– А революцию в феврале семнадцатого года устроили точно такие же сволочи, чтобы не идти с немцем воевать, – заявил Садовский. – Конечно, легче было на Невский выйти, оппозицию поддерживать, чем топать воевать.
– Сам бы и топал, – предложил ему Окунев.
– Да и потопал бы! Если бы мы тогда разгромили Германию, то она, как единая держава, прекратила бы своё существование, как это было с Австро-Венгрией и Османской империей. И не произошло бы тогда стремительного военно-политического возрождения в тридцатые, и не пришли бы на волне страха перед большевистской угрозой к власти нацисты. Третий Рейх был невозможен без Третьего Интернационала, так что мир мог бы не увидеть Второй мировой. Чуешь, чем всё это обернулось?
– Нужна революция! Чтоб врагов на столбах вешать…
– Да тьфу на тебя с твоей революцией! – не выдержал и Садовский, а Усольцев спросил Окунева:
– А кто её будет делать, революцию твою? Все только горячо спорят о том, кто кого будет на столбах развешивать, забыв оглянуться вокруг и посмотреть на полное отсутствие столбов и вешателей. Нет, столбы-то есть, но криво стоят, заваливаются – на таких вешать нельзя. Некому делать революцию, некому ей противостоять. Люди, палящие друг в друга словами, сидя у телевизора, не знают и не понимают страны, в которой живут. Вся их оппозиционность – плод безобидных фантазий, не более того. И сторонники Кремля выглядят в этой игре ничуть не хуже защитников оппозиции. Проблема современной власти не в том, что она слишком хорошая или очень плохая – кому как нравится. А в том, что она вообще единственная реальная власть! Актив оппозиции становится исчезающей величиной: никто сегодня не соберет ни то, что площадь народу, но и своих же соседей вряд ли сагитирует. И гипотетическая революция, которой не случится из-за несостоятельности оппозиции, не будет подавлена силой, потому что никакой силы нет. Кто на столбах-то будет развешивать? В деревнях мужик спился, а городской в ночных клубах колбасится – ему и так не кисло. Внутренние войска давно превратились в разряд легенды о великой армии. Реформы Вооруженных сил никак не закончатся, а количество призывников и не думает прибавляться, уровень их подготовки и не собирается расти. Мальчиков из деревень не бросишь на подавление бунтов, точно так же, как и на их организацию. А сколько наберется профессионалов, да ещё и готовых сражаться со своими согражданами – ещё тот вопрос. О полиции нечего и говорить: развращенная собственной бесконтрольностью, она с приморскими боевиками едва справилась, а тех всего и была-то горстка. Возьмите фотографию нашего среднестатистического полковника-мента и посмотрите в его честные глаза: вы верите, что под руководством этих людей будут останавливаться бунты? Или пример кущевских стражей порядка так ничему и не научил? Остается крайне немногочисленный ОМОН, но на всю страну ОМОНа не хватит. Остаются ведомственные войска корпораций, но кто сказал, что эти «войска» призваны защитить не корпоративное добро, а распадающуюся страну? Кто будет наносить удары по мятежникам и топить бунты в крови? Это в семнадцатом году «караул устал», а сейчас никакого караула и вовсе нет, ружья их заржавели, а гильзы растащены на сувениры. И вся кровожадность как оппозиционеров, так и властей – это кровожадность детей, которые грозятся друг другу, что вот сейчас «придёт мой папка и твоему наваляет». Хотя при этом оба – сироты, и сами давно об этом догадываются, да вот признаться никак духу не хватает. Так что революция на сегодня отменяется, потому что делать её некому и сражаться на ней не с кем. Только и остается нашим революционерам доморощенным, что смотреть на ситуацию в Сирии и болеть или за Асада, или против него. Это плохой спорт, но дурным детям разве кто запретит? Честных людей не осталось. У нас два пути: либо искать какого-то «варяга» со стороны и потом под его варяжскую специфику подстраиваться, либо пытаться собственными силами обустроить свою жизнь.
– Вот только нерусских нам тут и не хватало! – вспыхнул Окунев.
– Ну и что, если нерусский кто-то придёт? Ещё Карамзин заметил, что русский царь Иван Васильевич сделал из русского народа беззаботных рабов, русский император Пётр Первый сделал из русских иностранцев, а немка Екатерина Вторая превратила петровскую пародию на голландцев в русских людей.
– А мне вообще без разницы, кто там в Москве сидеть будет, – признался Садовский. – Они москвичи, поэтому будут прежде всего работать для Москвы, а не России. Тут главное, чтобы на местах начальство не воровало. Каким бы ни был президент, а если во главе какого-нибудь колхоза сидит вор и пьяница, то всем обитателям этого колхоза плохо, даже если в Кремле самые честные россияне соберутся. Вот у меня сын – военный врач. Они ездят с комиссиями по воинским частям. Где выйдет мятый начальник части, от офицеров за версту перегаром разит, он сразу понимает, что сейчас и солдаты такие же покажутся. Есть в такой части и дедовщина, и наркомания, и даже случаи сексуального насилия. И точно: солдаты плохо кормленные, тощие, избитые, кое-как одетые, обутые во что придётся. А где командир с умным трезвым лицом, там и офицеры подтянутые, и солдаты на солдат похожи, а не на разбитую армию Наполеона под Смоленском. Сейчас задача не в Думу абы кого выбрать, только потому, что твой кандидат чаще других на экране появляется и у него костюм от ведущих итальянских модельеров. Сейчас главное воспитать хороших руководителей для остальной России. А то показали мэра какого-то уездного городка, так он по повадкам ничем от рабовладельца не отличается, словно из учебника по истории Древнего мира вылез.
