– А что дочь свою тянешь, не бросаешь, хоть и великовозрастная девица, это ты молодец, Александр. Уважаю, – вздохнул полпред, и, обойдя стол, сел рядом с ним. – У меня, знаешь, сын младший тоже не подарок. Читал, небось, оттоптались газеты по мне в своё время… Ты уж не обессудь, я тут справки навёл про твою. Должен же я знать, с кем работать буду. Не подарок, не подарок… Вот скажи мне, Александр, – неожиданно завёлся полпред, – вот, в кого они такие?! Откуда в них всё это взялось?! Эти пьянки, наркотики, музыка эта… Я даже послушал одну песню, про «Маму»… Ты меня извини… – махнул он рукой. – Да ты и сам в курсе… Твоя хоть просто похабщину поёт. Мой человека вот инвалидом на всю жизнь оставил, и хоть бы хны… Папа вытянет, папа поможет… Вот папы и тянут всю жизнь за них.
– Я тут, Александр, вот что придумал, – стряхнул он с себя отцовскую безысходность. – Между нами говоря, дочь твоя мстила прохиндею этому правильно. Далеко зашла, правда, выруливать сложно будет. Но надо выруливать. Ты говорил, что краевед тот коллекцию свою городу подарил, да? Ну вот! Я думаю, правильно будет новому музею русско-армянской дружбы, что мы в «Монастырской свече» разместим – гениально ты, кстати, придумал, зол был на тебя, потому сразу не сказал – так вот, музею этому давай имя присвоим твоего краеведа. Как его?
– Вартанян Рубен Эдуардович.
– Как тебе идея?
– Мне нравится.
– Ну да, я узнавал, человек, говорят, крайне достойный. А почему нет-то? Кстати! Ты вот сомневался, когда лучше торжественную закладку первого камня «Монастырской свечи» делать, так вот, правильно я тогда решил, что День города для этого лучше всего подходит: людей в парке будет много, пусть все сопричастность к большому делу почувствуют. Вот там-то про музей русско-армянской дружбы имени Рубена Вартаняна и надо будет сказать. Я лично это сделаю, приеду и объявлю со сцены после закладки, – пообещал полпред. – Во сколько там всё намечается, какой сценарий?
– В воскресенье в три часа начало. Первые полчаса – концерт рок-группы для разогрева публики, чтобы народ на музыку к сцене подтянулся со всего парка. Затем полчаса – торжественная закладка «Монастырской свечи», приветственные речи, а потом снова рок-концерт до вечера.
– Рок-группа небось твоей дочери? – понимающе усмехнулся полпред. – Ладно-ладно, я ничего против не имею. Дети ведь… – помолчал он. – Ты только девочке своей объясни правильно, что всё, война закончилась. Папа всё сделал, прохиндея сковырнул, отомстил, память увековечил. Всё.
– Сложно будет, Владимир Фёдорович, – признался Александр Васильевич.
– А ты постарайся, Александр. Такая уж наша отцовская доля, – поднимаясь, сказал полпред. – Ладно, про детей подолгу говорить – не на нашей с тобой службе. Размягчаешься, а это нам ни к чему… Ты постарайся уж, Александр.
Сергеев встречал его на парковке у северного входа в «Дружбу». Антон Юрьевич много говорил, погружая Александра Васильевича во все нюансы паркового хозяйства, на что-то сетуя, на кого-то жалуясь, чем-то хвастаясь, – в общем вёл профилактическую обработку начальства в нужном направлении, не забывая при этом, ради чего тот сюда приехал.
– Я думаю, сразу пойдём красоту нашу смотреть, – предложил он. – Ох, и здорово получилось, Александр Васильевич, не бахвалюсь, сами увидите. Предлагаю сначала сверху глянуть, потом вниз спустимся.
Вид на окрестности со смотровой площадки, на которую привёл Сергеев, действительно, впечатлял: справа внизу – горки аквапарка с визжащей ребятнёй, левее – родник с муравейником людей, копошащихся в небольшой открытой купальне, сверху – купола Сурб-Хача, и длинная жёлто-белая лестница, разрезая холм, сползает вниз на набережную Темерника, замирая напротив мостика, что ведёт на остров. А на самом острове, крайне удачно вписанная в ландшафт, развернутая лицом к набережной и невесомая в своей ажурности металлоконструкций, блестит на солнце серебристым алюминием сцена.
– Красиво? – хитро улыбаясь, спросил Сергеев.
– Очень красиво, молодец Антон Юрьевич, – ему действительно понравилось.
– Ну так! – с ещё больше заплясавшей хитринкой на лице, развёл Сергеев руками: – Кто проектировал-то!
И они оба понимающе рассмеялись.
Внизу Сергеев водил его по набережной, хвастая новыми лавочками, выкрашенным парапетом и особой своей гордостью – обновлённым мостиком.
