Еще я посетил в Балтиморе Институт спектроскопии, руководимый профессором Локовижем. На самом деле «институт» – сильно сказано. Сколько-то лет назад это была мощная структура, в которой имелось много великолепной аппаратуры и работало 15 спецов, поскольку у Локовижа было много грантов. Но времена изменились. В момент моего визита весь «институт» располагался в семи полупустых комнатах, а весь его штат состоял из Локовижа, двух друзей-поляков и трех аспирантов.
Локовиж оказался голубоглазым обаятельным шляхтичем с изящными усиками на красивом холеном лице. Одет с иголочки и аккуратно причесан. Держался он с достоинством, но дружески. Усадил меня в кресло, напоил чаем и преподнес в подарок свою книгу, с дарственной надписью. Это был огромного формата толстенный фолиант на 700 страницах в блестящем твердом переплете, внушавший уважение и благоговение уже всем своим видом, независимо от содержания. Книга являлась капитальным обзором того, что делалось в мире в области биологической люминесценции. В двух местах там были ссылки на парочку моих публикаций. Результаты самого автора были в некоторых местах оригинальными, но по большей части – повторением того, что ранее сделали другие. Я поблагодарил Локовижа за книгу и вручил ему свою небольшую книжечку «Photonics», изданную на собственные средства, на газетной бумаге и в блеклой мягкой обложке (впоследствии книжка была отредактирована западными учеными и переиздана немецким Spring в шикарном виде).
В ходе беседы мы добрались до модели Форстера, которую Локовиж усиленно пропагандировал. Я показал свои данные, свидетельствующие о том, что перенос энергии между молекулами происходит только при контакте. Локовиж начал показывать свои результаты, из которых следовало противоположное. Я указал ему на те моменты, которые он не учел в опытах. Он уклонился от дальнейшего обсуждения своих данных и перевел спор из экспериментальной плоскости в теоретическую. Но тут выяснилось, что мой собеседник не знаком с квантово-механической теорией и, кроме того, не понимает, что при разложении математической функции в степенной ряд первый член ряда является лишь грубым приближением. После короткой баталии Локовиж сдался, сказав в оправдание: «Извините, я по образованию химик, а не физик».
Когда я вернулся из США, то подарил Асе сувенирную авторучку с надписью «Baltimore», после чего она поверила, что я был именно в Балтиморе, а не шлялся где-нибудь. При встрече мы отправились в Коломенское. На Асе было легкое платье, и я с удовлетворением отметил, что в нем она выглядит еще лучше, чем в стильных брюках. Мы купили баночного пива и устроились на лавочке недалеко от церкви, с видом на реку.
«Ну, как там на Западе?», – спросила Ася. «На Западе не принято каждый день здороваться за руку, но принято мыть руки после туалета; а у нас наоборот», – шутливо ответил я. «Нет, я серьезно спрашиваю! Вам не хотелось бы там остаться? Многие ученые уезжают отсюда, живут в Америке припеваючи и находят там вторую родину». – «Два моих приятеля живут в Америке давно и всем довольны, но не чувствуют ее своей родиной. Родина не то место, где человек живет комфортно, а то, где ему хочется жить и умереть». Ася спросила: «А сами американцы Вам понравились?». «Мне понравились американки, а не американцы», – плоско пошутил я. «И много их было?». – «Нет, не много, штук сто. Но вся сотня не сравнится с Вами одной». Ася сдержанно улыбнулась и задала новый вопрос: «Американцы не слишком высокомерны?». – «Держатся они вежливо, но чуть что – молниеносная защитная реакция или нападение. Американский стиль. Кстати, язык народа – его характер; американцы пишут „Я“ с большой буквы, а „вы“ с маленькой; а мы наоборот: „я“, но – „Вы“».
Ася, лингвист и переводчик по образованию и профессии, согласно кивнула: «Да, по языку о народе можно многое сказать». «В русском языке слово „любовь“ не используется во множественном числе; этим мы постулируем единственность любви и протестуем против „любвей“», – привел я пример. Ася снова кивнула и заметила: «Русский язык отличен и от западноевропейских языков, и от восточных. Он формировался в течение веков как совершенно отдельный». Я добавил лекторским тоном: «Кирилл и Мефодий выполнили царский заказ. Русь получила новую письменность. Правящая верхушка в лице царя и бояр обрела самостоятельность под знаменами своей религии и письменности. Это выделило Русь как государство, но надолго отделило ее от западноевропейской цивилизации». «Но нельзя же было жить вообще без письменности», – возразила Ася. «А кто Вам сказал, что до Кирилла и Мефодия на Руси не было письменности? Раскопки, датируемые X–XI веками, ясно показывают: на бытовых вещах, посуде, оружии – везде есть слоговые „чарторезы“. Более того, пользуясь чарторезами, лингвисты смогли расшифровать знаменитый фестский диск, найденный на Крите и относящийся к XVI веку до нашей эры». «И что же там было написано?», – заинтересовалась Ася. «Рысиюния чарует очи. Никуда от нее не денешься. Где ж вы, русичи, в кудрях шлемы? Не здесь, но будем еще мы», – процитировал я по памяти. Ася воскликнула с сомнением: «Не может быть! Сказки!». Я усмехнулся: «Сказки – это истории для детей, а история – это сказки для взрослых».