– Это коммунисты нас так скурвили, – пришёл к заключению Окунев. – Советский строй всему виной.
– Вот я решительно не понимаю, чего это все теперь так заводятся на советский строй! – возмутилась уже и Антонина Михайловна. – Это мода такая нынче, что ли? Да, были перегибы, но в советскую пору на пенсию можно было безбедно жить, а сейчас можно только нищенствовать. Мне за семьдесят, а я не могу на пенсии сидеть. Это теперь роскошь для стариков – на пенсии не работать. Таким завидуют теперь! У меня стаж – полвека. В «тоталитарном и бесправном» СССР мне бы платили хорошую пенсию, так что я ещё могла бы и внукам помогать. А в «свободной, возрождающейся и демократической» России мне начислили прожиточный минимум. Так облагодетельствовали, что не знаешь, как их и отблагодарить! Особенно сорок восемь копеек на конце суммы умиляют: мол, у нас всё точно, каждая копейка на своём месте. Половину из этих денег отдай на коммунальные платежи, а на оставшиеся живи всем на зависть, шикуй, бабка, ни в чём себе не отказывай! Теперь говорят: пусть старикам дети помогают. Но детям надо накопить на собственную квартиру, на быт, чтобы создать семью, родить детей хотя бы до сорока лет. Чтобы жить не в подворотне какой-нибудь, не в казённой комнатёнке, а в своём доме. Это сколько теперь лет надо, чтобы на всё это накопить? И трёх жизней не хватит! Брежнева ругают, а его пенсия была всего-то в два раза больше, чем у рядовых граждан. Надо же, какой «хищник» был! Сталин много дел наделал, но он не был хапугой, и именно этим многим россиянам сейчас и нравится. А кто должен нравится оборванным старухам и обманутым работягам, когда они видят пир во время чумы, когда у сына депутата угоняют иномарку стоимостью в сто тысяч долларов? Нам на Завод в день получки столько не привозят! Пусть кому-то платят больше. Я согласна, что персональный пенсионер должен получать в два-три раза больше меня. Но раньше обладатели персональных пенсий заслуживали их честным и напряжённым трудом всей жизни. А сейчас я вообще не понимаю, за что депутатам деньги платят. Чего они делают-то? Молотом машут, асфальт варят или хлеб вручную жнут? Один книжки строчит про свою дружбу с какой-то певичкой-лесбиянкой, другой фильмы полупорнографические снимает, третий гарем себе завёл. Я вот и не решаю государственные вопросы, но мне некогда книжки писать да фильмы снимать. А у них, так получается, времени навалом. Развлекуха, а не жизнь! В рабочее время зал заседаний в Госдуме почти пустой. Кто удосужился явиться, законы принимают такие, которые ещё больше перекрывают нам всем кислород. То есть в наглую гонят брак, за который на всех разумных производствах наказывают рублём. Или даже долларом.
– Да брось ты, Михална, сокрушаться, – стал её успокаивать Усольцев. – Никогда этого не будет. Тогда цель у государства была иная: всё для человека и всё во имя человека, а теперь каждый гребёт под себя и для себя. Кто больше урвал, тот и достоин уважения. Сегодня власть одно заботит: как бы не понизились доходы хапуг.
– Потому что двадцать лет тому назад всё орали: демократия, Перестройка, гласность! – в голосе Антонины Михайловны зазвучали слёзы. – В итоге получили объедки с барского стола. А ведь наши отцы в Великую Отечественную не за дерьмократию вот эту гибли, а за советскую власть, за советский народ. Никто в атаку не шёл и не орал: «За гласность и консенсус!» или «За пьянку в Куршевеле!». Кричали: за народ, за Советский Союз, за «Синий платочек»! А теперь геи эту песню чуть ли не своим гимном сделали. Во, житуха-то весёлая наступила! Теперь вот: коврик для мыши, сделано в Китае. Карандаш простой. Сделано в Корее. Авторучка фирмы «Тианзиян… Тинан-зи-я-зи». Тоже сделано где-то не у нас. А у нас разве не могут такую ерунду делать? Могут. Раньше же делали. А теперь закрыли все фабрики и заводы. И откуда при таком раскладе в государстве будут деньги? Неоткуда им взяться, вот что. Если ребёнок в детстве не получил необходимый для роста кальций, то потом он пусть хоть грызёт его в чистом виде, а толку не будет. Потому что всё надо делать вовремя. Жизнь-то безжалостно развивается по своим законам, и если вчера не был посажен хлеб, то сегодня глупо ждать и требовать всходов.
