– Ровно нам.
– Отлично. Сессия когда?
– С одиннадцатого.
– Тогда с тридцатого по восьмое?
Ничего себе размахнулся.
Варя улыбалась, глядя в потолок, она дала себе право помечтать всего пару минут, что Максим ухаживает за ней. И было очень приятно, необычно, тепло, волнительно. Легко и радостно. Да, мечта, да самообман. Но ведь на миг. Имеет она права всего миг чувствовать себя нужной, чувствовать женщиной, которая нравится по – настоящему?
– Согласна, Варя? ― забеспокоился мужчина от тишины в трубке.
– Угу.
Это ее «угу», тихое, робкое и согласное, как бальзам на сердце, как признание – ты мужчина, тебе и карты в руки. И всего на миг показалось, что она признает его как своего мужчину, что он нравится ей, что она ему доверяет и готова принять его решение, а не решать сама.
– Тогда договорились.
А голос стал как патока и, в ней Варя тонула, как муха в меде, еще не понимая, что гибнет. И очнулась, поспешно нажала отбой. Прикрыла глаза рукой: не он – ты дура, Косицина. Сдалась ты Максиму… Как он тебе!
Мужчина улыбался, поглаживая пальцем край блюдца – на душе стало светло и как-то удивительно легко, как в юности, смелой и беззаботной. Ва-а-аряя…
Во что ты вляпался, Смелков? ― и улыбнулся еще шире.
Попросил счет и вышел, решив побродить по бутикам и подыскать подарки Вареньке.
Дело оказалось непростым, но на удивление приятным. Максим прошелся по всем магазинам на Невском и Старо-Невском, прикидывал, пойдет ли Вареньке это белье или то, как она будет смотреться в той шмотке, или другой, как на ее ножке будут выглядеть те туфельки или эти. И ловил себя на мысли, что готов скупить все и засыпать девушку подарками, только бы увидеть, как она растеряется, обрадуется или, пусть даже, фыркнет. Как расширятся ее зрачки, как смутится или озадачится, нахмурит брови. Одно напрягало – он совершенно не знал ее вкуса, а стиль а ля рокер был явно не ее.
И порадовался еще одной теме для разговора, даже для встречи. Ведь можно воспользоваться, попросить ее помочь с подарком якобы, для своей девушки, заодно понять, что нравится Варе, что привлекает, что она хочет.
Домой вернулся с пакетами, напевая, и овчарка очумела – запрыгала почти до лица, радуясь и повизгивая в ответ на чудесное настроение хозяина. Тот смеялся, трепал ее по холке, а потом показывал покупки и, собака косила глаза, словно понимала, и одобрительно тявкнула на легкий женский атласный халатик и тапочки с пушистым верхом. Обнюхала коробку с кружевным бельем и лизнула Максима в нос: молодец!
– Я знал, что ты меня поймешь, ― хмыкнул, обняв друга. ― Ты как вообще, на счет того, чтобы Варя здесь жила? Я тут прикинул – они наверняка снимают квартиру. Зачем? У нас же много места, правда? Тебе же нравится Варя?
Макс бодро тявкнул.
– И ты ей, ― потрепал ухо. ― Втроем в трех-то комнатах как-нибудь уживемся.
Собака преданно взвизгнула.
Уже вечером Максим вновь хотел позвонить Варе, но решил, что не стоит. А девушка в тайне даже от себя – ждала. И усиленно гоняла шарики в ноуте, только, чтобы не думать о мужчине. Глупые мысли, детские – понимала, да только куда от них деться пока не знала.
Он позвонил днем и Варя схватила телефон, спеша ответить. Поняла это и медленно вернула трубку на стол, уткнулась в подушку лицом и зажала уши, чтобы не слышать трель.
Нечего плавать в иллюзиях. Как-то ты это уже проходила – помнишь? Чем кончилось? Мало, еще хочешь?..
Но глупое сердце не унять.
Макс курил и хмурился, слушая гудки в трубке – одна серия, вторая – ответа нет, не берет трубку. Отложил ай-фон и задумался – может слишком навязчив? Или она просто спит?
Варя взяла смолкший телефон и начала искать мелодию для звонка Смелкова. Хотелось что-нибудь из ряда бррр, чтоб бежать от трели прочь, а не хватать, чтоб как услышала – тошнить начинало. Нашла и мстительно ощерилась.
― «Утекааай. В подворотне нас ждет маньяк, хочет нас посадить на крючок.
Красавицы уже лишились своих чар, машины в парк и все гангстеры вспять»,
– выдал карамельно «Мумми-Троль».
Самое то, ― положила трубку на место, сунула ноги в тапки и, вытащив из заначки в столе сигареты, вышла на балкон, затянулась.
