– Нет, – сказал Леопольдо. – Уверен, расслабляющий массаж мне не поможет, поэтому обойдемся без него.
– Как хочешь, – пожала плечами Марина, убрала челку с глаз и поднесла к губам стакан.
Когда дождь прекратился, они вышли из пиццерии, сели в машину Леопольдо и поехали в центр города, где оставили машину на стоянке, а сами пошли гулять по центру. А еще час спустя Леопольдо отвез Марину в отель, попрощался и поехал домой.
Некоторое время спустя Леопольдо уже был дома и серфил в интернете в поисках новой информации о катастрофе рейса АА 00200 в надежде увидеть опровержение дневного заявления о прекращении поисков спасательной лодки. Надежда не желала его покидать, надежда на то, что авось Ангелика выжила и находится именно в этой последней лодке. Разум смирился с потерей, предлагал альтернативы, например, Марину. Эту симпатичную, не глупую любительницу расслабляющего массажа. Правда, Марина надолго в Италии не задержится, но это, может, и к лучшему.
В общем, разум смирился, да вот сердце не хотело мириться, все надеялось, заставляло Леопольдо просматривать одну интернет-страницу за другой в поисках новости, которая успокоила бы его. Леопольдо уже час сидел в интернете, но так ничего нового и не узнал. Разве что со дна подняли еще один обломок самолета. Но такие новости его нисколько не интересовали. Только она, только спасательная лодка могла заставить сердце Леопольдо или плясать от счастья, если Ангелика спаслась на ней, или, наоборот, окончательно похоронить какие-либо надежды, если Ангелики в ней нет, ведь это будет означать, что Ангелика, как это ни больно осознавать, осталась в самолете. Но поиски были безрезультатны, поэтому Леопольдо вышел из интернета, выключил ноутбук, после чего погасил свет в комнате и забрался под одеяло.
Экран мобильника, лежавшего на прикроватной тумбочке, вспыхнул. Леопольдо перевернулся набок, вытянул руку и взял в руки телефон. Взглянул на экран и только потом поднес его к уху.
– Здравствуй, мама́. Ты на время смотрела?
– Здравствуй, Леопольдо, – из динамика послышался усталый голос Паолы Витале. – Не сердись. Сейчас только десять часов вечера. Весь день занималась уборкой в квартире и не могла позвонить раньше. Разговаривали с отцом о вашем с Ангеликой будущем браке. Мы хотим приехать на вашу роспись. Ты знаешь, Леопольдо, что заявление в мэрию необходимо подать за одиннадцать дней до даты? А еще тебе надо купить хороший костюм и…
– Мама́, подожди, – прервал словоизлияние матери Леопольдо. – Расписываться никто не будет.
– Как, никто не будет? Вы, что, решили венчаться в церкви?
– Нет, мама́. Венчаться тоже никто не будет.
– Но… – послышалось из трубки.
– И не спрашивай почему, мама́, – прервал мать Леопольдо, испытывая острую необходимость раз и навсегда прекратить какие-либо разговоры о том, чего никогда уже не будет, да и о той, о ком остались болезненные воспоминания. – Я сам все тебе расскажу. Я тебе не говорил, но никакой женитьбы не будет. Самолет, на котором летела Ангелика в Америку, разбился, – Леопольдо умолк. Больше он ничего не скажет. Да и нечего больше говорить. Он почувствовал усталость. Хотелось опустить голову на подушку и провалиться в сон, наконец-то выспаться после всех этих тревожных ночей, обрести покой.
Паола Витале молчала, переваривая услышанное. Молчал и Леопольдо, слушая тишину в трубке, да биение собственного сердца.
– Леопольдо, это, что, шутки у тебя такие? – послышалось из динамика минуту-другую спустя. – Ты, что, поссорился со своей фиданцатой?
– Что ты такое говоришь, мама́? Разве таким шутят?
– Нет, конечно. Прости, Леопольдо. Какая ужасная новость. Бедное дитя. Видать, так богу было угодно, что он решил забрать ее к себе. Пути господни неисповедимы.
– Видать так было угодно богу, – медленно, словно вдумываясь во фразу, повторил Леопольдо. – Какой жестокий и эгоистичный оказывается бог. Вздумал забрать к себе на небеса не старуху при смерти, а молодую девушку в расцвете сил, – Леопольдо почувствовал, как в груди начинает клокотать.
– Что ты такое говоришь, Леопольдо! Боже спаси и сохрани. Дитя неразумное.
– Я говорю то, что чувствую, – процедил Леопольдо. – Твой бог – жестокое и эгоистичное существо, разлучающее себе на потеху матерей с детьми, ввергающее влюбленные сердца в геенну огненную, заставляющее людей страдать и молить его о прощении даже за то, чего никогда не совершали.
– Ой! – услышал Леопольдо, как воскликнула мать, и в ту же секунду из динамика понеслись короткие гудки.
