– В сравнении с чем? – Коля наколол две горошины из салата и отправил их в рот.
– В сравнении… – Валера оглядел зал, но не нашел нужного сравнения, – ты никогда не думал, зачем мы живем? Одни считают, для работы; другие, для семьи; третьи, еще для чего-то, такого же маленького и незаметного. Но так не может быть…
– Почему?
– Не знаю, – Валера пожал плечами, – просто тогда как-то все бессмысленно получается.
– По-моему, очень даже здорово получается. Главное, как нас учили в школе? «…Чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» А для этого жизнь должна доставлять удовольствие.
– Так, понимаешь, потом удовольствие закончится, причем, одномоментно…
– Как-то рано ты о смерти стал думать, – Коля рассмеялся, вновь наполняя рюмки.
– Я не о смерти, я о жизни…
– Давай тогда верить в Бога, в загробную жизнь. Это тебя больше устраивает?
– А иногда мне начинает казаться, что так оно и есть, только объяснить я этого не могу. Вот, утром просыпаешься и кажется, что был где-то там… Этого нельзя вспомнить, нельзя осмыслить, но ощущение остается.
– Не, – Коля покачал головой, – я такого не понимаю и не чувствую. Может, молодой еще – не дорос, так сказать. А, может, просто глупый, но мне моя жизнь нравится, какая есть. А если что-то в ней не устраивает, я ее меняю – как сейчас, например, взял и сменил работу… Давай выпьем.
– …Вам что-нибудь еще принести, а то у нас кухня закрывается, – официантка неожиданно прервала их беседу.
– Нет, спасибо.
– Посчитайте нас, – сказал Коля.
– Двадцать три рубля сорок копеек, – отчеканила женщина, не задумываясь.
Оба полезли за кошельками, но Коля успел первым.
– Убери. Я заплачу. Я ж сказал, ставлю за первую командировку, – он извлек аккуратно свернутую в маленький квадратик бумажку. Развернул, разгладил на ладони и она приобрела облик «четвертного», с которого сурово смотрел фиолетовый Ильич, – прошу. Сдачи не надо, – он протянул купюру официантке.
Та посмотрела на него каким-то странным взглядом, но деньги взяла. Едва она отошла, Валера схватил Колю за руку.
– Откуда она у тебя?! Ты совсем дебил, что ли?!..
– Почему? – опешил Коля, – это мои деньги…
– Это Васины деньги! Ты за чаем бегал, а не за сигаретами!
– С чего ты взял?.. – Коля растерялся окончательно. Он ведь твердо знал, что «деньги не должны пахнуть», и на тебе…
– С того взял, что так сворачивают деньги только на зоне! Прятать удобнее! Бабы знаешь куда их засовывают?..
– Чего, правда?..
– Нет, шучу! Я ж говорил – без глупостей! Идем отсюда!
Гардеробщик, наверное, так и не понял, почему гости уходят такими недовольными, и подав им куртки, поспешил скрыться за вешалкой.
– Валер, но ведь ничего не будет, правда? – жалобно спросил Коля, когда они уже оказались на улице. Валера, быстро шагавший впереди по узкой дорожке, промолчал, – я не думал, что деньги так сворачивают только на зонах; я думал, это просто… Когда мы там, под прессом сидели, он мне о своей жизни рассказывал. Мне его так жалко стало. Представляешь, он какого-то пьяного на машине сбил и получил десять лет. Разве это справедливо?
– Кто, он? – Валера остановился и развернулся так резко, что Коля с ходу ткнулся в него, – я ж тебя предупреждал, что их нельзя слушать! На машине, говоришь, сбил? А я тебе скажу, что они с подельником вырезали семью, чтоб обчистить квартиру, и от «вышки» его спасло только то, что это первая «ходка». И дали ему не десять, а пятнадцать – мне опера сказали.
– Что, правда?..
Вид у Коли был настолько испуганный, что Валера смягчился, решив не добивать его окончательно.
– Ты понял, что ты дурак? – он поднял ладонь с растопыренными пальцами, – убил бы!..
– Понял, – Коля опустил голову, – и что теперь делать?
– Завтра вернешь деньги и все. Чай не вздумай тащить.
– Но может быть…
– Значит, ты ничего не понял, – заключил Валера и снова зашагал к гостинице.
В номер они поднялись молча. На столе осталась недопитая бутылка. У Коли возникло жгучее желание приложиться к ней, но он боялся еще сильнее разозлить «тренера».
…А, может… – Коля опустился на стул и закурил, глядя, как напарник переодевается, не обращая на него никакого внимания, словно в комнате больше никого и не было, – может, он просто трус? В конце концов, надо уметь рисковать, только тогда будут и деньги, и удача. Даже если все, что он говорил, правда, куда официантка побежит стучать среди ночи?.. Да и зачем ей это? Может, когда-нибудь она и обмолвится о происшествии, но это будет потом, когда мы давно уедем. А сейчас надо «ковать железо не отходя от кассы»! В конце концов, Вася не может меня кинуть – он же дал деньги вперед; он верит мне…
Валера разделся и выключил свет. Скрипнула кровать, зашуршало одеяло.
