– Хе-хе, скоро на пианине заиграю, – шевеля пальцами, приглядываясь к ним, говорил Игнатий Андреевич; было и тревожно, и как-то приятно ощущать их такими, новыми, как бы не совсем своими.
И в конце концов само собой, без усилий снялось обручальное кольцо, которое вросло в кожу-панцирь сорок с лишним лет назад… После смерти жены Игнатий Андреевич подумывал даже распилить его. «Да на хрена! – рассердился на себя за эту мысль. – Не еще же раз жениться!» А теперь перепугался: как знак какой-то это кольцо на ладони. То ли действительно возьмет и встретит женщину, приведет в дом, то ли… Покойников-то обычно без золота хоронят, даже коронки зубные снимают.
Положил кольцо в ящик комода, постарался забыть о нем.
Не забывалось – все сильнее давило одиночество, гнули дряхлость, старость… Игнатий Андреевич почти каждый день выходил на улицу, подолгу, медленным шагом, бродил по городу, избегая оживленных мест, автомобильных магистралей. Убеждал себя, что для здоровья бродит, дышит свежим воздухом, но на самом деле что-то искал, ждал чего-то. И часто замечал стариков и старух, так же бродящих поодиночке и явно тоже чего-то ищущих…
Встречал и знакомых, но даже со своими земляками лишь здоровался. Говорить уже было нечего и не о чем. Да и редкие известия, касавшиеся их города, родных мест, не трогали. Вот, например, арестовали главу дирекции по подготовке ложа водохранилища Рашида Рифатова – воровал, говорят, безбожно, или – наконец компенсировали убытки владелице пылёвского магазина «Северянка» Любе Гришиной. Ну и что? Какой толк? Ничего не изменится. Пылево и другие деревни это не вернет, водохранилище с плотиной из-за этого не исчезнут. Придется ему, Игнатию Андреевичу, и сотням таких же стариков и старух доживать в чужих, немилых квартирах, на не своей земле, дышать пусть свежим, но не своим воздухом… Да и у тех, кто моложе, вряд ли будущее светлее. Наоборот – они дольше стариков мучиться будут. Счастливых он пока не встречал.
В середине апреля позвонила дочь. Справилась о здоровье, а потом произнесла серьезным и несмелым голосом:
– Отец…
Игнатий Андреевич решил, что она опять начнет уговаривать переезжать к ней в Ачинск: «Не хочешь в квартире – избушка есть хорошая на примете. Купим…» Заранее вскипел, хотел перебить, но услышал неожиданное и моментом вернувшее силы:
– Отец, ты не против будешь, если Никитка с тобой поживет недели три? Мы тут ремонт хотим сделать, лоджию застеклить, пока деньги подкопились, а потом с Юрой, – это муж дочери, – на море съездить. На Кипре тепло уже будет, и путевки дешевые… Как-то замотались последнее время, и вдвоем побыть… Как, не против?
– Не против, ясно! – Игнатий Андреевич услышал в своем голосе молодецкую нотку. – Вези!
– Спасибо… И Никитке полезно будет… В этом году в первый класс ведь. Хоть впечатлений наберется.
– Ну да, ну да! Когда ждать?
– В следующие выходные тогда. Надо и мне, и Юре отпуска оформить. Не оформляли пока, твое мнение хотели узнать.
– Ну уж, разве бы я отказал? – обиделся Игнатий Андреевич.
– Да нет! Но вдруг… здоровье бы не позволило…
Полторы недели, которые ждал внука, тянулись бесконечно долго. За первые два дня Игнатий Андреевич подготовил в комнате уголок для Никитки, собрал кровать, купил детских книжек, раскраски, альбом для рисования, – знал, что внук любит рисовать.
Никитку в последний раз видел прошлым летом – дочь с ним приезжала на короткое время. Тогда ему было пять лет, теперь, значит, шесть. Самый хороший возраст, чтоб что-нибудь рассказывать поучительно-интересное, общие занятия находить. Как говорится: старый да малый… У сына дети взрослые, у них свои интересы совсем, а у дочери один вот Никитка… Скорей бы… Может, рыбачить будут ездить: говорят, клюют на водохранилище окуни хорошо…
Так извелся Игнатий Андреевич ожиданием, что под конец и спать не мог – кружил по квартире, как волк в западне.
Дождался, приехали. Дочь переночевала, прибралась – хотя вроде Игнатий Андреевич и навел порядок, но женщине виднее, – разложила Никиткины вещи в комоде и, о чем-то пошептавшись с сыном, в чем-то его убедив, отправилась обратно.
Никитка не то чтобы заметно подрос за этот неполный год, но пополнел, что ли, посерьёзнел. Стал похож на мужичка. В основном сидел на кровати, играл в тонкой пластиковой плашке.
– А что эт у тебя такое? – кивнул Игнатий Андреевич на плашку.
– Айфон… Он как телефон… и еще много другого есть. – Никитка отвечал, серьезно глядя в экранчик, двигая по нему пальцем.
– Новое изобретенье?.. Может, погулять пойдем?
– А куда?
– Ну, это… Тут площадки есть детские. Качели.
