– А он всегда так, – мстительно поддакнула Олька, – вечно сует нос, куда не следует!
Вот негодяйки, разозлилась я на девчонок, навалились скопом на бедного мальчишку, и, распахнув дверь комнаты, командным голосом приказала идти вниз пить чай. Гришка взглядом поблагодарил меня за свое чудесное спасение из лап этих фурий.
Поздно вечером я зашла в комнату сына и попыталась объяснить ему ситуацию. Он не спал и внимательно слушал меня, прижав свою головку к моей груди.
– Сыночек, откуда ты взял, что этот мальчик – твой брат? – осторожно спросила я сынишку.
– Слышал, как вы с Лизкой разговаривали.
Ну, если слышал, то скрывать уже нечего, тем более, и папочка подтвердил сегодня его предположение.
– Да, это твой брат, потому что наш папа – это и его папа, но получилось так, что его мамой стала не я… Как тебе сказать… понимаешь, дорогой, был такой период, когда папе нравилась другая тетенька. Вот, например, сейчас тебе нравится Дженифер, а когда ты станешь постарше, может понравиться какая-нибудь Сабрина.
– Не понравится, – парировал мой мальчик. – Дженифер лучше всех!
– Ну ты представь себе, все же может быть…
– Нет, не может, – упрямо повторил Гриша.
Я вздохнула.
– Я ведь говорю, к примеру. Ну хорошо, допустим, Дженифер понравится другой мальчик, а не ты, – решила привести я более толковый пример.
– Почему другой? – удивился Григорий. – Я же ее друг!
– Конечно, сейчас ты ее друг, но, может, другой мальчик окажется лучше тебя, умнее, красивее, добрее. Может, у них будет одно хобби и они будут ходить в театральный кружок?
Гришенька задумался.
– Тогда я тоже запишусь в театральный, и при чем здесь другой мальчик? – закончил он с недоумением и обидой.
Разговор, как пони в зоопарке, пошел по кругу.
– Сыночек, ты только представь. Это не значит, что так будет на самом деле. Вот и папе случайно понравилась другая тетенька, молодая и красивая…
– Ты самая красивая и лучше всех! – сделал комплимент мой малыш.
Я обняла его.
– Спасибо, дорогой, но папа понял, что был не прав и что я лучше этой с… тети, поэтому говорить об этом не любит. Я прошу тебя никогда не напоминай ему об этом мальчике! Он не член нашей семьи, потому что у него есть своя мама, бабушки, дедушки.
– Ладно… но ведь бабушка Соня тоже его бабуля, а мой папа и его папа, – логично ответил сын.
– Так-то оно так, бабушка Соня, конечно, и его бабушка, потому что она мама твоего папы, но мама малыша не из нашей семьи, а это значит, что этот мальчик не имеет к нам отношения, – аргументов больше не осталось, я не знала, что еще такое выдать, чтобы он больше не вспоминал про своего новоиспеченного братца.
– Почему не имеет отношения? – настаивал мой запутавшийся сын. – У нас же общий папа, а значит, он мой брат!
Разговор зашел в тупик, но Гришенька все же хотел докопаться до истины:
– Почему он не может приехать к нам? Я бы играл с ним, воспитывал его!
Вот только этого нам и не хватает, с раздражением подумала я, а вслух, чтобы успокоить сына, сказала:
– Может, когда-нибудь и приедет, если его мама отпустит. Всё, спи давай! Не задавай глупых вопросов!
И чтобы сегодняшняя беседа уложилось у него в голове, конкретизировала свою просьбу:
– Сынок, не вспоминай про брата при папе, ему это не очень приятно.
– Хорошо, – в конце концов согласился со мной сын, – не буду. Спокойной ночи, мамочка, – он обнял меня своими, вернее, Фимиными руками.
Вот точно так же, едва появившись на свет, он лежал у меня на груди, раскинув свои малюсенькие ручки, как будто пытался обнять меня. Мой самый любимый мальчик на свете! Руки, глаза, улыбка, волосы, фигура – всё от папы. Моими оставались брови, губы, носик и овал лица. Гришенька обещал стать писаным красавцем и, хотя имел с отцом невероятное сходство, все же с каждым годом становился все больше похожим на меня, а значит, обязательно будет счастливым! Здесь не только Дженифер, а еще сотни девчонок станут охотиться за ним, в этом я не сомневалась.
Да… надо бы задуматься еще об одном совместном ребенке, но в моем возрасте уже вообще, наверное, никто не рожает, хотя и доходят слухи о родах на пороге семидесятилетия. Мне как раз будет под восемьдесят, а ребенку двадцать, а потом переходящее звание мамы достанется по наследству моей старшей дочери. Отлично, вот и выстроилась потихоньку схемка. Все равно надо подумать… ведь у нас с Фимой, к большому сожалению, лишь один общий ребенок!
