Приезжала дочь из Ачинска, попыталась разобрать, распределить; Игнатий Андреевич махнул рукой: «Сам потом».
Больше года прожил так, все собираясь, а потом понес на улицу. Удивился, увидев возле контейнеров целые горы коробок, тряпок, полок, железок. По привычке подбирать нужное стал было в этих горах копаться. Опомнился, отдернул руки, заматерился.
Через пару дней встретил в магазине своего земляка Виктора Плотова, бывшего учителя труда, сказал ему, что выкинул многое из того, что привез, чем там, в деревне, дорожил.
– Да мы тоже избавились, – ответил Виктор скорбно. – Куда тут девать? А давило так, моя аж задыхаться стала.
– Во-во! И я. Спать не мог… К чему мне теперь уж барахло это?..
Жил Игнатий Андреевич один. Побоялся уезжать далеко от родины к кому-нибудь из детей.
– Седьмой десяток добиваю. Докряхчу тут уж. Хоть кого знакомых буду видеть. А чего мне в Ачинске или Бердске каком-то?
Вскоре, правда, ему пришлось пожалеть, что так круто обошелся с вещами: зимой в гости зачастили мужики-односельчане, а усадить всех – собиралось иногда человек семь-десять – было некуда. Пришлось идти в магазин мебели, купить несколько табуреток.
Выпивали редко, в основном под чай и сигареты вспоминали прошлое, делились новостями и слухами, известиями, что там и как теперь на месте их деревни Пылёво.
– Сын плавал тут перед шугой – вода до школы дошла, – сообщал старик Мерзляков, и собравшиеся несколько минут молча представляли место, где была школа, расстояние и высоту до того, прежнего, берега.
– Высоко-о, – вздыхал за всех кто-нибудь.
– А, это, там ведь памятник фронтовикам стоял, – вспоминал другой. – Не слыхал, его-то забрали?
– Забрали-забрали. Теперь все такие памятники на кладбище стоят. Рядком.
– М-м, ну ладно…
Но обязательно появлялся и несогласный с «ладно»:
– Не на кладбище таким памятникам место, а на площадях центральных, возле школ. Это символ, чтоб ребята видели, помнили.
– Здесь, в городе-то, столько площадей не наберешься – со всех деревень расставить.
– Ну да…
Курили, вздыхали.
– И сколько деревень затопило, получается?
– Ну давай считать.
И с горьким каким-то удовольствием перечисляли названия не существующих больше сел и деревень:
– Кутай, Пылёво наше, Сергушкино…
– Сергушкино-то при чем? Оно стоит. До него никакой потоп не доберется.
– Избы стоят, а людей убрали. Техники там! Всё, что насобирали по окрестью, – туда. Барж на десять хватит загрузить железом.
– Ну, мы не про это счас… В общем, Сергушкино тоже считаем…
– Проклово, Большаково.
– Усово…
– Красивая деревенька была.
– Да, маленькая, но как игрушка.
– Немцы строили, чего ж…
– Не немцы, а литовцы.
– Ну, разницы-то…
– Косой Бык, Селенгино, – упорно продолжал тот, кто предложил сосчитать.
Но его снова перебивали:
– Селенгино уж давно пустым стояло.
– По бумагам-то было. Да и дома оставались…
– Костючиха там до последнего жила. Старуха такая – ух! Всех гоняла…
– Померла.
– Да ты что! Не слыхал…
– Буквально перевезли ее, и через месяц… Теперь какой-то суд с роднёй.
– А чего?
– Ну, квартира не в собственности была, поэтому город, или кто там, не отдает родне… Ну, там черт ногу сломит разбираться.
– Мозги.
– А?
– Мозги сломит.
– Мозги-то мы себе здорово повывихивали. До сих пор как в чаду.
– Эт точно.
– Эх-х…
– А с Таежным как? Неужели оставят?
– Часть расселили, но в основном стоит.
– Там так – у кого изба на суше, а огород – на дне. Кочегарка на самой кромке – метров десять буквально от воды…
– Вроде, слышал, дамбу какую-то мощную сыплют. Важный, говорят, поселок, нельзя терять.
– Ну дак, федеральная трасса через его проходит.
– И чего? Дорога дорогой, а людей-то зачем там держать? Они вообще там в панике – каждый день ждут, что затопит. Тем более сейчас, зимой…
– Может, хе, деньги кончились – переселять. Разорились на нас.
– Они разорятся…
– Вон и Путин на пуск гидры не приехал. Из Москвы руководил. Сэкономил.
– Приехал бы, порыбачил заодно.
– Да чё ему у нас… Его Шойгу на рыбалку в такие места возит!.. А мы… в говно превратили реку…
Приходил к Игнатию Андреевичу и Алексей Брюханов. После долгой непонятной болезни он похудел, потускнел… В первое время, выписавшись, пытался добиваться правды – что же все-таки это у него за язвы на руках (они, черноватые, то исчезали, то появлялись снова, гноились), но заметил: чем громче добивается, тем сильнее сторонятся его окружающие, – мало ли, действительно, чем заражен, – и бросил. Принимал рекомендованные лекарства, они вроде бы помогали.
