Вдоль стен Верано, в неярком свете уже угасающего дня, брели прохожие — какая-то парочка, старик…
Мальчик-посыльный, привстав на педалях, весь в поту, тянул свой трехколесный грузовой велосипед вверх по подъему… А наши парни, приложив рупором ладонь ко рту, с подножки трамвая задирали встречных:
— Эй, коротышка, коротышка, толстячок!
— Года через два будешь что надо… Но ты и сейчас ничего!
— Вот это да! Смотри, как вертит боками!
— Да ты не слушай, что он тебе вкручивает… Ты лучше меня послушай…
— Эй, девушка! Если будешь себя так вести, кто же тебя возьмет замуж?
— Эй, парень, смотри не выплюни легкие!
— А ну, поднажми!
— Гляди, во дает!
Между тем вот уже показались первые дома Сан-Лоренцо с их потемневшими фасадами, первые красноватые улицы, вот уже вырисовывается и белеет вдали, растет на глазах портал церкви святой Бабианы, а потом старый скверик посреди площади, а в нем, смеясь и жестикулируя, прохаживаются среди скамеек и газонов, хранящих зелень прошлого лета, компании самых развеселых ребят из Сан-Лоренцо, вышедшие на вечернюю прогулку…
Вечер опустился на Сан-Лоренцо подобно грозе: на прямых и длинных улицах вокруг площади со сквером слышался стук поспешно захлопываемых ставен, мелькали тени мальчишек, бегущих с бутылками молока; посыльные нажимали вовсю на педали своих трехколесных велосипедов, пробираясь сквозь толпы спешащих людей, которые так торопились домой, словно и впрямь спасались от неожиданно хлынувшего ливня.
Воздух был скорее грязен и мутен, чем темен; на повороте, освещая еще по-дневному светлый асфальт, ослепляюще ярко и резко вспыхнули зажженные фары какой-то машины; казалось, что налетел ветер, пропитанный запахами и сыростью, и пошел хлопать ставнями, рамами окон, дверьми, трясти хилые, засохшие деревца в сквере, принес тревогу во весь квартал. А в действительности наступал самый что ни на есть спокойный час — час приближающегося ужина.
Сборник «Итальянская новелла XX века» — продолжение вышедшего в 1960 году сборника «Итальянская новелла. 1860–1914». Продолжение не столько строго хронологическое, сколько логическое; временные границы между двумя сборниками весьма условны, так как порой трудно, если не невозможно четко разграничить по годам возникающие почти одновременно и взаимно связанные явления общего литературного процесса или отдельные этапы творчества того или иного писателя. Некоторые имена (например, Пиранделло) вполне могли бы фигурировать в этом сборнике, а не в предыдущем, и наоборот — рассказы некоторых писателей, стоящих на рубеже двух веков (Палаццески или Папини), могли бы быть включены в первый сборник. Но обе книги вместе должны дать достаточно полное представление о развитии итальянского рассказа за последние сто лет. А разграничение между ними скорее в том, что творчество писателей, чьи произведения вошли в первую книгу, — это уже классика, уже история итальянской литературы, тогда как рассказы настоящего сборника, независимо от того, здравствуют или умерли их авторы, — это современная итальянская новелла, сегодняшний день литературы Италии.
Дело не только в том, что первый сборник исчерпывающе показал творчество писателей-веристов — от Верти до Деледды, а отчасти — и творчество таких столпов декадентства, как Д’Аннунцио, второй же — знакомит с авторами, представляющими гораздо более поздние направления — от «магического реализма» Бонтемпелли и критического морализма Альваро до творчества плеяды неореалистов. Основное, на наш взгляд, в том, что первый отражал литературу исторической эпохи, главным в которой было объединение Италии, проблематика, поставленная на повестку дня Рисорджименто, тогда как второй отражает литературу следующей эпохи, литературу, внутренний стержень которой — это борьба против фашизма, Сопротивление, стремление к социальному обновлению.
В сборник вошли рассказы двадцати трех мастеров современной итальянской новеллы (круг авторов — и старых, и молодых — значительно шире, но нам пришлось ограничить и так разросшийся список). Имена некоторых из них — Кальвино, Кассолы — уже широко у нас известны, с другими — например, со Свево, Фенольо — советский читатель знакомится впервые.