И еще я размышляла о том, что любую свекровь можно понять, лишь самой став свекровью. Я представила, что моего любимого мальчишку уведет за собой какая-нибудь Дженифер, которая будет им командовать, терроризировать его, обирать до копейки, эксплуатировать и, не дай бог, ему изменять, что мой сыночек, выросший в атмосфере любви и нежности, будет терзаться и переживать. В такой ситуации, может, и я стану для своей невестки мегерой, кто знает?
У Эли есть русскоговорящая подружка, которая в свои еще юные годы побывала в руках почти всех знакомых мужчин. Тем не менее, очень удачно вышла замуж за отличного симпатичного и уравновешенного немецкого парня. Родила ему двоих детей и превратила жизнь мужа в ад! Он не только зарабатывает хорошие деньги, купил дом и содержит их всех, но и вместо жены готовит, убирает и смотрит за детьми, получая в ответ только хамство, причем орать на него и унижать ей больше всего нравится при людях. Бедный парень пока терпит, но надолго ли хватит его терпения? Если бы мой Гришенька попал в такую ситуацию, я бы уже давно вышибла нерадивую невестку из дома и моментально развела бы их навсегда.
До сих пор не знаю, почему матери так сильно любят сыновей. Не я одна такая сумасшедшая, но может, это от того, что в нас, женщинах, заложена, запрограммирована любовь к противоположному полу или… они настолько слабы духом, что как никто нуждаются в нашей женской защите и опеке?! Скорее всего…
При отце о брате Гриша больше не спрашивал. Отец и сын постоянно проводили время вместе и были счастливы. Девчонки от Фимы немного отвыкли. Раньше они тоже видели его нечасто, почти постоянно находясь рядом со мной. Кроме того, как я поняла, Лиза еще не могла простить отцу его предательство, поэтому особо навстречу ему не шла. Пришлось провести психотерапевтическую беседу, после которой она немного поняла свою неправоту.
Зато когда приехала Элечка с семьей и родители, все неприятности разом забылись. Эля – моя умница-дочь и мама с папой – мои мудрые предки сделали вид, что не в курсе того, что между нами произошло, но тут я дала промашку. На вопрос Фимы, как они собираются назвать сына, Элька ответила:
– Как вас, Ефимом!
– Да у нас уже появился Ефим, – ляпнула я.
Фима замер и ошеломленно посмотрел на меня, наверное, думая, что раз я сказала: «У нас появился…», значит, уже приняла его мальчишку. От злости чуть не откусила себе язык, вот дура! Забудь уже про этого байстрюка, вычеркни его из жизни! Нет его, нет и никогда не будет в моей семье, пока я жива! Я очень расстроилась. Мама заметила это и вышла вслед за мной на кухню.
– Ну-ка, красавица, приди в себя, – строго приказала она. – Что он тебе сделал этот мальчонка? Это же ребенок, при чем здесь он?
– Ненавижу его, ненавижу! – злоба прямо душила меня.
– Что ты говоришь, Оля? – растерялась мама. – У тебя же дети, и не все твои, между прочим, зачем же ты так? Он ведь не виноват, что родился у этой женщины.
– Нет виноват! – упрямо повторяла я. – Виноват, что родился от моего мужа!
– Ты или не слышишь или вообще ничего не соображаешь! – окончательно вышла из себя мама. – Это же ребенок, пойми, наконец! Ты что же, с дитем воевать собираешься?!
– Всё, ма, хватит! Никогда больше не желаю о нем слышать! Никогда! – резко развернувшись, я поспешно покинула поле боя.
«Ты не права, не права», – кричала мне вслед совесть, но я уже не могла остановиться. Теперь злоба перекинулась и на Фимку. Сволочь, сделал ребенка другой бабе и сидит как ни в чем не бывало: «Люблю тебя, не отдам никому, единственная…». Ненавижу их, ненавижу!!!
Злоба плавно перетекла в истерику и завершилась бурными слезами. Счастье еще, что догадалась уйти в свою комнату.
Уж если я начинаю плакать, не могу остановиться, пока не засну. Это первые признаки нервного срыва. Плачу я очень редко, но метко. О том, что умею плакать, вспоминаю не часто, может, пару раз в год. Жизнь на Западе в суровых условиях капитализма научила меня переживать ту или иную ситуацию молча, стиснув зубы, поэтому вывести меня из себя могут только очень сильная обида или трагическая ситуация, связанная со смертью близкого человека. В данном случае, это обида большая и плохо перевариваемая. Я, конечно, люблю Фиму и рада восстановлению наших отношений, но его измена огромной трещиной пробежала по всей нашей жизни. Как было раньше, больше уже не будет. Будет, наверное, хорошо, но не так великолепно, как прежде. Предательство пережить трудно, а простить еще сложнее.