Внук промолчал. Игнатий Андреевич придумал другое:
– Или давай на рыбалку. А? У меня удочки есть, снасти. Наладимся и поедем.
– А долго ехать? – не отрывая глаз от экранчика, спросил Никитка.
– Минут двадцать.
Сказав это, Игнатий Андреевич с минуту ждал реакции внука – или «поехали», или «да ну, далеко». Но он молчал, казалось, не услышав последних слов деда. Да нет, слышал… Игнатия Андреевича кольнула обида, и он собрался сказать Никитке, что нельзя так себя вести. Предложили тебе – отвечай…
Никитка опередил неожиданным вопросом:
– Дедушка, а у тебя огород есть?
– А?.. Нет, нету теперь… В деревне был. Помнишь деревню?
Внук оторвал взгляд от экранчика, коротко глянул на Игнатия Андреевича.
– Нет, не помню.
– Ну да, тебе года три было. Куда помнить… Большой огород был, арбузы росли. Ты как-то объелся… – Игнатий Андреевич хотел досказать – «и описался», но не стал. – Малина, смородина… Много было всего.
Снова молчание, и теперь не тягостное. Игнатий Андреевич мысленно ходил по огороду…
– Дедушка, – позвал Никита.
– А?
– Дедушка, а деревни теперь совсем нету?
– Ты, это… ты лучше «деда» говори. – О деревне было тяжело говорить. – Мы своих всегда «деда», «баба» называли.
– «Баба» же плохое слово.
– Почему это?.. А, ну это в другом ведь смысле. А бабушку бабой можно называть. Ничего…
Снова в разговоре прореха. Потом новый, еще более тяжелый вопрос:
– Деда, почему мы все так скучно живем? Почему у нас домы такие скучные?
– Как – скучные?
– Не как у народных людей. – Никитка отложил свой айфон и заговорил необычно для себя торопливо и горячо: – Я когда президентом стану, сделаю, что все будут в отдельных домах жить. И чтобы у всех были свои коровки, и свинки, и куры. И женщины будут женскую работу делать, а мужчины – мужчинскую.
– Хм, – с озадаченной улыбкой кивнул Игнатий Андреевич. – Хорошо бы… Правильно мыслишь.
– А сейчас неправильная жизнь. Все перепуталось. Женщины как мужчины есть, и мужчины как женщины совсем. И делать нечего, когда не на работе, не в садике. Дома сидим и… и нечего.
– Да, Никит, в деревне некогда было скучать. Как с утра начиналось… – Игнатий Андреевич решил объяснить, почему многие живут в городах: – Государству города нужны, чтобы много людей вместе жили. Заводы, фабрики… Рабочие должны рядом быть, для них и стали строить большие дома с квартирами такими вот… А там и другие все так жить стали.
– А вот в фильмах иностранных в городах в отдельных домах живут. Там лужайки у них, и огороды есть…
– Ну да, видал. Но не все так… Это какие должны быть пространства, чтоб миллион людей на земле поселить… Но, конечно, так правильней. И у вас ведь в Ачинске тоже много изб с огородами.
– Их сносят, большие домы ставят.
Игнатий Андреевич улыбнулся на это «домы». Поправлять не стал. Покачал головой:
– Ну да, ну да…
– Я маму с папой прошу дом купить, они не хотят.
– Почему?
– Что времени нет на него. И не надо на грядках кланяться, говорят… Папа получает хорошо – можем что надо покупать. Ну, еду разную.
– Так-то так, только ненадежно это все. Зарплаты, город. В любой момент может так получиться, что все снова к земле кинутся… Да уже счас вон целые замки строят вокруг Москвы. Гектарами землю скупают. Готовятся…
– К чему готовятся? – с какой-то взрослой тревогой спросил Никитка.
– Что придется на земле жить. Самим всё ро́стить, как ты велишь, когда президентом будешь… Вспашут свои лужайки и картошкой засадят, а те, кто в квартирах, – пойдут по миру.
Никитка тяжело вздохнул и снова взялся за айфон.
– Ну чего, едем рыбачить? – спросил Игнатий Андреевич.
Внук буркнул:
– Не хочу.
На памяти Игнатия Андреевича из всех церковных праздников отмечали, помнили один – Пасху. Даже в годы гонений на веру красили яйца, пекли куличи и в воскресенье приветствовали друг друга не обычным «здорово», «здравствуйте», а – «Христос воскресе». И даже партийные отвечали в этот день: «Воистину воскресе!»
Церковь в их селе была закрыта, а потом ее, деревянную, обветшавшую, свалили, построили на ее месте клуб; в избах не осталось красных углов – иконки, если и были, стояли в дальних комнатах на комодах или скрывались в буфетах, за зеркалом. Но в Пасху их доставали, выставляли на виду, зажигали свечи… Постящихся Игнатий Андреевич не встречал, хотя в последнюю неделю перед Пасхой многие ограничивали себя, особенно в яйцах – даже ребятишкам запрещали их есть, а яйца были одним из главных продуктов: мясо далеко не всегда имелось, а яйцо-другое выпил, и сыт…