«Откуда у Вас такой интерес к русскому языку?», – спросила Ася. «Рассказать?». – «Расскажите». – «Моя младшая дочь в школе хорошо училась по математике, но очень плохо по русскому языку: сплошные двойки-тройки. Она делала по 10–15 ошибок на странице! Причем, старательно выучивала правила. Но каждый раз применяла их не к месту или вообще забывала о них. С поразительным постоянством совершала одни и те же ошибки; писала „элексир“ вместо „эликсир“, „чуство“ вместо „чувство“, „сучность“ вместо „сущность“». Ася улыбнулась. Я продолжил: «Отправил дочку к репетиторам – никакого проку. Тогда взялся за нее сам. Но сколько ни занимался с ней – без толку. И я поразился, сколь нехороши школьные учебники: никакой логики, куча грамматических терминов, масса несуразных правил и нагромождение скучнейших упражнений. Сравнивая живой русский язык с жуткими „правилами“, я дивился красоте первого и архаичности вторых. Читая некоторые правила, я, взрослый человек, много читающий и пишущий, частенько не мог понять: в чем суть данного правила и почему оно так по-идиотски сформулировано? И поэтому – что можно требовать от ребенка? Чего доброго, школьник рехнуться может от нынешней грамматики. Запутанная грамматика – творение амбициозных и неумных горе-профессоров – наводит на школьников скуку и тоску. Нынешние учебники по русскому языку почти ничему реально не обучают. Не случайно среди старшеклассников едва ли 10 % пишут грамотно; остальные – как придется. В куче сложнейших правил запутываются учителя и пропадают ученики». Ася поторопила: «И что дальше?». Я пояснил: «Детям нужны новые учебники, а не захламленные, как чердаки, заваленные рухлядью и ненужным. Нужна реформа языка». Ася отметила: «Много бывало реформ в российской грамматике, но – ни одной толковой. Можно ли на самом деле тут сделать что-нибудь?». Я оживленно-лекторски продолжил: «Залогом успешного усвоения правил, исключений и примеров должна являться ассоциативная форма обучения. Для этого нужно использовать яркие краткие образы, имеющие жесткую внутреннюю логику. Этому в полной мере удовлетворяют афоризмы. Поэтому я сел и написал учебник, основанный на нескучных афоризмах и пословицах». «И что потом?», – с интересом спросила Ася. «Потом издал этот учебник за свой счет тиражом 10 тысяч экземпляров. И он пользовался успехом в школах. Недавно его переиздали под названием „Грамматика“». «А дочка воспользовалась Вашим учебником и стала писать грамотно?», – подсказала, засмеявшись, Ася. «Не совсем так. Нашлась одна учительница, которая за три месяца сделала дочку более-менее грамотной. Как она этого добилась, не понимаю, так как учебник я издал позже». – «Значит, дело не в учебниках!», – заметила Ася. «Я бы сказал – не только в учебниках. Но и в учебниках тоже». Ася кивнула: «Вы правы, что важны ассоциации. Когда я учила английский, то новые слова лучше запоминались, если ассоциировались с известным. Например, как запомнить слово dream (сон, сниться)? Нужно уловить, что это слово похоже на близкое по смыслу – дремота, дремать».
Мы допили пиво и двинулись к церкви. «Как красиво умели раньше строить!», – восхитилась Ася, любуясь храмом. «Вообще-то он в татарском стиле», – ехидно заметил я. «Во мне половина татарской крови, – отреагировала Ася, – но я русская». Я кивнул: «Конечно. Русский – тот, кто не ежится, услышав слова: „великая Россия“». Мы погуляли по парку и расстались в метро, договорившись встретиться в выходные.
И тут я совершил роковую ошибку: решил проверить, на сколько серьезно относится Ася к нашему знакомству. Обычно по жизни никогда никому никаких проверочек «на вшивость» не устраиваю. Это делает сама жизнь. Но в отношении Аси мне вдруг подумалось, что она может снова заглянуть на Missing Heart, если еще не решила остановиться на мне, а хочет продолжать поиски. Интернет – наркотик. Многие женщины, начав знакомиться с мужчинами через интернет, уже не могут остановиться. Без интернета – жизнь ли это? Им всё время нужен допинг комплиментов, ресторанов и вечеров при свечах. Я совершил провокацию: вывесил свою анкету на сайте. В тот же день получил от Аси коротенькое письмо, что она передумала. Я понял, что «попал в десятку». Но спустя некоторое время пришла мысль, что вдруг Ася решила зайти на Missing Heart как раз с целью проверить меня? Вдруг я перемудрил? Тогда сам виноват.
