– Я – не мадам. Я – заведующая кафедрой струнных инструментов Московской государственной консерватории. И со всей ответственностью заявляю вам – ваш сын не должен заниматься музыкой. Не ломайте мальчику жизнь. Не мучайте его. Возможно, он талантлив в чем-то другом. Возможно, он просто хороший человек. Но не музыкант. Вам ясно? Все, спасибо.
– Позвольте, позвольте… – Филипп, судорожно сжимавший Митино плечо все время, пока говорила преподавательница, отпустил его и шагнул к ней, как будто хотел лучше разглядеть выражение ее лица. Может быть, эта такая остроумная шутка? Женщины ведь шутят иногда так, что лучше бы они вообще не шутили и рты не раскрывали…
– Я вам все сказала, – устало ответила преподавательница. – Кто Арамов? -Она оглянулась, махнула рукой темноволосому мальчику, вскочившему со стула. – Давай, заходи. Мужчина, у вас хороший ребенок, его же видно. Но он не виолончелист.
– То есть вы хотите сказать… – Филипп стал повышать голос, багровея. Волосы падали на лицо, туда-сюда ходил кадык. – Вы, мадам, моего сына не принимаете на платное отделение? Мы имеем право учиться!!! Я буду платить за него! Вы не имеете права… Мы…
– Успокойтесь, пожалуйста. – На крик Филиппа выглянула вторая преподавательница. – Успокойтесь, не надо так переживать. Это неприятно, но лучше сейчас, чем потом. У него все впереди, вся жизнь.
– Нет!!! – крикнул Филипп. – Я буду жаловаться! Где у вас ректор? Я на телевидение напишу! Да вы знаете, кто я?
– Батя, батя… – Митя тянул отца за мягкий рукав. – Пожалуйста, пойдем, не надо.
Как стыдно, ужас как стыдно, почему-то Митя совсем не удивился. Он знает, что он будет мировой звездой, но все равно он не удивился. Как-то он ждал этих слов. Кто-то внутри него ждал. Ведь внутри него столько разных людей. Один идет к мировой славе, другой хочет лепить, третий бегает к Тосе, четвертый любит Элю, любит с каждым днем все больше, ничего больше не хочет, только, чтобы она его простила, тот, кто идет к славе, говорит, что это ерунда, а тот, кто любит, слушать ничего не хочет. И слова преподавательницы неожиданны… и знакомы. Как будто кто-то уже говорил Мите это, просто он забыл, а сейчас вспомнил.
– Я им покажу! – Филипп уже несся по коридору. – Где здесь ректорат? Где?!! Послушайте, где у вас ректор? – Он схватил на бегу какую-то девушку, которая в испуге отпрянула от него. – Где ректор?!!
– Отец, я прошу… – Митя обежал отца и встал перед ним, Филипп снес его с дороги.
– Пошел прочь! Они у меня узнают, как такое моему сыну говорить! Куски дерьма! Куски старого засохшего дерьма!!!
Митя увидел надпись «Выход» и рванулся туда, на лестницу. Филипп заметил, что Митя убежал, и попытался его остановить.
– Нет, батя, нет, какой стыд, я уйду…
– Не уйдешь! – Филипп кинул Митю, тот стукнулся об стенку, уронил виолончель, она поехала по лестнице.
Митя с ужасом смотрел на свой инструмент, как он съезжает вниз, под ноги какому-то седому профессору, с бабочкой, все, как положено, все, как в старой черно-белой комедии… Клоуны, клоуны, они с батей просто как клоуны…
Митя сбежал вниз, подхватил виолончель.
– Что происходит? – с ужасом спросил профессор.
– Ко мне пришла мировая слава! – ответил Митя, видя, как поехало набок лицо отца от этих его слов. А и ладно. Не надо было устраивать все это. Ужас, кошмар, позор.
Митя выбежал из училища, его с трудом догнал задыхающийся и держащийся за сердце Филипп. Дал ему затрещину и прохрипел:
– Воды мне!
– У меня нет, батя.
– Воды даже для отца нет… Господи… – Он с трудом дошел до ближайшей лавочки, согнал студентов, сидевших там с сигаретами, плюхнулся на нее. – Садись, сына! Подумаем, что делать дальше.
– Отец, поехали домой, пожалуйста. Ничего не делать.
– Нет, сына, нет! Я это так не оставлю! Я им еще покажу! Поедем во вторник в Гнесинку! Там нормальные люди работают!
– Поедем, – кивнул Митя. – Но только там то же самое скажут.
– Да ты что! Ты что, сдался? Ты – сдался? Мой сын – сдался?!! Эти бабы ничего не понимают! Да их по мордам видно! Мужиков у них нет, вот они и злые! Что они понимают в искусстве? А?
– Бать, пойдем, пожалуйста, не кричи так…
– Стесняешься меня, да, сына? – горько спросил Филипп. – Стесняешься… Ну ладно… Вот помрет твой батя, будешь на могилке у меня стесняться.
