Провалившись в очередное беспамятство, тело Максима возобновило процесс перевоплощения. По спальне прокатился глухой треск. Вытягивался хребет и выравнивались диски. Когда Максим проснется, его рост достигнет одного метра восьмидесяти шести сантиметров, как и предполагалось природой, не учитывающей ни офиса, ни пробок, ни сколиоза. Цереброспинальная нервная система скидывала с себя нажитые меха, облачаясь в девственные нервные волокна. Все до единого органы медленно двигались по неслышимой команде. Они двигались в ту сторону, в которой не было московского быта, и принимали те формы, которые предполагались утробой. Нервные, кровеносные, лимфатические системы выстраивались по-новому. Если б на протяжении этой ночи Максим стоял напротив рентгеновского аппарата, то врач непременно бы перекрестился и позвал свидетелей, чтобы не в одиночестве наблюдать, как исчезают затемненные пятна в легких и как в нижней левой части торса сокращается печень. Но даже излучение не показало бы, с какой скоростью и точностью очищались все до единого сосуды и вены от излишнего холестерина, как они крепли и расширялись.
Утро в Чистом переулке начинается с первых звуков автомобильной пробки, доносящихся с Пречистенки, гастарбайтерской метлы и постоянной возни со стороны владений МЧС. «И почему только какой-нибудь банк не вселился в это козырное место?» – с этой мыслью Максим просыпался каждое утро. Дарья к моменту пробуждения уже покинула квартиру, убрав все, кроме ванной и спальни, где застала Максима Георгиевича в необычно поздний для него час, в два по полудни. Она была уверена, что к завтрашнему дню наберется недостающей ей смелости и выскажет хозяину, пусть и уважаемому, что «приличные люди так не поступают». Пусть и не все знала Дарья о слове «фетиш», она все-таки кое-что слышала про то, что бывают разные там извращения с калом, рвотой и мочой. Убирать это она сочла унизительным, по крайней мере, за настоящее жалованье. Даше повезло, что она увидела только затылок Кудринского, чье туловище было закутано в одеяло. Домохозяйке удалось избежать шока, который, нехитрым делом, мог бы и сразить увядающую женщину.
Солнце вливалось в переулок, слепя смотрящих в лобовые стекла водителей. С площади доносился звон храма Христа Спасителя. Голуби парами теснились на карнизе. Кудринский распахнул окно спальни. Испуганные птицы вспорхнули и улетели в сторону виднеющихся крыш Остоженки. Максим вдохнул полной грудью, недоумевая от бескрайности его вдоха. Осмотрев грязное белье, Максим, удивленный, побрел в ванную, обнаружив там озеро биологического мусора. Представ перед полутораметровым зеркалом, Максим застыл. Вместо него стоял Давид, возможно, с уменьшенной мускулатурой, но с увеличенным половым членом. Кожа сияла, она туго обтягивала здоровое тридцатидвухлетнее тело. Голубые глаза сияли. Кудринский, оглядев себя спереди и сзади, рванул из ванной, отправившись в бесцельное беганье по квартире. Заметив на журнальном столике телефон, Максим схватил его и в растерянности, не зная с кого начать, начал в чего заказывать суши, девок и кокаин, и звать друзей, невзирая на этикет раннего времени. Еще никогда он так себя не чувствовал. Еще никто себя так не чувствовал в тридцать два года в Москве.
Пекин 2009
Какой-то бабушки внук Школьное сочинение ученика 2-го «В» класса Михаила Шнайдера «Как я провел выходные»
«В воскресенье мы с бабушкой провели день вместе. Я приехал к ней на троллейбусе, с Ленинского проспекта до станции метро «Октябрьская». Там она ждала меня на остановке. Мы пошли гулять по улице. Погода была хорошей. Светило солнце, и было жарко. Бабушка то и дело улыбалась. Она подарила мне новую пилотку. Потом мы перешли улицу по переходу и на выходе увидели Микки Мауса. Я с ним сфотографировался, и мы пошли дальше. В магазине мы купили белый хлеб, и сели на скамейку кормить голубей. Я постарался поймать одного из них, но не успел, и птица улетела. Потом мы пошли в Дом игрушки, и бабушка купила мне солдатиков Великой Отечественной войны зеленого цвета. Из термоса мы выпили чай в парке и погуляли у Москвы-реки. Вечером меня забрал папа и привез домой. Он подарил мне значок для моей новой пилотки».
