– Нет. Просто не могу.
Он множество раз задавал себе этот вопрос: почему он не может развестись с женой?
Ночами, смотря на огонь камина, он вновь и вновь спрашивал себя, а иногда бога: Что не так? Что удерживает его возле этой женщины, ставшей такой бесконечно далёкой ещё до свадьбы?
Он вспомнил, как они выбирали мебель для квартиры. Менеджер, ухоженная женщина чуть старше пятидесяти, вдруг сказала: «Я была замужем двадцать три года. Сначала мы спали на раскладушке в общежитии, и каждую ночь. Потом снимали малогабаритную квартирку и родился сын. Потом купили трехкомнатную квартиру и большую красивую кровать. Родилась дочка. Потом дети выросли и мы стали спать в разных комнатах. Потом начали ездить в отпуск по отдельности. А потом развелись». « Ей бы женские романы писать, а не мебелью торговать», – подумал он тогда.
– Давай поговорим о чём-нибудь другом, – сказал он. – Например, о твоём Сибирском Здоровье. Что, собственно, случилось?
Сибирским Здоровьем Ребекка называла папу сына. Она познакомилась с ним исключительно с целью забеременеть. На это время честно ушла из интернета и озадачила бывшего одноклассника, свидетеля и участника первого в е ё жизни романтического порыва. Одноклассник и познакомил со своим партнёром по делу. Впоследствии она комментировала так: мужик неотёсанный, необразованный, косноязычный. Зато пышет здоровьем. Это ребенку и надо. Интеллект по маминой линии достанется.
На самом деле, Сибирское Здоровье оказался вполне нормальным человеком, признал ребёнка своим без всяких оговорок и, в общем-то, предлагал Ребекке жить вместе.
– Чего ты фордыбачишь?! – сказал он тогда Ребекке. – Тебе уже за тридцать, пора бы остепениться.
– На ку-ку мне это надо! – по-пацански отвечала Ребекка и продолжала воспитывать сына самостоятельно, твёрдо определив для папы один день в неделю против столь же твёрдого денежного пособия.
– Сибирское Здоровье завёл себе новую жену и нового ребёнка, – сказала Ребекка. – Не могу сказать, что это для меня большая неожиданность. Он петух, а новая курица оказалась хитрее меня. Мне велено забыть его телефонный номер.
– Можно подать на алименты. Суды сейчас такие дела быстро рассматривают.
– Сама справлюсь. Меня, между прочим, позвали преподавать в институт, который я закончила. Послушай, Карыгин. Если ты не хочешь на мне жениться, давай дружить. В конце концов, я познакомилась с тобой раньше, чем твоя жёнушка. Ненамного, но раньше. Я устала от твоих исчезновений на год-полтора, потом ты появляешься то пьяный, то трезвый, пьяный ты, конечно, менее нудный…
– Я не дружу с женщинами.
– Да-а-а! А с кем ты вообще дружишь? С мужчинами?! Скажи мне, кто твой друг?
– Левон.
– Левон?! Да он потащил меня в койку, едва ты заснул на кухне. Хорош друг!
– Ну, он мужчина кавказский, а ты – блондинка. И потом мы все были пьяны.
– Пьянство феминистки ещё не повод трахать её при всём честном народе. Настоящие горские мужчины читают даме стихи и дарят Шато Руставели.
– Шота.
– Что?! – Ребекка застыла. Юнга сполз обратно на ковёр и тоже замер.
– Шота Руставели. Это имя грузинского поэта, а не название вина.
– Ты безразличный человек, – сказала Ребекка, – Закрылся в своей начитанности, как в колбе. Положи деньги на тумбочку и уходи.
– Уже положил. Ты вовремя написала, я завтра улетаю на Сахалин.
– Семь футов под килем, рыбачок! Надеюсь, в следующей жизни ты не будешь иудой…
_____/////_____/////_______
Рыбопромышленник приехал в гостиницу в семь утра. Пока Павел принимал душ и одевался, он по-хозяйски устроился на стуле возле окна и весело щебетал по телефону с женой.
– Кончай бодягу. Поехали грузить, трудоголик, – хриплым голосом сказал Павел.
– Ох, не любишь ты меня, Паша… Всё, родная, до вечера. Москва призывает!
Всю ночь валил снег. Одинокие прохожие пробирались почти по грудь в сугробах, машины едва ползли, отчаянно сигналя.
Павел грязно выругался: «… ещё и самолеты не летают!»
– За что ты меня так ненавидишь?! – тон рыбопромышленника стал угрожающе серьёзным.
– У меня нет причин любить тебя, – буркнул Павел.
Оставшуюся дорогу до склада ехали молча, стараясь не смотреть друг на друга.