Нечего в мечтах летать. Все пошло и просто – нужна она Максиму как ботва от свеклы, а он ей, как пчеле тест на беременность. У нее своя жизнь, у него – своя. Не стоит наступать на те же грабли – удар от прошлых еще чувствуется, и остро, как будто было вчера. И все так же она терялась, если чувствовала сочувствие к себе, боялась внимания и страшилась близости. Отношения же меж мужчиной и женщиной без нее не бывают. А на это она точно никогда не пойдет.
Да и Макс не пойдет. Она для него наглое оно, малолетнее и потому глупое. Тешит свои пунктики, возвеличивается в собственных глазах, оказывая внимание странной девчонке. Все ясно и не фиг в Маню играть. Это она еще способна в облаках летать, а Варю давно в грязь лицом положили и катком под асфальт зацементировали.
А в груди все-таки тепло от мыслей о Максиме, и хочется послушать слезливые песенки, помечтать и даже купить помаду и духи.
– Хрен вам, ― выпалила в падающий с неба снег. Варя погибла, умерла. Смелков лишь на время ее реанимировал. Завтра она вновь почит в бозе. Да, не стоит и тянуть, а то совсем размякнет и умрет теперь уже Скиф, а он был отличным защитником, шикарной маской, с которой ей, нет, не комфортно, но уже привычно и спокойно.
И много шансов сдохнуть побыстрее совсем.
Решено, завтра в технарь, ― выкинула сигаретку и вернулась в комнату. Достала свои маскарадные доспехи, разложила на столе и прошла в ванную комнату.
– Варенька, только не закрывайся, ― попросил отец. Девушка ожгла его взглядом:
– Забудь – Влад вернулся, ― и грохнула дверью, громко защелкнула шпингалет, включила воду и… согнулась в беззвучных рыданиях на полу. Ей стало невыносимо больно от безысходности, от того, что ничего у нее нет, даже себя. И нет смысла мечтать, нет смысла жить. Она неполноценное нечто, недоразумение, которому не место на земле, но не принимают и на небо.
А ведь ей скоро двадцать. Всего двадцать и уже двадцать. Так много и так мало. И словно век позади и пустота впереди. А хочется верить и любить без оглядки, хочется не принца – человека, который бы понимал, которому можно верить. Детей хочется.
Любить и быть любимой.
Неужели это так много, ведь желание самое банальное, самое, самое избитое.
Обняла колени, прижавшись к стене, и смотрела, как из душа льется вода – если б можно было смыть из памяти тот роковой месяц, собственную глупость и жестокость других, если бы так же просто, как грязь с тела, можно было смыть с души запятнанность омерзением и неверием…
Еще бы поверить, что можно жить и найти ради чего…
– Варя? Варя! ― постучал в дверь отец, видно заподозрив неладное. Девушка сжала зубы и заставила себя встать. Оттерла слезы:
– Да!
– Все нормально?
– Да! ― и уставилась на свое отражение – ты только мучаешь всех и сама мучаешься.
Сквозь запотевшее стекло проступил силуэт парня. Влад, как наяву, встал у нее за спиной и сплюнул в сторону: «Ну и на кого ты похожа? Девочка-ромашка. Ты о чем размечталась? Кому ты нужна, дебилка сентиментальная? Кому нужна твоя гребанная любовь? Очнись, барби, мир циничен – не используешь ты – используют тебя. Сопли подобрала, в порядок себя привела. Ну!»
Варя сняла халат и залезла под струи воды, зажмурилась: Влад прав – хватит.
Она видела его четко, хотя прошло больше полугода – взъерошенный, буйный. Родители упекли его в отделение неврозов и он лежал вместе с Варей, в соседней палате. Она никого не замечала, на все было плевать. И плевала – таблетки на пол. И ненавидела – мать, за то, что таскала по полиции, выставляя ее изнасилование и, словно насиловала вновь. Отца, за то что забрал, но умереть не дал – в психушку кинул: оказал помощь родитель. Она вскрыла вены, а он ее в отделение.
Влад тоже ненавидел, но много сильнее и всех. Толкнул ее в коридоре так, что она отлетела в стену, стекла и застыла. Смотрела в пол и молчала. Она просто шла, никого не трогала… но ведь и до этого просто жила, верила, и тоже никого не трогала…
Влад присел перед ней, пощелкал пальцами перед лицом:
– Эй, замороженная?
Варя испуганно уставилась на него и молчала. Он вдруг влепил ей пощечину, хлесткую, больную, оглушительную. Девушка лишь сжалась и опять смотрит. Она пыталась понять, что с ней не так, почему всем мешает, почему с ней можно вот так, запросто – изнасиловать, наплевать в душу, предать, растоптать, ударить? И ждала второго удара и была уверена – будет.
А парень вдруг отвел взгляд, сложил руки на коленях.
– Почему ты здесь? ― спросил тихо. Она не хотела говорить – нечего.
Руку ее схватил, на себя потянул и рукав мастерки задрал, а там красные полосы от запястья до локтя. Варя, всхлипнув, уперлась, пытаясь оттолкнуть… и впала в истерику. Ей показалось, что ее опять тащат в комнату на постель, лапают.
