– Почему прописана не по Дерибасовской? – он вытаращил на Анфису мутно-поносные глаза.
–..?!
– Прописаны в другом городе, а по Дерибасовской расхаживаете, как по дому родному! Платите штраф.
– Но за что? – Анфиса обалдела от такого идиотизма.
– За то, что не зарегистрировались.
– Но я только приехала…
– Короче: или штраф, или вечером на сеновал, ясно?
– Не очень, – Анфиса разозлилась не на шутку и крепко выругалась.
– Ах, так? – разъярился Похренушко. – Взять ее!
Откуда ни возьмись, появилось еще несколько легавых: Анфису затолкали в «воронок» к трем фа-мажорным путанкам.
– За что? – тихо поинтересовалась у самой себя в воронке Анфиса, а тощенькая с малиновой, размазавшейся на губах, помадой, объяснила:
– За что, за что. За «Титаник», известно. Ди Каприо, Роуз с топором… Вот и торчи в ментовке теперь, москвачка хренова.
– Дура, – сказала Анфиса и отвернулась. – Ты хоть «Муму» успела в школе прочитать?
Майор Похренушко не дал возможности расставить точки над шедевром классики и, залезая в воронок, наклонился к Анфисе: она почуяла, как противно несет от него луком, потом, политинформацией и хоровым дирижированием.
– Так как – «туда» или на сеновал?
Анфиса в секундном размышлении «сказать-не сказать гадость?» ужаснулась, до какой же степени она глупа, если материализует постоянно какое-нибудь Г. вместо «большой и чистой». Вот и сейчас: проститутки, офигевший мент, жара; до моря – рукой подать, а ее везут в ментовку…
– Я твой самый знаменательный числитель, – продолжал распинаться Похренушко. – Из первого ряда.
– А я тебя на «ноль» разделю, – осенило вдруг Анфису, и внезапно исчезло все: Похренушко с запахом изо рта, глупые путанки, душный «черный ворон», не списанный с 1937-го, и даже сама Дерибасовская. Жаль было только море…
Вместо всего этого Анфиса увидела саму себя, стоящую неподалеку от грязноватого пятачка, у магазина «Продукты» с игривой надписью «ООО Содом, Гоморра и К°» сверху. На тяжелой железной двери висела ксеранутая реклама «Йохимбе – и вы настоящий пацан», а несколько пока не очень настоящих пацанов внимательно, по складам, читали одинокую бумажку. Автобус, отправляющийся от станции «Куево-Кукуево», ходил раз в полтора часа.
В Куево-Кукуево к этому привыкли; автобус раз в полтора часа мало кого трогал. Анфиса тоже попыталась сделать так, чтобы ее это мало трогало; это почти получилось, если б кто-то не сказал, будто автобус пойдет только до «Куяково», а не до Города.
– А из Куяково до Города когда? – поинтересовалась осторожно Анфиса.
– А из Куяково, мадам, сегодня ничего не пойдет. Отменили.
– Как же тогда до Города добраться? – спросила в воздух Анфиса.
– Ну, язык до Города доведет, – ободрили Анфису куево-кукуевцы и встали в длинную очередь к прибывшему транспорту с табличкой «до Куяково» на лобовом стекле. Автобус напоминал машинку фирмы «Ритуал», но внутри было весело – народец оказался не злобным, а смешливым. Особенно долго смеялись потом карманники, собирающие собственный НДС.
– Почем билет? – спрашивал кто-то, никогда не живший больше, чем на одну зарплату.
– Немерено, – отвечали в другом конце автобуса, вызывая всеобщий смех.
Анфису же смяли с пяти сторон: дышать свободно не было никакой возможности, и она закрыла глаза, представляя, что спит. Вдруг ее так тряхнуло и сдавило, что все кастанедовские сказки потеряли актуальность, и Анфиса грустно вжалась грудью в воображаемый поручень, а через сорок минут оказалась в Куяково с ощущением брезгливости и тоски – одновременно.
– Что я делаю здесь? – снова, в который раз, спросила саму себя Анфиса. – И делаю ли здесь «это» – Я? Где то самое «здесь»? Сейчас ли – оно?!
Она пошла по длинной тенистой аллейке в направлении хоть какой-нибудь гостиницы.
Смеркалось…
Куяковская аллейка оказалась еще и узкой, так что двоим на ней никак было не разойтись. Анфиса, заметив издали гормонально-озабоченного юнца, подвинулась к проезжей части. Но гормонально-озабоченный юнец вовсе не собирался обходить ее стороной, даже наоборот: широко улыбаясь, шел навстречу Анфисе, вспоминая мыслительно-двигательное действие, позволяющее лазать за словами в карман.
– Здрасьть, а вас как звать?
Анфиса подумала, что материализовала опять какого-то козла и нащупав в кармане дамский кастет, отозвалась:
– Неточка Незванова.
