того запарился, что руки трясутся. Но кое-как напёр всё же на себя. Надел и снова в
мат-меремат.
– Да оно чо за кальсоны таки!? Где у них прореха-то – застёгивать нечего и ошкур какой-то
широкий, без резинки! Чо же за хитры кальсоны таки?!
Свою старуху, которая его в баню собрала, и так и эдак обозвал. Я смотрю, да и говорю:
– Так ты же вместо штанов-то рубаху надел.
Он рассмотрел – ещё пуще озлился – а как её теперь снимать? Она с ног не слазит. А тут жара.
Я говорю, так давай дверь-то откроем.
– Нет, – говорит, – не будем. А, да хрен с ней, этой рубахой!
Куфайку надёрнул, да и пошёл в дом. Старуха как его увидела, так и упала со смеху.
И кузнец, и мельник
А у нас ить в родове-то были сплошь кузнецы да мельники. Я с армии пришёл, меня
председатель колхоза Десятник на другой день в кабинет вызыват. Прихожу.
– Гордеев? – спрашиват.
– Гордеев, – говорю.
– Завтра в кузницу пойдёшь. Кузнецом будешь.
– Андрей Петрович, так я же не умею.
– Как это не умешь? Мне дядя твой, Виктор Алексеевич, сказал, что твой отец хорошим
кузнецом был. Значит, и ты должон уметь.
Ну, а чо тут сделаш? Пошёл на другой день. А там молотобойцем был Степан Калинин.
– Вот, – говорю, – кузнецом назначили.
– Да я уже слышал, – говорит Степан, – сказали мне, что новый кузнец придёт. Давай ковать
будем.
– Так я же не умею.
– А мне како дело? Куй, если кузнец.
Стоим, разговаривам. Тут дядя Витя приходит.
– Ну, так и чо не работаете-то? – спрашиват. – Чо лясы точите?
Я говорю:
– Это, наверное, ты, дядя, меня сюда затолкал?
– Да вообще-то, конечно, я, – говорит он, – думаю, должны же в тебе каки-то задатки быть. Ты
парень молодой, приучайся. Давай-ка попробуем подкову скуём.
А ведь её, подкову-то, не так-то просто сковать. Дядя взял маленький молоточек. Рассказал, как
надо работать. Сначала он стукнет, покажет куда ударить, потом я. Если молоток набок положит,
значит всё, конец. Слушать, так прямо музыка получца. Стучали, стучали, я разошёлся, он кладёт
молоток набок, а я как навернул по нему и сломал черень.
– Ну, чо же ты… – говорит он, – я же тебе рассказал.
– Прости, – говорю, – дядя, ошибся маленько.
В общем, так и пошло, дальше больше. Дядя-то добрый мастер был. Он всё мог сделать.
Раньше ведь была кузнечна сварка, так вот где он сварит – там уж не лопнет. Лопнет, так по
другому месту. Гайки тогда все кузнецы квадратны делали. А он делал и шестигранны. Большой
мастер был. Но за числом не гнался – всегда лишь бы хорошо сделать. У нас там ещё один кузнец
был – наш однофамилец Андрей Гордеев, так дядя Витя всё над ним смеялся.
– Он, – говорит, – не гайки делат, а пельмени стряпат.
Андрея потом так Пельменем и прозвали. А теперь это прозвище уже на сына и внука перешло.
В общем, постепенно я приспособился. А потом что-то на трактор потянуло. И я ушёл из
кузнецов. Поработал маленько на тракторе. Снова вызывают к Десятнику.
– С завтрашнего дня ты – мельник.
– Так я же не умею, – говорю я, – я никогда не молол.
– Так дядя-то твой Алексей Алексеевич мельник. Научит. Ему надо в отпуск сходить.
Прихожу на мельницу. Дядя Алёша говорит:
– Вот гляди, тут ничего мудрёного-то нет. Давай покажу, как жернова ковать.
Стал показывать. А там тоже кой-какие сложности имеютца. Ковать их надо так, чтобы бороздки
на жерновах оставались, чтобы мука не перегревалась.
Ну, начал работать. И всё нормально вроде бы шло. Уже свой месяц дорабатывал. Приезжают
на мельницу Лапины.
– Давай, – говорят, – боярку да черёмуху смелем. Можешь их смолоть-то?
– Делов-то, – говорю, – чем черёмуха хуже пшеницы? Смелем, конечно. Только давай уж после
работы, а то кто знат чо может получитца.
После работы они привезли по пол-мешка боярки и черёмухи.
– Чо сначала-то высыпать? – спрашиват Лапин.
– А, – говорю, – кака разница? Давай хоть боярку.
Засыпали. Старуха его стоит с мешочком у желобка – ждёт, когда молота боярка посыпитца. А
там нет ничо. Смотрю: между жерновами чо-то расстояние стало больше – вся боярка там
осталась. Чо же дальше-то делать? Я говорю:
– А, давай, туда же и черёмуху. Может ей протолкнёт.
Засыпали черемуху. В мешок к старухе два каких-то куска упало и всё. Смотрю, а жернов
вообще оттопырило. Приподняли его, а там вся ягода одним блином. Старуха ругатца.
– Зачем брался, если не умешь? Ведь Алексей-то нам молол.
Кое-как отскрябал я потом эти жернова ножиком. Дядя Алёша пришёл на другой день, смеётся.
– Надо бы, – говорит, – и черёмуху, и боярку пересушить. А то ягода у них в кладовке лежала и
отсырела.
– Ну, да ничо, – говорю я, – теперь и этому научился.
Матрасовка
Старик-то Родьев хитрый был. Приворовывать любил. Воровал, даже если и не надо было. У
соседа приноровился сено таскать. Разобрал частокол, взял матрасовку и к сену. Набил её полну и
потащил. Из-под матрасовки токо ноги торчат. А сосед, такой же старик, увидел, обозлился,
схватил частоколину, да хлещет сверху по этой матрасовке. А Родьев-то не подрассчитал и дыру в
частоколе узку сделал – матрасовка не пролазит. Хозяин его колотит, а Родьев орёт:
– Ты за чо меня бьёшь-то?! За чо?! Отдай мне матрасовку! Это моя матрасовка-то!
А сосед ему:
– Да я не по матрасовке бью, а по своему сену, которо в матрасовке!
…В другой раз Родьев загнал своих коров в сельник, уже к другим соседям, к Лапиным. Загнал,
а сам к ним в избу зашёл. Пелагея возится у печки, думат, чо это он раным рано-то припёрся. Ну,
ладно, сели, разговаривают. Пелагея говорит:
– Ты сиди, Сашка счас встанет, да чаю попьём.
– Ну, ничо, можно и чаю пошвыркать, – говорит он, – я ведь сёдни ещё не чаевал.
Сидят чаи распивают. Сашка – старик её, поднялся. Пошёл во двор – видит: вот так гость у них
сидит! Сам чай пьёт, а его коровы в сельнике сено жуют! Забегат в дом, орёт:
– Коровы в сельнике!
Родьев аж чуть не захлебнулся.
–Неужели мои?! Вот подлюги, так подлюги! Я ить сёдни всю ночь их искал! Давай, давай,
выгоняй этих подлюг, скорее!
И правильно, их уж выгонять надо. Наелись – поить пора.
Огородами
