— А вы надеетесь, коммендаторе, что это возможно? Эх, если бы я с самого начала мог рассчитывать на вашу поддержку! Потому что, видите ли, коммендаторе… — И тут хозяин павильона со слезами в голосе, как это делают все лавочники, когда умасливают кого-нибудь, в надежде сэкономить одну лиру за счет налога, принялся жаловаться на то, что дела, во всяком случае до сегодняшнего дня, идут из рук вон плохо, что сюда, на эту верхотуру, не забредает ни один посетитель и что, если так пойдет дальше, он свободно может прогореть. Если бы можно было, по крайней мере, добиться сокращения арендной платы…
— Конечно, конечно, — говорил синьор Барнабо, — Я с удовольствием окажу вам протекцию. Как только истечет срок, я займусь этим делом…
В сущности, он не говорил заведомой лжи и даже не старался прибавить значительности своей персоне, так как кое-что он и в самом деле мог сделать, скажем, в подходящий момент походатайствовать за хозяина павильона. Ведь известно, какое значение в учреждениях или министерствах приобретает словечко, замолвленное не только старшим архивариусом, то есть таким человеком, как синьор Барнабо, но даже простым швейцаром, который за чаевые в две или три сотни лир может дать такой ход делу, что просто диву даешься.
Хозяин павильона не знал, как и благодарить синьора Барнабо, однако, будучи человеком предусмотрительным, он поспешил спросить у «коммендаторе» его имя и адрес, чтобы по истечении срока договора почтительно напомнить ему о своем деле. Этот вопрос поверг синьора Барнабо в страшную растерянность, ибо ему было бы крайне неприятно пригласить человека, имеющего о нем столь высокое мнение, к себе в квартиру, где вечно воняло капустой и вареными овощами, не говоря уже о том, что ему просто даже негде было бы поговорить с ним, так как своих случайных гостей они принимали в спальне. Таким образом, для того чтобы встретиться с хозяином павильона, у него оставалась только его комнатка в архиве, где он сидел в черных нарукавниках и где швейцары дружески обращались к нему на «ты».
— Хорошо, хорошо, — сказал он, покашливая, — Однако пока время терпит. Да кроме того, я всегда так занят, что меня просто невозможно застать. Было бы лучше, если бы вы ввели меня в курс дела. Я отмечу все в своей записной книжке и похлопочу. Нет, нет, совершенно исключено, что я могу забыть о том, что обещал.
Он произнес эти слова с такой силой, да к тому же еще поднял руку, словно угрожая всякому, кто осмелился бы хоть на секунду взять их под сомнение, что хозяин чуть ли не почувствовал себя обязанным принести извинения.
— Я совсем не имел в виду, коммендаторе… Ваша любезность, ваша забота… Я сию минуту принесу контракт, он у меня здесь вместе с лицензией на право открыть заведение.
И он с поклоном скрылся в дверях павильона.
Довольный собой, синьор Барнабо гордо огляделся по сторонам и тяжело опустился на стул рядом с женой, которая сидела за столиком одна.
Как раз в этот момент послышался треск моторов, и из-за угла крепости выскочили друг за другом четыре или пять мотороллеров — «веспы» и «ламбретти», — на каждом из которых ехала парочка. Шумно соскочив на землю, парни и девушки направились к павильону. Хозяин выглянул из дверей и тотчас же принялся вытаскивать на улицу столы и стулья, каждый раз извиняясь перед синьором Барнабо:
— Сию минуту буду в вашем распоряжении, коммендаторе.
На почтенного синьора, которого величали коммендаторе, вновь прибывшие поглядывали довольно равнодушно, однако, несмотря на то, что его присутствие как будто не произвело на них заметного впечатления, их веселость, казалось, приутихла, и они стали вести себя гораздо сдержаннее. В свою очередь, синьор Барнабо полным достоинства жестом водрузил на голову свою шляпу и застыл рядом с женой с видом самой натуральной суровости.
— Ну вот, я к вашим услугам, коммендаторе. Прошу меня извинить, — сказал хозяин павильона, подходя к ним с полной папкой бумаг, после того как обслужил новых посетителей.
Слово «коммендаторе» хозяин произносил, повышая голос, словно догадывался, что это доставляет удовольствие синьору Барнабо. И в самом деле, каждый раз, как он произносил это слово, вновь прибывшие поворачивали к ним головы. Синьор Барнабо прочитал весь контракт от первой до последней строчки. Читая, он то и дело поджимал губы и хмурил брови, в то время как хозяин стоял подле него, склонившись в полупоклоне и не касаясь спинки стула.
— Хорошо, хорошо, — проговорил синьор Барнабо. — Я немедленно займусь вашим делом, хотя оно вовсе не спешное. Но как говорится, не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Иногда дела такого рода тянутся долго, возможно, придется обращаться в министерство. Так что, если начинать, когда срок уже истечет…
— Это как вы считаете нужным, коммендаторе, вы лучше меня разбираетесь… — отвечал хозяин павильона.