Итало Свево (1861–1928)
Жизнь и творчество Итало Свево связаны с Триестом — торговым городом и портом на Адриатическом море, где своеобразно скрещивались итальянское, австро-германское и славянское культурные влияния. Писатель родился в семье триестинского еврея-коммерсанта, с 12 до 18 лет учился в Германии, получив солидную филологическую и литературную подготовку. В течение многих лет критиков смущало в произведениях Свево влияние немецкого языка и триестинского диалекта, в котором переплетаются многие языковые воздействия; отсюда и сам псевдоним писателя, которого звали в действительности Этторе Шмиц: имя Итало должно было указывать на его итальянское происхождение, а фамилия — на германистское образование, ибо Свево (а правильнее, Звево) по-итальянски означает «шваб». Возвратившись в Триест, юноша продолжал занятия, получил коммерческое образование, и начал первые литературные опыты. Он писал рассказы и пьесы, сотрудничал в качестве литературного критика в местной газете «Независимый». Именно в этой газете в 1890 году он опубликовал свой рассказ «Убийство на улице Бельподжо», который наиболее характерен для раннего периода творчества Свево. Банкротство отца ввергает молодого литератора в нищету, и он влачит жалкое существование банковского клерка, нашедшее отражение в первом романе Свево «Одна жизнь» (1892). Во многом автобиографический характер носил и другой роман — «Дряхлость» (1898). Оба романа — по существу нескончаемый диалог автора с самим собой. Литературное творчество было для Свево жизненной потребностью, попыткой самоутвердиться, разобраться в собственном подверженном мучительным конфликтам внутреннем мире. Но вместе с тем писатель избегал манеры исповеди или воспоминаний, неизменно стремился к объективизации своего жизненного опыта и наблюдений за жизнью буржуазного общества Триеста.
Если глубокий психологизм и отношения между героями напоминают (особенно в первом романе) «Красное и Черное» Стендаля, то описания монотонного чиновничьего быта, жалких развлечений, городского пейзажа ближе к итальянскому веризму или французской натуралистической школе. В целом это были серьезные реалистические произведения, тяготевшие к максимальной психологической углубленности и чуждые эстетским устремлениям многих литературных сверстников Свево.
После выхода первых романов, не замеченных критикой, Свево замолкает более чем на двадцать лет и целиком посвящает себя деятельности фабриканта-предпринимателя. Он женится на богатой дальней родственнице и наследует предприятие ее отца.
В этот период Свево сближается с жившим в те годы в Триесте Джеймсом Джойсом. Ирландский писатель уже тогда говорил и писал своим друзьям о Свево как о большом таланте. В 1923 году — спустя 25 лет после «Дряхлости» — выходит третий роман Свево — «Самопознание Дзено». В этом романе, как и в последнем произведении, которое успел закончить писатель, — «Повести о добром старике и прекрасной девушке», — наиболее явственны характерные для творчества Свево черты — глубокий психологизм, анализ собственных слабостей, неизменная ирония, склонность к морализированию. Отношение писателя к своим безвольным, не умеющим и не желающим управлять собственной судьбой героям, двойственное — он им сочувствует, но вместе с тем осуждает.
В этот период к Свево приходит признание и в Италии. О нем публикует статью поэт Эудженио Монтале, его поддерживает литературная молодежь, миланская группа «Конвеньо», журнал «Солариа». Но в 1928 году жизнь писателя внезапно оборвалась: он погиб в столь редкой тогда автомобильной катастрофе.
В рассказах, опубликованных уже посмертно (сборник «Короткое сентиментальное путешествие» содержит 18 рассказов, в том числе написанный в 1923 году рассказ «По-предательски», перевод которого мы помещаем), Свево пытается достигнуть максимального отстранения от своих героев и объективности моральных оценок при помощи иронии. Его произведения — и романы и рассказы — своеобразная летопись жизни триестинской буржуазии.
Много лет о книгах Свево никто не вспоминал. Однако в 50-х годах его слава начала расти. Многие итальянские и иностранные литературоведы склонны рассматривать его, прежде всего, как предшественника Джойса и Пруста, подчеркивать влияние на его творчество фрейдизма и даже считать, что он первым ввел в роман психоанализ, был одним из первых представителей «литературы потока сознания». Но, несмотря на известную близость с фрейдизмом (к практике которого Свево относился иронически), психологизм Свево остается реалистическим. Именно этот аспект выделяет прогрессивная итальянская критика высоко оценивая творчество Свево, она отрицает его декадентский характер, подчеркивает его рациональную и гуманную основу, элементы социального протеста, иронию в изображении мирка триестинской буржуазии. Ныне Свево занимает важное место в истории современной итальянской литературы.
