завалы, вытащила шарф из пакета и приложила к лицу. Белый, нежный и пушистый, как снег! Он всё ещё пахнет, но теперь только лимоном. Вот так бы и стояла всю жизнь, и прижималась бы к этому шарфу горящими от температуры щеками!
За пять минут Аделаида была готова. Она нацепила на себя школьную форму, вылила в унитаз боржом с молоком и захлопнула за собой дверь.
Больница, больница! Знакомая дыра в металлической сетке, которой изнутри обтянута железная решётка, чтоб посетители не лезли во внеурочное время к своим больным в большие промежутки частокола. Её именно миллиард лет до нашей эры прокусили то ли кусачками, то ли собственными челюстями местные умельцы, чтоб не ходить в обход через проходную. Гораздо легче или пролезть между кольями, или проползти по земле под забором: пять секунд, ты весь в репейнике и пыли. Зато ты на нужной территории быстро и со вкусом, а чего смотреть на часы и ждать, пока начнутся часы приёма, для которого вообще надо идти в обход на пропускной пункт. Высокие акации по всему двору. Вот и знакомая аллейка! Сколько уже Аделаида тут не была? Новые дырки в асфальте, из клумбы выдрано несколько кирпичей, плоские ирисы разрослись до неузнаваемости, а так, в основном, всё как было! В трещины асфальта пролезла трава и ещё лезет в дырочки, похожие на кратеры. Видно, уже перестали полоть, как раньше, выдёргивая огромные нитки пырея. Скоро совсем зарастёт. Вот и оно – любимое знакомое здание с сеткой и дырявой фанерой на окнах. С шелушащейся надписью золотом «Городской морг. Судмедэкспертиза». Другая страна… другая планета…
Это кто такой к нам пожаловал? – весёлый голос за спиной заставил Аделаиду от неожиданности вздрогнуть. – Ты чего? Испугалась? – Владимир Иванович стоял сзади от неё и улыбался. – Я сразу как вышел из «приёмного покоя», тебя заметил. Только не узнал. Думаю: это что за редкий гость к нам пожаловал? Ко мне обычно ходят по четыре-пять человек, все в чёрном и смотрят под ноги. А твои белые воротнички и школьное платье меня весьма удивили. Не ожидал, право, не ожидал! Я думал, что ты никогда не зайдёшь. По какому случаю? Что-то произошло?
Аделаида стояла и внимательно разглядывая кратеры с пучками зелени, почему-то растерявшись и не зная, что сказать. Ей вдруг показалось очень страшным произнести банальную фразу, типа: «Здравствуйте, доктор! Какая сегодня хорошая погода!», или брякнуть какую-нибудь глупость, типа: «Шла мимо и вот решила с вами обсудить новые решения Пленума ЦК КПСС». Надо же, с тихой завистью думала она, какие слова – «пожаловал», «по какому случаю», «весьма» и ещё всякое там. Такие слова Аделаида слышала как произносятся только в кино и когда Фрукт тогда вечером ёрничал с мамой. Она привыкла к простой, стандартной речи. Даже мама, преподаватель русского языка, особым красноречием не блистала. Она знала значение этих слов только потому, что неоднократно встречала в русской классической литературе, но ими не пользовалась. В Городе любой малознакомый мужчина при встрече с девочкой должен был спросить так:
– Ты чия? Ты с кем прышла? Атец гдэ?
Обычный же врач сказал бы просто:
– Что ты здесь делаешь? Твои родители знают, где ты? Быстро иди домой!
«Интересно, – думала Аделаида, – где он научился так говорить? А ещё интересно: можно ли мне этому научиться? Потрясающе! «Пожаловал»! Вот при случае бы воспользоваться, когда надо кого-нибудь отбрить. Ну, невозможно же постоянно, когда обижают, драться! А сделать-то что-то надо! Как говорит мама, «при каждой неудаче уметь давайте сдачи! Иначе вам удачи не видать».
– Ты почему не здороваешься?! Не ожидала меня увидеть? – Владимир Иванович всё стоял перед ней, улыбаясь и слегка раскачиваясь на пятках. – Что ж, девушка, судя по вашему сосредоточенному выражению лица, вы по делу. – Владимир Иванович зачем-то перешёл на «вы». – Проходите в нашу скромную обитель, располагайтесь! Не желаете ли отведать чаю? Я страсть какой вкусный умею заваривать. Хотя, возможно, вас смущает надпись у входа? Так здесь несколько помещений. При отсутствии желания вы можете не свидетельствовать своего почтения моим клиентам. Не хотите – не надо! Они навряд ли уже смогут обидеться. У меня сегодня не так много работы. Можно и поговорить. Итак, чай будешь? – подвёл итог своей речи странный доктор.
