– Я не смогу. Я не такой сильный, как ты, – возразил Ротко. – Ты вон какой бык. А у меня телосложение артистическое.
Диру надоели выходки зодчего, отдаленно напоминающие выходки Гостемила. Одно дело Гостемил, представитель древнего вельможного рода, а другое – холоп, который, видите ли, не холоп, а военачальник смолильщиков.
– А я вот твое артистическое сложение сейчас в узел завяжу, – сказал он.
– Ты мне не грози, – возмутился Ротко.
– Не кричите вы так, – благоразумно вмешалась Минерва писклявым голосом.
– А чего он грозится? – пожаловался Ротко. – Я не холоп его!
– Ага, – сказал Дир многозначительно.
– И вообще непонятно, куда мы все время спешим и от кого прячемся, – заявил Ротко. – Ну его! Я вот сойду сейчас и пойду себе в город. Найду жилье, заработок, и буду ждать князя.
– Вот и прекрасно, – согласился Дир. – И иди себе.
– Ротко, я тогда с тобой пойду, – сказала вдруг Минерва.
– Нет, это лишнее.
– Нет, я пойду.
– Не ходи.
– Вот и идите оба, – насупился Дир. – Идите, идите. Очень мне нужно за вами присматривать!
– Я не беру тебя с собой, ты что! – сказал Ротко Минерве.
– Ну Ротко, ну миленький, ну возьми меня. Я тебе стирать буду, готовить буду. Ну, хочешь, я тебе хвелаш сделаю задаром, прямо сейчас?
Дир стянул сапоги, соскочил в воду и вытащил лодку на берег таким могучим рывком, что Ротко и Минерва где сидели в лодке, там и упали.
– Пошли вон оба, – сказал он.
– А чего это ты вдруг со мной хочешь идти? – спросил Ротко, поднимаясь и игнорируя Дира.
– Хочу.
– Почему?
– С тобой весело. С ним тоже интересно, – она кивнула в сторону Дира, – и вообще, и с Хелье тоже. Вы другие совсем. Не такие, чтобы старые и толстые, которые тайком от жен злобных хвелашиться идут. Те скучные и противные. А дома грязно, и родичи собачатся все время. А Зорец меня бьет все время.
– Какой Зорец? Кто такой?
– Сводник мой. А с вами не так. Вы другие какие-то. Веселые. И шумные, но шумите вы тоже весело.
– Сейчас заплачу от умиления, – сказал Дир. – Ротко, ты либо иди, либо оставайся.
– Я пойду.
– И я с тобой, – сказала Минерва.
– Нет, – ответил Ротко. – Впрочем, знаешь что? Хочешь ко мне в помощницы? И в ученицы?
– Хочу.
– А знаешь, что это такое?
– Нет.
– Я тебя буду зодчеству учить, а ты мне будешь помогать.
– Хочу.
– Она хочет, – сказал Дир.
– Ты тоже хороший, – уверила она Дира. – Но Ротко лучше.
– Вот и идите оба.
– Дир…
– Идите оба! – рявкнул Дир. – Дармоеды.
– Не кричи так, – сказал Ротко. – Если что, понадоблюсь я тебе, например, так дай знать в Краенной Церкви, я там бываю.
– Я так и знал, что ты греческому богу поклоняешься, – презрительно бросил Дир. – Иди, иди.
Минерва выбралась из лодки и подбежала на тощих ногах к Ротко. Ротко еще раз оглянулся на Дира, пожал плечами, и они ушли.
Оставшись один, Дир походил туда-сюда возле лодки, подобрал какой-то лист, порассматривал его, бросил, расстелил на земле сленгкаппу, сел на нее и стал дуться на весь мир. Он, видите ли, тоже хороший, но холоп лучше. Вот пусть холоп тебя и моет теперь, дура сопливая.
Через полчаса к берегу, шествуя степенно, но очень быстро, подошел Годрик в сопровождении двух женщин. Обе женщины понравились Диру. Обе в теле, одна простоватая, другая, возможно, знатного роду.
– Годрик, садись, бери весла, – сказал Дир. – Вечер добрый, женщины распрекрасные.
– Сие есть тот самый кошелька моего придержатель, о коем рассказывал я вам намедни, – представил хозяина Годрик, забираясь в лодку. – Как видите, он именно такой и есть.
– Что это он вам про меня рассказывал? – подозрительно спросил Дир, помогая сперва Белянке, а затем и служанке ее, забраться в лодку.
– Говорил, что ты добрый очень, – сказала Белянка.
– Но глупый, – добавила служанка.
Белянка дала ей подзатыльник.
– Не говорил он такого, – сказала она. – Он говорил, что ты не всегда полагаешься на разум, но больше на … на … Годрик, на что?
– На чувство долга, – подсказал Годрик.
– Вот, правильно.
Дир мрачно посмотрел на Годрика.
– Чем больше долгов, тем заметнее чувства, – пояснил Годрик с серьезным видом.
Дир вытолкал лодку в воду и залез в нее, сев между женщинами и Годриком.
– Ну, чего ждешь? – спросил он у Годрика. – Не наступи мне там на сапоги. Бери весла, поехали.
– Да, – сказал Годрик рассеянно. – А только я сидел в полуподвале как в темнице два дня…
– Как раз тебе случай размяться.