Это был первый раз в его жизни, когда не он, а мать решила прервать звонок, бросив трубку. Леопольдо положил мобильник на тумбочку, лег на бок, натянул одеяло по плечи и закрыл глаза. Перед глазами возник образ Ангелики. Ее улыбка, сияние прекрасных глаз, взгляд, влекущий, будто мерцание далеких звезд, россыпь великолепных волос на плечах. Похоже, этот образ будет преследовать его до конца жизни. Будто ржа въелась в железо, так и он въелся в память. Леопольдо был не против, да только образ никогда не появлялся один, приходил вместе с болью, будто лучшую подругу приводил, показать, как может он заставить страдать любящее сердце.
Вибрирование мобильника вынудило образ Ангелики растаять. Леопольдо открыл глаза и взял в руку телефон. Он не удивился, увидев номер, высветившийся на экране. Наоборот, удивился бы, если бы мать не звонила день, а то и два.
– Слушаю тебя, мама́, – Леопольдо натянул одеяло на голову и прижал его головой к подушке, словно хотел спрятаться от окружающего мира.
– Хотела узнать, что ты намерен делать дальше? – к усталости в голосе Паолы Витале примешалась тревога за сына.
– Жить дальше. Разве у меня есть выбор?
– Правильно. Так и надо. Как люди говорят: что ни делается, все к лучшему. Я вот…
– Ты что такое говоришь, мама́? – вскинулся Леопольдо. – Смерть Ангелики – к лучшему?! Что же это за лучшее, за которое надо платить жизнью?!
– Прости, Леопольдо. Я не это имела в виду. Знаешь же, как люди говорят…
– Люди разное говорят. У них язык без костей. Мелют все, что в голову придет, не задумываясь о том, что говорят, и зачем они вообще это говорят.
– Да-да, Леопольдо. Ты прав, милый. Прости. Не подумав, сказала. Я вот что думаю. Может, тебе стоит вернуться домой, в Ареццо. Зачем тебе оставаться в Милане? Ты же там совсем один. Возвращайся домой. Здесь у тебя и квартира своя, и мы с отцом рядышком, чуть что всегда сможем помочь. И… – Паола Витале запнулась, хотела что-то сказать, но видимо передумала, решив, что для этих слов не время, поэтому продолжила в совсем другом ключе. – На Севере люди другие. Не такие как мы. Там люди больше о себе думают, карьеристы все. Им карьера дороже, чем мать родная. А ты у меня добрый, семейный. Тебе там одному тяжело будет.
Слушая мать, Леопольдо задумался. А и правда, что ему делать в Милане без Ангелики? Он приехал сюда только из-за нее. Но теперь ее нет. Отныне его здесь ничего не держит. Да и мать верно говорит. Здесь все по-другому, не так как в Ареццо. Люди другие, жизнь другая. Быстрая, все куда-то спешат, торопятся. То ли жить спешат, то ли умереть. И не поймешь даже. Не то, что в Ареццо. Тихо, спокойно. Жизнь течет плавно, размеренно, даже сонно как-то, никто никуда не спешит. Все идет своим чередом. А главное, там нет таких ужасных пробок на дорогах, как здесь, в Милане, да и воздух чище.
– Я подумаю, мама́, – сказал Леопольдо, хотя думать, собственно, было и нечего. Он уже решил, что в ближайшем будущем соберет вещи и вернется в Ареццо. Здесь ему делать нечего. И боль здесь сильнее, так как одиночество ощущается острее. Нет. Оставаться здесь нельзя. Завтра же соберет вещи, сложит в машину и оставит Милан далеко позади вместе с болью, вместе с памятью об Ангелике.
– Подумай, Леопольдо, – отозвалась Паола Витале. – Дом есть дом. Где же нам еще жить, как не дома… Ну, все. Не буду тебя больше задерживать. Спокойной ночи, сынок.
– Спокойной ночи, мама́, – попрощался Леопольдо, положил мобильник на тумбочку и закутался в одеяло. В комнате было тепло, даже душно, но Леопольдо чувствовал себя комфортнее под одеялом.
Слова матери все никак не давали ему спокойствия. Целый час он ворочался в кровати, строя планы на ближайшее будущее. Подумал, что прямо завтра вернуться в Ареццо все же не удастся, так как предстояло еще утрясти дела с работой. Хорошее же он о себе впечатление оставит. Работничек оказался то, что надо. Не успел устроиться, как уже пишет заявление об увольнении. Будто и не карьерист совсем. Шут какой-то. Но Леопольдо не беспокоился о том, что о нем подумают в фирме, когда он принесет в понедельник заявление. Ему карьеру в Милане не строить, да и плевать он хотел на карьеру в целом. Мать права. Он не карьерист, а семьянин. По крайней мере, всегда таким хотел казаться. Также Леопольдо не беспокоился и о том, найдет ли работу в Ареццо. Надеялся, что вернется на бывшее место работы. Расстался с коллегами он хорошо, да и отношения у него с ними всегда были хорошие, особенно с начальством. Да. Ареццо это не Милан. Там все друг друга знают. Живут будто одной большой дружной семьей. Не то что Милан, где каждый сам за себя. Карьеристы, одним словом. Что еще сказать.