– Буду! – Аделаида сама не ожидала, что так решительно примет предложение чужого дядьки.
– Ну, так заходи!
Ну так уже зашла!
– Чем могу быть полезен? – Владимир Иванович набрал полную колбу воды из-под крана и поставил на круглую электрическую плитку.
Спираль моментально нагрелась и покраснела.
– Как твои дела? Что нового?
– Ничего!
– Так не бывает! Каждый день несёт что-то новое! Ты чего такая хмурая и бесцветная какая-то? Ты случаем не болеешь? – Владимир Иванович протянул было руку, чтоб приложить Аделаиде ко лбу. Она дёрнулась и отшатнулась в сторону: «Вот оно! – со злостью прокомментировала она. – Вот об этом мне мама говорила – делает вид, что хочет посмотреть, есть ли у меня температура, а сам, наверное, просто потрогать меня хочет!» Но, как ни странно, Аделаиде почему-то очень хотелось, чтоб он прикоснулся к её лбу тонкими, бледными пальцами. Было страшно, непривычно, всё внутри холодело, а сердце запрыгало, как если б сошло с ума. Было и страшно и интересно. Как если б стоять над обрывом.
Ты мне не доверяешь, чего вертишься? – Владимир Иванович опустил руку. – Думаешь, что если человек работает с мёртвыми, то у живых температуру определить не может? Ладно, не хочешь, не надо. Болей, если тебе нравится! – по-своему расценив панику Аделаиды, он немного помолчал. – Ты так и не ответила: кем твои родители работают? Кем ты хочешь стать? – доктор уселся за письменный стол и стал вертеть чернильную ручку. Аделаиде этот жест тоже показался очень знакомым. У неё самой была привычка, когда задумывалась – сперва крутила в пальцах карандаш. Потом находила огрызок какой-нибудь бумажки и начинала на нём рисовать разные геометрические фигурки. Причём она совсем не разбирала, что это за бумажка перед ней, и пару раз ей ну очень сильно влетело за мамин испорченный журнал «Семья и школа». Там вообще было где разгуляться! Пририсовать «Учительнице года» бороду и рога. Ученикам – очки, копыта, подписать что-нибудь под фотографией, типа: «Ваш класс – козлы! Наши – чемпионы!»
Но писать Владимир Иванович не стал. Так и продолжал крутить ручку в нервных, изящных, как у скрипача, пальцах. Синий колпачок мелькал у Аделаиды перед глазами, от этого она ещё больше терялась и сбивалась с мысли.
Я же должен знать, с кем имею честь? По крайней мере, чтоб выбрать интересную для вас, леди, тему разговора. Судя по всему, навряд ли вам будет интересна беседа о профессии маникюрши или парикмахерском деле?
Я не специально так стригусь, – Аделаида при напоминании о парикмахерской почти обиделась и резко сняла очки, – это мама заставляет «под мальчишку», говорит, чтоб «шея была открытая». Мои родители школьные учителя, и они говорят, что лучше знают, что мне нужно.
– А-а-а, мама и папа учителя… ну, разве что! Серьёзное окружение. Маму всенепременно надо слушаться! Хотя, я совсем не это имел в виду. Поверь, мне всё равно, какая у тебя стрижка. Главное совсем не то, что на виду. Глаза слепы. Правда, для девочки твоего возраста внешний вид совсем немаловажный фактор. Как раз сейчас и появляется интерес к противоположному полу, новые мысли, новые чувства… желание понравится…
– У меня не появится! И чувств тоже никаких!
– Аделаида, ангел мой! Что вы такое несёте?! – пальцы Владимира Ивановича остановились.
Аделаида замерла. Она никогда не слышала такого бархатного «а», как в слове «ангел»! Да и где он его вообще взял – это слово?! «А» прозвучало как в церковном хоре, который она слышала в старом чёрно-белом фильме про одного художника-иконописца. Чёрный бархат с серебряным отливом…
Появится, дорогая, уже появился, – Владимир Иванович покачал головой, – но ты его спрятала за видимой ненадобностью. Ты приняла для себя совершенно неверное решение и теперь, так сказать, претворяешь его в жизнь. Всем, включая себя, ты стараешься доказать, что не эстетикой единой жив человек. Что есть вещи и поважнее. Только это далеко не так, поверь мне. И чем больше ты будешь стараться уходить от действительности, тем больше тебе её будет не хватать. С природой не поспоришь и её не переделаешь. Люди, даже достигнувшие огромных высот в науке, или искусстве, если их личная жизнь потерпела фиаско, глубоко несчастны… Вода, кажется, закипела!