…Ах, так!.. – Коля встал и тоже принялся раздеваться; рука при этом сама потянулась к бутылке, – чтоб лучше спалось, а завтра все образуется… Он сделал большой глоток, поморщился и выкурив еще одну сигарету, тоже залез в постель. Приятное тепло, в сочетании с легким головокружением, унесли его далеко от зимы, от проклятой зоны с ее звериными законами в другое беззаботное время, когда гамак, привязанный между двух старых яблонь, казался огромным и залезать в него надо было, поднявшись на цыпочки.
Рядом, на корточках сидел Юрка – худой, белобрысый, с вытянутым прыщавым лицом. Он пытался выстроить в шеренгу оловянных солдатиков, но они падали на неровной земле, а гамак тихонько раскачивался, поэтому солдаты, то появлялись, то исчезали, сливаясь с травой своим зеленым обмундированием.
Наконец Юрке удалось их расставить. Правда, шеренга получилась кривой и больше походила на очередь за колбасой.
– Твари! Разве это солдаты? – сказал он зло и вдруг повернулся к удобно устроившемуся в гамаке Коле, – давай повесим каждого пятого?
– Зачем? – не понял тот.
– А в назидание другим! Солдаты должны ходить четким строем, чеканя шаг, а эти?.. Урки натуральные – (Юркин отец какое-то время сидел в тюрьме, поэтому Коля не стал спорить – ему было виднее, как выглядят «урки»), – покарауль, чтоб не разбежались, – Юрка вскочил и умчался в дом.
Пытаясь понять новую игру, Коля уставился на маленькие оловянные фигурки. Подпоясанные ремнями, в черных начищенных сапогах они сжимали крошечные автоматы, даже не подозревая о своей дальнейшей судьбе.
…Какая глупая игра, – подумал Коля, – никакие они не урки. Сам виноват, а теперь все сваливает на них…
Юрка вернулся с катушкой ниток и через несколько минут шесть солдат уже раскачивались на тонкой ветке, согнувшейся под их весом. Вдруг один, самый крайний, соскользнул и исчез среди путаницы стебельков.
– Назад! – заорал Юрка, хватая солдата вместе с пучком травы; сжал его в кулаке, – бежать хотел, сволочь?! Расстрелять!! – глаза его азартно блестели.
Коля с любопытством огляделся, пытаясь понять, как можно привести приговор в исполнение, но увидел солнце, поливавшее землю таким жаром, что та сделалась пепельно-серой и даже потрескалась; увидел пожухлые деревья, блеклую траву, засыпанные битым кирпичом дорожки и огромный тополь. Жаль, что к нему нельзя было привязать гамак – под ним всегда царила прохлада; даже жиденький кустик акации расправил листочки, выставив напоказ два запоздалых желтых цветка.
Юрка уверенно метнулся к тополю, словно давно приглядел место для казни; воткнул солдата в расщелину ствола и схватив камень, сильно ударил по дереву, но солдатик спокойно упал на землю, а из разбитой коры выступил сок. «Палач», опьяненный властью, снова схватил солдата и с силой швырнул об забор. На этот раз крошечная оловянная голова отлетела в сторону. Юрка поднял обезглавленное туловище и размахнувшись, зашвырнул «труп» на соседний участок.
– Так будет с каждым, – произнес он назидательно.
Коля понял, что игра закончена, но так и не уяснил ее смысл – в сознании сохранилась лишь последняя фраза…
Потом откуда-то всплыло воспоминание о чае и Васе, увязывая детство и настоящее в одну совершенно нелогичную схему. Причем тут обезглавленный солдат, Коля так и не понял, но внутри все сжалось. Лучше всего было б встать и выпить водки, чтоб растворить плотный комок страха, но ужасно не хотелось вылезать из постели. Если б кто-нибудь подал ему…
…Так будет с каждым… Главное, чтоб меня не оставили на зоне, а остальное неважно… Вдруг обезглавленное тело стало подниматься над забором, увеличиваясь в размерах; его одежда из нарисованной сделалась настоящей, со складки на рукавах, когда тело двигало руками. Коля подумал, что должен бы испугаться, но страха почему-то не было; наоборот, его охватила удивительная благость, а тело, закрывшее собой солнце, вовсе не казалось грозовой тучей. Но это был уже и не солдат в зеленой гимнастерке, которая превратилась в робу, такую привычную со вчерашнего дня; Коля даже видел номер на груди, но не мог разобрать его; зато он чувствовал, как сжимается его мир, заботливо укрытый серой пеленой. В ней было хорошо без палящего зноя, без мыслей о глупых играх, о недостигнутых желаниях, о пачках чая, лежащих в сумке; в ней не было вообще ничего, кроме состояния покоя и защищенности. Как жаль, что он не может видеть лица солдата – Юрка, гад, отбил ему голову. А, может, оно и к лучшему – если б он видел лицо, то стал бы искать конкретного человека, надеясь получить схожее ощущение, а найти его невозможно; потому и лица нет…