– … хочется подышать воздухом вольным, поозираться, мыслей благостных набраться. Тем более что гребец я, конечно же, неплохой, но ты ведь гораздо сильнее и ловчее. Если ты будешь грести, мы мигом приедем. А если я, то не вдруг. Да и не ел я ничего толком долгое время.
Холопы-то распустились как, подумал Дир, толкая Годрика в грудь. Годрик вывалился за борт. Женщины с испугом посмотрели на Дира.
Вынырнув, Годрик схватился за борт, подтянулся, перевалился, и сел, отплевываясь.
– Все понял? – строго спросил Дир.
– Все.
– Едем.
Годрик взялся за весла.
Вышли на середину реки, поймали течение, повернули на север.
– А почему Аскольд был мокрый, когда за нами пришел? – спросила Белянка, чтобы что-нибудь спросить.
– Аскольд? Какой Аскольд?
Годрик позади Дира закашлялся и два раза ударил серединой весла в край стьйор-борда.
– Ах, да, Аскольд, – вспомнил Дир. – Это он действовал по плану. За нами следили, так мы перебрались на лодке на другой берег, чтобы следящие тоже туда перебрались. А Хелье … то есть Аскольд … поплыл обратно.
– Вплавь? Через Волхов?
– Да, и к тому же половину пути под водой. Мешок кожаный с какими-то свитками скрутил туго, к сверду приладил, и поплыл. Он подолгу может не дышать, он такой, – гордясь другом, объяснил Дир.
– А теперь за нами следят?
– А это мы узнаем. Как увидим лодку, или драккар, так значит следят.
– А ты, Дир, родом откуда будешь?
– Из Ростова я, – ответил Дир с достоинством. – Самый упорный город, заметь, во всех землях славянских. Самый своенравный, и самый славянский. Ни варангов, ни печенегов. А сейчас я в Киеве живу, потому на службе у князя.
– Ты служишь киевскому князю? – с уважением спросила Белянка.
– Да. Я при нем военачальник.
– Это, наверное, очень почетно.
– Еще бы.
– А Киев – красивый город?
– Не очень. Красивый, конечно, но не как Ростов.
Вот дурак Годрик, подумал Дир. Полтора дня с ними просидел в одной комнате, обо мне рассказывал, а то, что я военачальник – не упомянул. И про Киев не сказал.
– А ты из хорошего рода, Дир?
– Конечно из хорошего, – заявил Дир. – Может и не такого высокого, как некоторые роды, – добавил он неприязненно. – Но хороший род. Крепкий.
– У тебя, наверное, есть старшие братья?
– Есть.
– А ты самый младший?
– Да. Откуда ты знаешь? Годрик сказал?
– Нет. Старшие братья из хороших родов обычно сидят на месте. А был ли ты, Дир, женат?
Это хорошо, что Годрик ей не рассказал, подумал Дир. Не имеет права такое рассказывать. Белянка повела тем временем бровью – Годрик за спиною Дира делал ей страшные глаза в сумерках.
– Был я женат, – сказал Дир грустно. – И была у меня наложница. Они очень дружили.
– Кто?
– Жена и наложница.
– Это интересно.
– Обычное дело.
– А как их звали?
– Светланка и Анхвиса.
– А которая из них была жена?
– Светланка, – сказал Дир.
Годрик у него за спиной хмыкнул.
– А? – спросил Дир, оглядываясь. – Нет, Анхвиса, понятное дело. А впрочем, может и Светланка. Годрик? Ну, это не очень важно. Совершенно не важно. Но женщины они слабые, вот что важно. И поэтому пришлось нам расстаться.
Служанка хихикнула, и Белянка дала ей подзатыльник.
– Но пусть они будут счастливы, – пожелал Дир. – А я с тех пор один, как перст. Вот, – он показал перст. – А я-то сам очень хороший муж. Я за женою, уж коли взялся, ухаживаю всегда и, заметь, в обиду не даю. Я ласковый очень, несмотря на сложение.
Служанка опять собралась было хихикать, но Белянка угрожающе на нее посмотрела.
– Эх, – сказал Дир. – Вот и звезды. Хорошо на реке нынче.
Он привстал, лодку качнуло, и женщины, сидевшие рядом, сбились на одну сторону. Служанка недовольно буркнула что-то и отсела от хозяйки. Этим воспользовался Дир и сел между женщинами.
– Не качай так лодку, скотина, – велел он Годрику. – Жених я завидный вполне, – продолжал он свой монолог. – Любые тряпки – пожалуйста. Кроме того, я часто путешествую, есть возможность посмотреть на мир. Пропитание всегда самое лучшее – Годрик при мне, и он большой мастер, заметь, еду доставать даже когда, казалось бы, ее не на что купить.
Белянка слушала очень внимательно, изображая серьезность. Служанка же действительно вдруг увлеклась дировым монологом.
Годрик тем временем посматривал по сторонам. Взошла луна. Гладь Волхова была девственно пустынна. Не резали ее кили драккаров, не лупили по ней плоским дном ладьи и кнеррир, не падали в нее крюки с надетыми на них червяками, не вспахивали ее неводом, не бултыхались и не плескались в ней купальщики, не возводили дамбы и не вбивали сваи строители. Радость свободы свойственна только теплокровным, а то рыбы и прочие речные существа непременно обрадовались бы временному затишью.