25 мая 1986 года
Утром я проснулся раньше родителей. Лежа в кровати, я потягивался, жадно зевая рассветным воздухом. Мне хорошо запомнилось это отсутствие какого-либо запаха. Я смотрел в окно, и во всю его высоту и ширину я видел только небо, настолько ясно-синее, что оно слепило глаза. Наша квартира располагалась на девятом этаже белого блочного двадцатидвухэтажного дома, в непосредственной близости от городской черты. Если смотреть в окно стоя, а не лежа с кровати, как это я проделывал часами, то открывается панорамный вид на гаражи, голубятню, двор, улицу, мою школу и поле, тянувшееся к редкому лесу за ней. Мне было ужасно интересно посмотреть, что творится там, по ту сторону квартиры. Какие машины едут по улице? Возится ли в своей голубятне Виктор Евгеньевич, наш физрук? Но как бы интересно мне не было, ничто не могло пересилить нежную утреннюю лень и заставить встать, подойти к окну и просто посмотреть. Оставалось только догадываться и додумывать. Единственное невесомое облако медленно проплыло от правой до левой рамы. В контуре угадывалась то кудрявая овца, то буква «О», которая увлекала мысли в сторону русского языка, школы и не сделанной еще домашней работы – сочинения о выходных. Мысль о школе заставила вспомнить еще и приятное, Дашу Мартемьянову, которая постоянно делает мне различные гадости. Она то жалуется на меня, то обязательно что-то шепчет обо мне подругам, то громче всех смеется, когда я по своей неловкости и неуклюжести ушибаюсь на уроке физкультуры. «А вот если, – задумался я, провожая уходящее из виду облако, – она будет перебегать проезжую часть за нашей школой, и автомобиль ее чуть не собьет, то я непременно брошусь в ее сторону и толкну ее, чтобы она спаслась, а меня бы задавили, и тогда она присела бы над моим окровавленным телом и плакала бы и целовала, жалея о том, что не сказала мне при жизни, как сильно любит меня».
1 марта 2006 года
Последние месяца три я встаю по будильнику, так советует мне поступать психиатр, считая, что режим лечит неврастению и психозы. Динамик будит меня каждое утро выходом Монтекки и Капулетти. Таким образом, я пробуждаюсь и присаживаюсь на край двуспальной кровати, вспоминая испаряющийся сон. Видел змей, воду, кровь, сахар, труп, шашлык, пот, кал, холестерин, изогнутую артерию и сердце синего цвета, и все это было в осеннем дождливом лесу. Во сны не верю, сонники не читаю. Никогда не был рабом суеверий, гороскопов и прочей безбожности.
Смотрю в окно. Еще пусто. Вдоль Садового кольца еще горят огни. Редкие автомобили, в основном отечественные, едут в сторону трех вокзалов, большая часть их разворачивается и берет курс на проспект Мира, дешевые модели исчезают из вида, уезжая за прибывающими москвичами и гостями столицы.
По пути к ванной комнате включаю свет и на несколько секунд закрываю глаза от слепящих ярких точек. На кухне меня ждут четыре варианта завтрака:
1. Две таблетки, содержащие 1 мг феназепама, что избавит от мыслей о своей неминуемой гибели и остановит автоматический самоанализ вчерашнего поведения и последнего сна.
2. Банка колы, которая встряхнет желудок и поспособствует испражнению до выезда в офис.
3. Две бутылки немецкого пива, немассового бренда, еще не разливаемого в Калуге, что порешит похмельный синдром на уровне – ничего не болит, еще есть надежда, костюм хороший, виагра безвредна, как витамин С, завтра новый день и т. д.
4. 150 г. Finlandia, что шепнет мне: «Сегодня будет лучше, чем вчера! Завтра будет еще лучше!! Жизнь полна смысла!!! Разум рулит!!!! Катя, выходи за меня!!!!! Поехали в Ниццу на выходные, а лучше насовсем!!!!!!»
Пью колу и прикуриваю сигарету с желтым фильтром, с виду не модную для тех, кто считает «Парламент» за сорок три рубля дорогими сигаретами, узнаваемыми по белому фильтру, и модную для тех, кто ориентируется по часам на держащей сигарету руке. Это Silk Cut, за пять фунтов за пачку, не имеющейся в свободной продаже на территории РФ.
Испражняюсь, наслаждаясь теплом, исходящим из-под алой марокканской плитки, и одновременно борюсь с подступающей тошнотой, вызванной курением натощак, и вчерашними, вернее ночными, 500 граммами.
25 мая 1986 годаМама проснулась. Пошла в туалет. Слушаю. Шум воды, щетка, трущаяся о зубы, скрип двери, сначала ванной, теперь моей комнаты. Закрываю глаза и притворяюсь спящим, зная, что она проверяет, сплю я или нет. Убеждается, что сплю, и идет на кухню готовить завтрак. Как же мне хочется соленой яичницы и жареной докторской колбасы. Если будет творог, то день пойдет насмарку. Проснулся папа. Идет на кухню. Минут пять длится тишина. Идет в ванную комнату. Мама тоже идет в ванную комнату. Слушаю льющуюся воду. Дверь в мою комнату открылась, теперь они вдвоем смотрят на меня. «Хватит притворяться, Миш», – говорит отец. «Т-с-с», – шепот матери громче, чем ее обычный голос. Я открываю глаза и делаю вид, что только что проснулся, тупо всматриваюсь в их молодые лица. Затем мы идем завтракать. На моей тарелке глазунья и обжаренная до корочки колбаса!
