Публика аплодировала не актерам, а драматургу. После спектакля я проводил Катю домой. Она снимала маленькую квартирку у черта на куличках. Комната была чистая и уютная. На стенах висели фотографии мамы и старшей сестры: хорошие лица, простая одежда, усталые позы, рабочие руки донецких шахтерских жен. Представляю, как они гордились своей Катей, пробившейся к новой жизни в огромной Москве.
Катя пожарила котлеты, накрыла стол и выставила литровую бутыль уже початого вермута. Я стал разливать вермут по рюмкам, но Катя запротестовала: «Не нужно полную, я не пью». «Правильно. – кивнул я, – Алкоголь это такая штука, которая мужчину делает мужчиной, а женщину не женщиной». Я выпил рюмку, потом вторую, затем третью. Катя вермут только пригубила. Она задумчиво ковыряла котлету и деликатно, но настойчиво, выспрашивала меня о прошлой личной жизни. Я рассказывал всё подряд, оживляясь с каждой рюмкой всё сильнее. Не зря говорят, что мужчина выпивает и оживает, а женщина выпивает – и только. Катя становилась всё грустнее. Узнав, что я женат (тогда еще не был разводе) и что у меня куча детей, она окаменела. Тут я осознал, что дал маху и что выгляжу в ее глазах полным дерьмом. Оправдываться я по гордости не стал, зато с горя приналег на вермут. Вскоре допил всё до донышка и потянулся к Кате. Она не шелохнулась. «Катя. Я люблю тебя», – произнес я. Это было правдой. И это чувство было вовсе не от вермута. Все прошедшие три недели, которые мы с Катей были то вместе, то врозь, в моей душе царили нежность и радость. А сейчас Катя была как ледяная. Я для нее словно перестал существовать. Она бесстрастным тоном изрекла: «Мужчина клянется в вечной любви… на ближайшие дни. Давай, Кеша, будем просто дружить». Когда женщина на признание в любви отвечает «давай дружить», это означает одно из двух: либо «пошли в постель», либо «пошел на фиг!». Я понял ее именно во втором смысле. Стало так безысходно, что нет слов, чтобы передать это состояние. В голове мелькнула фразочка: «Вот фортуна шутит снова; что-то мне совсем хреново». Голова у меня помутилась, дыхание перехватило; шагнул к полуоткрытому окну…
И очнулся на полу. Катя веником собирала осколки цветочного горшка, который я зацепил с подоконника, когда падал. «Ты такой тяжелый! Не смогла тебя поднять», – извиняющимся тоном сказала она. «Ничего, мне тут хорошо», – попытался я шутить. «Тебе уже лучше?», – спросила она. «Да, хорошо, даже отлично. Просто перепсиховал. Никогда не думал, что я такой псих!», – ответствовал я жизнерадостно. «Пить надо меньше!», – укоризненно покачала она головой. «Да нет, это не от выпивки. Видишь: я совсем трезвый», – возразил я, вставая и одевая куртку. «Ты куда это!? Ночь ведь!», – воскликнула она и начала стелить постель. Я нерешительно замер у двери. Катя невозмутимо спросила: «У тебя есть презерватив?».
Любой нормальный мужчина – как утюг: сначала быстро распаляется, а потом так же быстро остывает. Когда раскаленный утюг падает на ледяную Снегурочку, он остывает мгновенно, а Снегурочка остается холодной. Примерно то же самое произошло у нас с Катей. Любить холодную женщину – всё равно как свистеть на морозе. Ледяное сердце от тепла не тает как сосулька. Не зря говорят, что у женщины есть две руки, две ноги, два уха, два глаза, две ноздри, две груди… – всего по два, чтобы быть вдвое надежней, но сердце – всего одно, чтобы любить только один раз. Я почувствовал, что Катя приберегла этот самый «раз» для другого раза.
Амур стреляет только в те сердца, которые открыты на ладони (в закрытые стреляет дьявол). Грубо говоря, у нас всё случилось как в недетской сказке: «Целовал ее царевич и в лоб, и в щечки, и в уста, целовал, целовал, а она, оказалось, действительно мертвая!». Большего позора в постели, чем в ту ночь, у меня в жизни не было и, надеюсь, не будет. Даже теперь, при одном только воспоминании, уши начинают пылать. Как говорится, морковь краснеет по своей причине, человек по своей.
Утром Катя заявила строго: «Кеша, мне нужно побыть одной». – «Да, конечно. Ты права. Как говорится, если сделаешь всё сегодня, то зачем тебе завтра?». Мы говорили друг другу «ты», а хотелось говорить «Вы». Подлинное «ты» между мужчиной и женщиной возникает под утро далеко не всегда. Я оделся и ушел как побитый пес. Счастье – воздушный шар, радующий глаз на малой высоте и лопающийся на большой.