Потом была обычная круговерть отправки продукции, ахи и вздохи бухгалтерши, покрываемое наличными недовольство грузчиков, кран, сломавшийся некстати и починённый семиэтажными матюгами, могильный холод склада, засевший в печёнках табачный дым, истерика дамы-технолога, когда Павел отбраковывал контейнеры с икрой, смех и плоские анекдоты, таджик на электрокаре, яростно пробивающий снеговую полосу. Через семь часов спектакль подошёл к долгожданному финишу. Недостача была чудовищная, как и в прежние годы.
– Пиши долговую расписку и закладную на квартиру, – устало сказал Павел.
– Закладную писать не буду, – Рыбопромышленник угрюмо смотрел на Павла. – У меня дети малые.
– Пиши, – равнодушно повторил Павел. – Сам прекрасно знаешь, никто твоих детей не выселит, закон не позволяет. Это так, фуфлыжка, для успокоения московских инвесторов.
Рыбопромышленник поставил на стол бутылку водки:
– Пить будешь?
– Ты забыл. Я не пью.
– А я пью! – Рыбопромышленник залпом осушил стакан. – Достало тебя, видно, смотрящим работать?
– Не твое собачье дело! – сказал Павел.
– Жалко мне тебя, Паша. Чего тебя на наш остров занесло?!
– А мне тебя не жалко. Живешь как урод и помрёшь под забором.
– Я живу своей жизнью, – сказал рыбопромышленник. – А ты – чужой. Лаешься, как шавка, по указке московских хозяев, а сделать ничего не можешь. А я рыбку ловлю, жену люблю, детишек воспитываю, своих рабов-рыбаков в узде держу, чтобы не чудили лишнего. Говоря твоим вычурным языком, живу в симбиозе с природой.
– Растрачиваю чужие деньги, взятые под стопудовое купеческое слово, – продолжил Павел. – Замечательный симбиоз. И главное, честный.
Первая бутылка опустела, рыбопромышленник поставил на стол вторую.
– Дают – бери. Бьют – беги. Хотя нам, островным, бежать некуда. Мы и так на краю света. Зачем вам в Москве эти деньги? Пропьёте, на блядей спустите, в какой-нибудь форекс просрёте. Ни себе, ни людям, ей-богу! Дайте мне кредит на двадцать лет, здесь город-сад будет.
– Только не лечи меня! Маяковский доморощенный! Я сюда двадцать лет не налетаюсь. Примат производства не актуален в наше время. Балом верховодит фондовый индекс, обручённый с капитализацией процентов.
– Сам ты примат! Доиграетесь до того, что виртуальные пирожки жрать начнёте вместо хлеба. Приехал бы ты хоть раз ко мне Север – какие закаты там и какие задушевные разговоры под костерок можно вести!
– Послушай, Сутулый! – сказал Павел. Сутулый, как ни смешно, была фамилия рыбопромышленника. – Я не любитель задушевных разговоров и послан сюда не для того, чтобы изучать местные достопримечательности. Поверь, я видел места куда интереснее и, надеюсь, ещё увижу. Хвали Аллаха, что мне с московскими инвесторами детей не крестить, иначе я твою шайку-лейку мигом прикрыл бы.
– Расскажу тебе тайну, которую ты и так знаешь. Твои хозяева отличаются патологической жадностью и такой же ленью. Им хочется иметь сверхдоходы, не отрывая задницы от кресла в уютном кабинете. Я им по-простому, по-рыбацки это обещаю, обещания не выполняю, и на следующий год снова обещаю, что будет полное счастье. И воронка всё углубляется и углубляется. И так будет, пока хоть какая-то рыба вдоль нашего острова идёт. Да и когда закончит идти, я ещё лет пять буду сказочки про скорое пришествие горбуши рассказывать.
– Вот в это я охотно верю, – сказал Павел. – Мне, как ты понимаешь, наплевать.
– А на что тебе не наплевать, Паша? – Рыбопромышленник смотрит в упор изрядно нагрузившимся взглядом. – Свою старуху-процентщицу боишься? Ишь, как её обозвали-то: капитализация!
– Мне не наплевать на то, что можно сделать с умной головой и чистой совестью. Как написал довольно давно один дурачок: «… чтобы не было мучительно стыдно!» – сказал он. – Не подумай, что я умею это делать. Умел бы, не сидел бы здесь с тобой. Но хуже другое: в нашем сверкающем восторгами мире это никому не нужно.
– Мир ему не подходит! – значительно произнёс рыбопромышленник. – Извини, мир такой, какой он есть. Не нравится – иди топись в проливе Лаперуза…
_______/////______/////_______
Он сел за компьютер и быстро напечатал сообщение по электронной почте:
Уважаемый Аркадий Борисович!
Интересующий Вас груз в полном объёме отправлен в Москву. Михаил проинструктирован в отношении приёмки продукции и дальнейшей реализации. Также сообщаю, что я разорвал наш контракт в одностороннем порядке. Разыскивать меня не рекомендую. Мёртвым я Вам не нужен, а живым работать не буду, а если и буду, то хлопот не оберётесь. Дом можете забрать, если хотите, сжечь.