Синьор Барнабо между тем вытащил из кармана авторучку, которой мог бы гордиться любой служащий, и начал записывать в маленьком блокнотике, в рекламных целях бесплатно распространяемом одной фармацевтической фирмой, условия контракта. Каждый пункт он переписывал слово в слово, ничего не опуская.
— Хорошо, — повторил синьор Барнабо. — Все в порядке. Я немедленно займусь этим делом. А теперь, — добавил он, словно это только что пришло ему в голову, — принесите две бутылочки оранжада для детей. Такие же, как вы приносили, не больше. Ведь эту мешанину готовят из порошка, детям даже пробовать ее не полагается.
— Сию минуту, коммендаторе, — сказал хозяин павильона, укладывая в папку контракт. — Не знаю, как и благодарить вас, коммендаторе… Два раза оранжад, очень хорошо. А может, дети больше любят оршад, он слаще?..
— Нет, нет, — сказал синьор Барнабо, который не знал, сколько может стоить оршад. — Две бутылочки оранжада, такие же, как вы приносили нам, не больше. Две.
— Прекрасно, коммендаторе, сию минуту принесу. Угодно что-нибудь еще, коммендаторе? — повторил хозяин, продолжая кланяться, в то время как ребята, которые вертелись поблизости, в надежде получить свою долю лакомства, подошли к столику, а приехавшие на мотороллерах парни и девушки то и дело поглядывали в их сторону, пораженные необыкновенной почтительностью, с которой хозяин увивался вокруг синьора Барнабо, и готовые предположить, что в лице последнего они встретились с какой-то весьма важной персоной, может быть, даже с префектом, которого они не знали в лицо.
А синьор Барнабо, довольный и исполненный сознания собственной значительности, чувствовал себя вполне в своей тарелке. Он мирно беседовал с женой, объясняя ей, какое благодеяние окажет хозяину павильона, и даже к ней невольно обращаясь в несколько покровительственном тоне. Попутно он объяснил ей, что государственная собственность в силу самой свой природы не может быть отчуждена в пользу частного лица, а может лишь передаваться в аренду на определенный срок. Взять, например, пляжи. Пляжи — государственная собственность. Никто не может, скажем, купить кусок пляжа. Крепость, как национальный памятник, также является собственностью государства. Поэтому, для того чтобы открыть здесь собственное дело, хозяин должен был выхлопотать лицензию и обязан вносить арендную плату. Дела такого рода имеют огромную важность и весьма щекотливы, поскольку непосредственно задевают интересы государства. Но именно его учреждение, больше того, главным образом сам синьор Барнабо, как раз такими делами и занимается. Даже ребята, смаковавшие свой оранжад, с интересом прислушивались к этим объяснениям, и хотя на них не производил впечатления тот факт, что хозяин павильона величает их отца «коммендаторе», они, естественно, были счастливы, что у них такой папа.
Когда они приехали сюда, солнце было почти в зените, теперь же оно всего на ладонь не доходило до линии горизонта, и вся долина, раскинувшаяся у подножья холма, была наполнена теплым, ярким и прозрачным светом. Синьор Барнабо встал со стула и подошел к краю площадки, на которой были расставлены столики, чтобы полюбоваться на это зрелище. Сейчас он чувствовал себя чуть ли не хозяином всей этой красоты.
— Какой вид, а, коммендаторе! — подходя к нему, воскликнул хозяин павильона. — Ну скажите по совести, разве есть здесь место красивее этого? Какой закат, какой свет!
— Сказочно, — отозвался синьор Барнабо, не отрывая взгляда от необъятной панорамы. — Я бы совсем не прочь построить здесь виллу.
Однако хозяин павильона продолжал свое.
— В наше время природу не ценят, — говорил он. — Вы видите, коммендаторе? Вот вам — все мои сегодняшние посетители, — и он кивнул в сторону молодежи, приехавшей на мотороллерах, — Ну как тут быть? А ведь налоги-то все равно платить надо. Если бы хоть арендную плату малость скостили…
Таким образом они еще поговорили о деле хозяина, прохаживаясь взад и вперед перед павильоном. Синьор Барнабо ходил, заложив руки за спину, важно кивая головой, хозяин, каждый раз, когда синьор Барнабо поворачивался кругом и направлялся в противоположную сторону, описывал вокруг него дугу и неизменно оказывался слева от него. Время от времени синьор Барнабо останавливался, чтобы еще раз полюбоваться закатом. В этом случае разговор прерывался и наступала пауза, полная созерцательности. Наконец, в последний раз заверив хозяина в своей готовности заняться его делом, синьор Барнабо пожелал заплатить за оранжад и крикнул жене и детям, что пора двигаться в обратный путь. Быстро спускался вечер, снизу, из глубины долины, потянуло свежим ветерком. Синьора Чечилия застегнула ребятам пальтишки (как-никак два часа подряд бегали и скакали) и плотнее запахнула на шее свой черный меховой воротничок.