– Нет, вы посмотрите, Александр Васильевич, на этот мостик! Это же любо-дорого теперь стоять на нём. К нему же лет пятьдесят не притрагивался никто, там внутри проржавело всё давно. И, самое главное, Александр Васильевич! – возбуждённо рассказывал Сергеев. – Ни копейки муниципальных денег не потрачено! Зато фирмачей крутанул по полной программе. Но дело-то хорошее мы провернули к вашему приезду.
– Да уж, хорошее, Антон Юрьевич, – покряхтел Александр Васильевич, которому теперь предстояло ближайшие пару лет возвращать «К-Ванту» из личного кармана «по полной программе». – Барин, приехал… с голой жопой… – вполголоса пробормотал он.
– Извините, Александр Васильевич, не понял? – не расслышав, переспросил Сергеев.
– Молодец, говорю, Антон Юрьевич! – рассмеявшись, отец Златки хлопнул его по плечу. – Отличная работа!
– Кстати, а чего вы задник ещё не натянули? – спросил он.
– Тут такое дело… – замялся Сергеев. – Типография слегка напортачила с макетом, переделывают сейчас.
– Три дня осталось, успеете?
– В воскресенье задник будет висеть как миленький, даже не переживайте! – заверил директор парка. – В три часа у нас здесь всё начнётся. Вы же будете?
– Конечно, – удивился вопросу Александр Васильевич, – а чего я по твоему приехал, Антон Юрьевич? Здесь все будут: и мэр, и губернатор, и полпред даже. Ты уж, не подведи, Антон Юрьевич, – попросил он.
– Во как! – крякнул Сергеев. – Все флаги в гости будут к нам?
– Ну да, все флаги… – кивнул Александр Васильевич. Про себя он, правда, проговорил другой, более народный перифраз этой строчки Пушкина.
В кармане завибрировал телефон. Он достал его, звонила бывшая жена, мать Златы. Это случалось довольно редко, поэтому сразу накатила тревога.
– Да, Лида, привет, – ответил он.
– Здравствуй, Саша, тебе удобно говорить? – спросила она.
– Да, Лид, могу говорить, на объекте сейчас, но могу. Как дела у вас, всё в порядке?
– Не совсем, Саша, потому и звоню… Со Златой что-то происходит. В пятницу, как пришла поздно сама не своя, так уже пятый день из комнаты не выходит.
– В пятницу? – удивился отец. – Мы же обедали днём вместе, расстались так хорошо.
– Я знаю, она мне звонила после этого. А вечером вернулась, говорю, сама не своя. Заперлась и гитару терзает без остановки. Раз в день поест, наушники натянет, гитару подключит и снова струны рвёт… На телефон не отвечает… Миша тут приезжал, мальчишки её заходили, пять минут постоит с ними на лестничной клетке и снова запирается… Мне ничего не рассказывает, но я краем уха слышала, что они Сурб-Хач от кого-то спасать собираются. Я даже с Мишей потом говорила, но он успокоил, сказал, что я все не так поняла, что концерт у них в воскресенье грандиозный… Думала, может волнуется Злата или готовится так… Но нет, там что-то другое. Попыталась разговорить её, а она вдруг спрашивает невпопад: «Наш папа добрый человек?». Я опешила, конечно, говорю, папа столько всего для тебя сделал. А она мне: «Добрый человек не тот, кто делает добро, а тот, кто не делает зла». И снова молчит… Я боюсь, Саша. Ты сможешь приехать сегодня?
– Да, конечно, после работы сразу приеду.
– Спасибо, Саша, приезжай, пожалуйста.
Сергеев не мог не заметить перемену настроения Александра Васильевича после разговора по телефону:
– Случилось что-то? Неприятности?
– Всё нормально, – нахмурился Александр Васильевич. Не любил он никого посвящать в свои личные дела.
Понятливый директор парка что-то ещё показывал и рассказывал, он по инерции шёл за ним следом, а из головы не выходила Злата: «Что произошло?!». Вспомнил полпреда вдруг: его предложение назвать музей именем дяди Рубика. Ему тогда ещё понравилось это. «Предложу ей сегодня!» — улыбнулся про себя: никогда так раньше не называл – дядя Рубик – хоть и знал по работе Рубена Эдуардовича много лет. Но сползла улыбка по стенкам сознания, будто имя это консервным ножом вскрыло нечто.
…Он ведь мне дочь купить предложил… самым дорогим для неё сейчас торгануть – именем. Самым дорогим, бери, не жалко… Как я для церкви или общины… Что нужно? Бери, не жалко, только молчи!
…Всё наше к нам возвращается. Только наше и возвращается… Как я могу предлагать ей такое?!
…Вот она как, оказывается, придумала: Сурб-Хач спасать на концерте… А слабо тебе покупать родную дочь?!