В основном помалкивал, усмехался горьким шуткам и острым словам земляков. А потом стал приносить листочки.
– Дочери купил компьютер и сам в него лазить наладился. В Интернет. Много там всего… Для чего раньше надо было целую библиотеку перелопатить, теперь за пять минут найти можно. Там и про наши места много чего. Могу почитать. Записал кое-что.
– Давай-давай, Леш, хоть узнаем.
Брюханов кашлянул, объяснил:
– Это путешественник, еще до Петра Первого, семнадцатый век… Не путешественник то есть, а посол. В Китай ехал и к нам забрался. Дневник вел… И вот он пишет, короче: «На левой стороне деревня Кутай, от острова Варатаева две версты. На той же стороне речка Кутай. А на той речке поставлена мелница, и сбирают на Великого Государя…»
– Погоди, – остановил Брюханова Геннадий, бывший тракторист, а теперь грузчик в торговом центре. – Погоди, почему на левой стороне? Кутай же на правой был.
– Может, раньше на левой, – заикнулся Игнатий Андреевич, – три века назад-то…
– Ну а речка тоже место поменяла?
– Леха неправильно списал, видать.
Невесело посмеялись.
– Я думаю, это он относительно себя определял, – предположил Брюханов. – Он же вверх плыл. И от него, значит, слева.
– Гм… видимо… Чего там дальше?
– «А как идешь от деревни Кутая, и от того места идут всё острова, и другого берега не видать».
– Угу, угу, значит, точно вверх шел. Островов выше Кутая полно.
– «На той же стороне деревня Огородникова, от речки Кутая пять верст. На той же стороне деревня Кромилова, а под деревнею речка Мамырь, от деревни Огородной четыре версты. На правой стороне деревня Софронова…»
– А что это за Мамырь? – нахмурился, вспоминая, Игнатий Андреевич. – Под Братском, знаю, Мамырь есть, село… Это он уже в Иркутскую область, что ли, уплыл?
– Да вряд ли… Да мало ли Мамырей? У иркутов и поселок Кутайский тоже есть. Тоже недалеко от Братска.
– Да?.. То-то с нами не церемонились – одним Кутаем больше, одним меньше… Москву бы не стали топить…
– Хе-хе, эт ты к месту сказанул. Про Москву.
С минуту молчали, представляя, что вот появилась идея перегородить Москву-реку, построить на ней ГЭС. И началось расселение москвичей по России…
– А Пылёво-то, – не выдержал Виктор Плотов, – Пылёво наше там хоть упоминается?
Брюханов мотнул головой:
– У этого – нет. Дальше будет… А здесь вот что интересно: оказывается, столько деревень стояли между Кутаем и Усть-Илимском. Тут названий двадцать. – Глянул в бумагу: – Софронова, Суворова, Смородникова… И вот, кстати: «Против той деревни Смородникова искали жемчуг. И в тех местах жемчугу сыскали небольшое, и велми мелок. Только сыскали одно в гороховое зерно грецкое».
Это сообщение вызвало долгий спор. Одни удивлялись и не верили, что в их реке могут обитать жемчужницы, другие уверяли, чуть не божились, что видели не только эти раковины, но и мелкие жемчужины в них.
– Ну, я даже и не додумался, что это жемчужина, – говорил Женька Глухих. – Думал, песчинка такая крупная. Мало ли…
Ему не то чтобы верили, но опасались объявлять, что врет, – именно Женька, выпивоха и шалопай, никчемный мужичок, притащил несколько лет назад в деревню осетра на сорок килограммов…
– А вот здесь про Пылёва, – продолжал Брюханов, – который, наверно, и деревню поставил. Или сын его… «Вверх по реке деревня Кутайская, а в ней пашенные крестьяне: Дёмка Привалихин, Васька Пылёв, Ивашко да Лучко да Климко Савины».
– Привалихин, – вздохнул Виктор. – Сколько всего случилось за триста лет с лишним, а фамилия сохранилась. Не фамилия даже – род!
– Ну, в документах куча фамилий знакомых. Заборцевы, Рукосуевы, Сизыхи, Верхотуровы, Саватеевы, Усовы. Моих предков полно – Брюхановых.
– Да-а, веками держались. А вот взяли их… нас всех и – смыли.
Много вечеров и выходных дней провели бывшие пылёвцы за обсуждением брюхановских записей. Бывало, и кряхтели, глотая слезы, когда слушали вроде этого школьного сочинения:
«В объятиях красивой природы, в живописнейшем местечке среди лесистых сопок, располагалось красивое таежное село Пылёво – моя родина. Исключительно удобное место по достоинству было оценено еще в семнадцатом веке. Наши предки наверняка были поражены богатством и красотой этой местности. Кругом непроходимая тайга, где грибы и ягоды, а на лесных полянах – море цветов. Когда-то первые засельники метр за метром отвоевывали землю у суровой тайги, чтобы вырастить хлеб. Поля вокруг были небольшие, словно заплатки. Защищенные от ветров, они давали хорошие урожаи. В реке всегда было много рыбы, в лесу – зверей.