– А… – юнец призадумался и снова полез в карман за словом. – А меня Вова. Я в ПТУ учусь, знаю три слова и хочу тёлку. Пошли, Неточка, а то у меня на проститутку не хватит.
Анфиса улыбнулась и, обняв Вову за квадратную талию, даже прошла с ним несколько метров, а около указателя «Бредятино» вспомнила о ловкости рук и достаточно профессионально врезала Вове изящным, но тяжелым дамским кастетом. Получилось стильно: Вова медленно сполз в лужу, а Анфиса, переведя дух, нащупала Вове пульс: его стук показался ей похожим на бой кремлевских курантов.
– Шла-шла, и никого не встретила, – шагая, взбадривала себя Анфиса. – Да и должно же где-нибудь здесь быть море?
Она явно слышала какой-то шум и решила идти на него.
Это было нескончаемо долго. Анфиса еле переставляла ноги и ни о чем не думала – думать сил не осталось, как не осталось сил и хотеть есть. Ветер трепал волосы, а прохладный воздух успокаивал тем, что кожа дольше сохранится в таких условиях, и Анфиса верила ветру и воздуху на дуновение.
Вдруг она увидела море: оно оказалось именно таким, какое показывают по телевизору, только большое, красивое и с запахом. Море пахло морем: криками чаек, соленой водой, мокрой прибрежной галькой, темным небом с полумесяцем, так похожим на рождественский леденец… Анфиса расслабилась и, сняв одежду, легла в самое начало моря; оно погладило ее тело и, зашуршав волнами, пообещало не топить. Тогда Анфиса поплыла в самую середину моря; море снова погладило ее тело и, зашуршав волнами, промолчало про главное; тогда Анфиса поплыла далеко-далеко, а когда поняла, что берегов не видать ни с одной стороны, внезапно увидела себя лежащей в огромной луже в черном купальнике с полинявшей надписью Sorry, my love – на груди.
– Тьфу ты, опять фантомные боли, да и море ненастоящее… – Анфиса стала выжимать волосы, вспоминая почему-то Небезызвестного, хотя, с точки зрения Анфисы, он этих воспоминаний не заслуживал в данной ситуации, когда пора настала вылезать из любых влажных мест сухой, стрессоустойчивой и не смущенной портретом Кун-фу.
Анфиса оделась и, подняв глаза вверх, заметила Солнце. «Утро, что ли», – мелькнуло у нее, но начало мысли тут же оборвалось двумя очень знакомыми голосами, доносящимися из бредятинского репродуктора, от звуков которого Анфису чуть не стошнило прямо на мельтешащих жителей Бредятино, спешащих на праздник Урожая.
– Дорогие бредятинки, бредятинцы и бредятки! Сегодня мы собрались здесь, чтобы… – ради чего все собрались, Анфиса слушать не стала, уловив в репродукторских голосах Точизну и майора Похренушко, а, опознав, окончательно увидела такую картину: вместо моря (хоть и искусственного, но все-таки – моря) образовалась площадь виленина Бредятинского уезда и всё вытекающее.
Между Домом Культуры с облупившейся краской и памятником вождю пролов и проловчанок, выкрашенным довольно неаккуратно серебрянкой вчера вечером (на асфальте можно было заметить капельки засохшей краски), стоял столб с намертво прикрепленным громкоговорителем:
– А теперь поговорим о подскоках, – пел голос Точизны. – Встаньте, товарищи, дружно в ряды – к виленину передом, к Дому культуры задом.
(Анфиса притаилась за кустом крыжовника, ощущая себя бледнолицей на заселенном дикарями необитаемом острове, подглядывающей за их ритуальными танцами. «Интересно, а жертвоприношение у них будет, или – так?» – подумала Анфиса, но спохватилась и, собрав в ладонь волю, прекратила ход мыслей.
Бредятинцы встали в ряды, как велели и, вслушиваясь в слова репродуктора, претворяли их в жизнь (она же – действие):
– На счет «р-раз» сделаем небольшой шаг вперед правой ногой, а левую, слегка согнутую в колене с оттянутым вниз носком, чуть приподнимем вверх, – взволнованно говорила Точизна. – На счет «и», товарищи, легко подпрыгнем на носке правой ноги и продвинемся вперед, а потом сделаем все то же самое с левой ноги.
Особенно хорошие подскоки получались у бредятинцев, стоящих ближе к виленину; те же, кто стоял рядом с Домом Культуры, работали в пол-ноги, но в целом, атмосфера была еще та.
– Подскок, товарищи, можно чередовать с обычной ходьбой! – встрял майор Похренушко. – А сейчас выучим «Ковырялочку». Встаньте, товарищи, в исходное положение.
– Это как? – донесся голос слева. – «На исход», что ли?
– Вы не правильно мыслите, гражданин, – строго сказал из репродуктора майор Похренушко. – Положите руки на пояс…