– Бать… – вздохнул Митя, взял виолончель и пошел, не оглядываясь.
Филипп через некоторое время догнал его, взял у него виолончель, несмотря на возражения Мити, обнял сына.
– Мы еще им покажем всем, да, сына?
– Да, батя, обязательно покажем.
– Принесите нам еще чаю, с лимоном! – Никита сделал знак официанту и продолжил, останавливая Элю, которая все порывалась ему возразить: – Не надо ничего говорить, пожалуйста. Ты маленькая, ты просто многого не понимаешь.
– Никит, зачем я буду тебя обманывать?
– Глупая! – Никита засмеялся, хотя Эля видела, что ему совсем не весело. – Не надо никого обманывать. Ты живи, зная, что вот есть я. Я буду приезжать, я тут завязался в двух проектах. Будем видеться очень часто, раза два-три в месяц. Поедешь в Осло…
– Нет.
– Хорошо, не поедешь. Эля… – Он все-таки взял ее руки в свои, несмотря на протесты Эли. – Тебе надо петь, ты понимаешь? Тебе все это в голос говорят.
– Я не знаю.
– А я знаю. Надо петь. И вообще. Тебе надо жить в шоколаде. Смеяться, ездить по всему миру, быть любимой, рожать детей, петь на лучших сценах мира… У тебя всё для этого есть.
– Хорошо.
– Ты так говоришь, как будто выслушала приговор.
– Я… тебя… не люблю.
– Разве вообще слово о любви было произнесено? – легко улыбнулся Никита. – Тебе сколько сахару? Давай тростникового положу, полезнее. Кто говорит о любви? Я тебя не заставляю себя любить. Только пообещай мне, что ты никаких глупостей с этим мальчишкой делать не будешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Сейчас тебе кажется, что ты его любишь…
– Я не буду с тобой об этом говорить. – Эля высвободила руки и хотела уйти.
– Значит… – Никита встал и усадил ее обратно. – Значит, любишь. Ничего, разлюбишь. С ним тебя ждут одни страдания и лишения, это раз. Ты слишком маленькая еще, это два. Я видел его глаза – это три. А он уже не маленький, поверь мне. И предложит тебе совсем не то, что предлагаю я.
– А что предлагаешь ты? – Эля устало подняла на него глаза.
– А я тебе не предлагаю срочно со мной спать. А он предложит, вот увидишь.
– Никит… Давай не будем все сводить к…
– Послушай меня. Тебе есть с кем поговорить об этом?
– Нет, – честно ответила Эля.
– Так поговори со мной.
– Не хочу. Ты не понимаешь. Мы расстались с Митей.
– Как же это звучит! Как красиво звучит! Как расстались, так и снова встретитесь!
– Нет, я не прощу его.
– Элечка, милая… – Никита пересел к ней, осторожно поправил волосы. – Вот я к тебе не лезу, правда? И не потому, что я не хочу. А потому что я порядочный и взрослый. И хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Причем хорошо со мной.
– Зачем тебе это надо? – пожала плечами Эля.
– Глупый и детский вопрос, можно, я не буду отвечать?
– Никит, наверно, ты хороший и даже… – Эля посмотрела в огромное зеркало на своего друга, – даже красивый. Но не для меня.
– Не торопись, пожалуйста. Школу закончи. Поступи учиться. Тебе открыты все двери. Я буду рядом, я тебе обещаю это.
– Ты так хорошо все про себя знаешь?
– Ты похожа на девушку из моего сна, – засмеялся Никита. – Когда мне было пятнадцать лет, мне снилась такая девушка, с золотыми волосами, тонкая, высокая. Она шла мимо, оглядывалась, улыбалась и шла дальше. Я всегда знал, что я ее придумал, а когда увидел тебя, то понял, что она существует.
– Красиво…
– Веришь?
– Нет. Ты думаешь, так бывает – вот сейчас ты мне не нравишься, а когда-нибудь понравишься?
– Ты жестокая, – опять засмеялся Никита, – но, по крайней мере, искренняя. Бывает по-разному. Я знаю только это.
– Может, будем дружить? – растерянно спросила Эля. – У меня как раз нет никого, с кем можно поделиться…
– Рассказать о том, как ты скучаешь о Мите? Я готов выслушать даже это. Но пообещай мне…
– Это несложно пообещать, Никита, – кивнула Эля. – Я понимаю, о чем ты говоришь. Я не смогу его простить. Никогда.
Уже несколько раз она слышала значок сообщения. Телефон лежал рядом, с другой стороны от Никиты. Эля видела начало сообщений.
Прошу тебя…
Эля, прошу тебя…
Ты все не так…
Выслушай, это о другом…
Я сегодня ходил…
Зачем он ей пишет? Ведь она все объяснила. Он думает, ей интересно, куда он сегодня ходил? Все, конец, пути назад нет. Что-то можно простить, а что-то – нет. Все всё знают, одна деревня. Столько человек их видели с Тосей, та сама так откровенно рассказывает, охотно распускает сплетни, не боясь Деряева, не стесняясь…