Через два дня я получил от Кати сообщение. Она извинялась и просила приехать. Я ответил, что, не смотря на чувства к ней, не хочу наступать на те же грабли и что готов пойти вместе в кафе, театр, музей, но только не в совместную жизнь. Она попыталась меня переубедить. Я возразил: «Ты безнадежно замороженная. Моим чувством можно было бы растопить дюжину снегурочек, но не тебя. Давай расстанемся, пока мы оба не заиндевели». Катя прислала длинное письмо, пытаясь меня образумить. Но, движимый стыдом, гордостью и горем уязвленного самца, я решил идти в своей глупости до конца и поэтому ответил грубо: «Мужчина может осчастливить женщину разными способами: комплиментами, женитьбой, детьми, подарками, деньгами, но женщина мужчину – лишь одним-единственным…». Вот так. Сам обрубил возможность счастья. А потом долго сожалел. Кто принимает решение скоропалительно, тот угрызается длительно.
Когда мужчина влюбляется, он становится беззащитным, а когда теряет любовь, то становится опустошенным. Было такое самочувствие, как будто меня трактор переехал. Я стал думать, что большинство женщин – однолюбки: любят только себя. И не нужно от них ждать искренних чувств.
Однако через несколько дней я, с ощущением альпиниста, провалившегося в пропасть и чудом выбравшегося назад, решил начать новое восхождение к заветной вершине под названием «любовь». Кстати, об альпинистах. Альпинист сначала долго лезет вверх, чтобы сверху увидеть – что там внизу, а потом спускается вниз, чтобы взглянуть снизу – что там наверху, где он только что был.
Как найти свою половинку? Задача примерно такая: обнаружить в куче пустышек-моллюсков драгоценную жемчужину. Я снова обратился к сайту Missing Heart. И вдруг – анкета под именем «Grief» (печаль), а вместо девиза – обращение: «Кеша! Я люблю тебя!». А дальше – письмо. Письмо о том, что расставание невыносимо и что нам нужно быть вместе. Письмо заканчивалось так: «Ты только позови меня, мой ироничный умник с грустными глазами!». Я был растроган. Былые чувства всколыхнулись. Но тут же в памяти всплыла обида от того холода, которым она меня обдала в ту ночь, от моего позора и стыда. Хотел было ответить Кате шуткой: «Когда Снегурочка садится на утюг…», но передумал. И всё кончилось ничем.
Однажды мне поступило предложение от одного американского коллеги подать совместную заявку на грант по использовании люминесценции для изучения взаимодействия противоопухолевого антибиотика актиномицина с ДНК. Поскольку актиномицин не люминесцирует, то Рэнди предложил заменить его люминесцирующим аналогом – аминоактиномицином. Написав проект и заполнив кучу сопроводительных бланков и документов, мы с Рэнди подали заявку в CRDF (Civilian Research and Development Foundation). При подготовке проекта всякой писанины было столько, что на целых два месяца пришлось бросить всю другую работу. Вообще система грантов – странная вещь: деньги платят не за реальную работу, а за красивые обещания. Причем, если у тебя уже были гранты, то шанс получить очередной грант выше, чем, если грантов не было. И если ты «маститый» ученый, имеешь много статей, то тоже шансов гораздо больше. И еще ты обязан правильно заполнить все многочисленные пункты и анкеты, не заблудившись в ворохе опросных бланков и иных витиеватых формах бюрократического крючкотворства. Суть дела и реальный результат остаются как бы в стороне, мало кого интересуя. С помощью конкурсов научных проектов и грантов ученые частенько морочат голову себе и людям, ибо без изрядной выдумки и залихватского вранья не обойтись: проект должен сулить перспективы, от которых захватывает дух, иначе не будет финансирования. У многих ученых почти половина рабочего времени уходит на написание грантов, а другая половина – на отчеты по ним. А работать-то когда?
Гранты CRDF являются совместным детищем скопидомной американской околонаучной правительственной администрации и позорно нищей Российской Академии наук. Образно говоря, CRDF представляет из себя мощного американского спрута, опутавшего щупальцами нашу науку и высасывающего из нее все соки: идеи, методы, разработки, изобретения. В обмен на это спрут ежеквартально предоставляет своей жертве кое-какие деньги на выживание, оборудование и реактивы. Платят российским ученым мизерные суммы, в 10 раз меньше американских зарплат. Для научного госдепартамента США тут обалденная экономия.
Конкуренция за грант CRDF очень жесткая: 11 заявляемых проектов на 1 предоставляемый грант. Каждая заявка тщательно изучается американскими учеными, то есть они задаром получают колоссальный объем свежайшей научной информации. Причем, это не просто информация о полученных ранее результатах. Это еще детали способов получения новых результатов, включая анализ перспектив возможного внедрения. Короче говоря, хитрож@пые (пардон, ну не смог я подобрать тут другого слова!) буржуи эксплуатируют российские мозги и руки на полную катушку, за счет чего обеспечивают себе быстрый научно-технический прогресс.
