досталась вся цивилизация со всеми ее
достижениями, с действующими агрегатами и станциями,
с несметными запасами продовольствия. У него была
тысяча возможностей обратиться на Землю и как-то
заявить о себе. Однако он почему-то и не думал этого
делать. И он просто работал на протяжении почти, что трех
десятков лет, вероятно, пролетевших для него за такой
работой, как одно мгновение.
Экспедиция обследовала мастерскую художника, дом,
где он жил, изучила данные его компьютера в надежде,
найти хотя бы какую-то строчку, послание, письменное
свидетельство о происходящем вокруг или даже о
собственном состоянии, но художник не оставил после
себя ничего кроме картин. В составе экспедиции не
оказалось искусствоведа, но в команде не нашлось и
человека, которого бы эти картины не потрясали тем
потоком эмоций, что буквально обрушивался с полотен.
Казалось, на картинах были изображены сами чувства,
застыв там лишь для того, чтобы легче восприниматься
душой. Это была застывшая музыка, которая
удивительным образом могла бесконечно литься в душу
каждого. Полотна не нужно было рассматривать,
расшифровывать или объяснять, они завораживали,
окатывали, ошеломляли чувством и настроением с первого
взгляда. Трудно было понять каким способом, какой
изобразительной техникой взгляды людей с полотен, их
позы, жесты, извив складок одежды, наклон травы или
дерева могли излучать такую концентрированную
эмоциональную энергию. Такое людям было еще не
известно. Не все космонавты из экипажа ценили и любили
живопись, но эти работы пробивали любое непонимание и
не любовь. «Ах, так вот в чем суть живописи и искусства
146
вообще», – доходило до многих. «Я понял, – прозрев,
сказал там кто-то из потомственных технарей, – что
истинное произведение искусства не может быть не
понимаемым и не любимым». Любая из картин полностью
перестраивала зрителя под себя и на какое-то время
заставляла зрителя жить по своим законам. Люди, не желая
уходить из мастерской, часами просиживая у той или иной
картины.
147
Однако работа экспедиции началась, экипаж разделился
на группы, каждая из которых занялась своим делом.
Утром все разлетались по своим объектам, благо, что
148
леттрамы Геи остались исправными, но вечерами команда
собиралась в мастерской. Эти своеобразные встречи за
вечерним чаем в мастерской стали традицией. Судьба
Андрея Болотова превратилась в загадку, которую хотелось
разгадать каждому. Всем было ясно, что его картины
гениальны. Вместе с многочисленными отчетами, которые
каждый день передавались на Землю, экспедиция
представила отчет не только о таком феномене
выживаемости, как Андрей Болотов, но и сообщила о его
работах. Изображения всех полотен были отосланы на
планету-праматерь. И на Земле, где теперь пристально
следили за работой экспедиции, и где были тут же созданы
точные цифровые копии картин, начался фурор. Мнение
искусствоведов было единогласным: таких шедевров
изобразительное искусство не знало никогда. По своей
мощи полотна Болотова превосходили достижения
художников всех времен. Искусствоведам тут же
потребовались полные биографические данные художника.
И тут новая загадка: оказывается, до трагедии на Гее,
Болотов не знал что такое краски и кисть, работая
техником по эксплуатации грузового транспорта. Что же
превратило техника в гениального художника? Может
быть, само излучение, убившее всех? Может быть, гением
его сделало одиночество, когда он каким-то чудом уцелел,
и страстное желание хоть как-то сохранить исчезнувший
мир? Может быть, это сама жизнь, оказавшаяся загнанной
в угол на несчастной планете, уцепилась за последнего
человека, вложив в него одного таланты и способности
многих, чтобы хоть как-то спастись? И может быть, через
эти картины, таким образом, выразилась вся цивилизация
планеты Гея?
Собираясь в его мастерской, команда всегда оставляла
свободным кресло, в котором нашли останки художника,
как бы признавая его присутствие. Умер он в возрасте ста
пятидесяти лет и сначала, когда было сделано
149
предположение, что к его смерти привели какие-то
преждевременные старческие изменения, то все лишь
застонали от огорчения. Не простительно умирать от такой
глупости, как старость, когда можно было откачать возраст,
воспользовавшись
специальной
клиникой
и
консультациями с Земли. Однако были и другие загадочные
особенности. На последней картине художника была
выставлена дата его смерти. Около ней-то его и нашли. Все
же остальные полотна были к этому времени расставлены
в таком порядке, что хотя бы самые из них, можно было
видеть прямо из кресла. И ни одного чистого, готового к
следующей работе полотна! И тогда, сопоставив все эти
детали, экспедиция пришла к единому, ясному виденью его
последних минут.
…Вот художник решил, что и эта картина завершена. Он
поставил на ней свой автограф и дату. Еще раз окинул
оценивающим взглядом. Потом откинулся назад, взглянул
на все, что было создано за многие годы. В целом, он был
явно доволен своим трудом. Хороша была и последняя
картина. Он еще раз взглянул на нее – да, не плохо. Его
титаническая работа завершена. Он запрокинул голову
назад, и устало закрыл глаза. Кисти и краска посыпались
из рук… Он умер, как заснул. И старость была здесь не при
чем. Просто он до конца, чего, возможно, не достигал ни
один художник в мире, выполнил свою работу. А от этого,
вероятно, тоже умирают.
А еще, что добавлял Нефедов уже от себя, прочитав или,
точнее, даже просмотрев на эту тему и роман Берга,
Болотов умер еще и потому, что просто не захотел
продлевать себе жизнь, он захотел остаться со всем своим,
в своем мире.
…Через пятнадцать лет все работы гениального
художника должны были вместе с экспедицией прибыть на
Землю. «Вероятно, в оригинале мне их не увидеть», –
150
продолжая раздумывать над этой историей, подумал
однажды Василий Семенович.
22. УЖИН ПРИ СВЕЧАХ И ПОРТЬЕРАХ
Картины и судьба Андрея Болотова не выходила из
головы Нефедова. Он пытался найти хоть какое-то
сходство ситуаций его и своей. Но всякое сравнение тут
было с натяжкой. Почему у Болотова, одиночество и
безнадежная ситуация вызвали взрыв творчества, а у него,
Нефедова Василия Семеновича, оказавшегося в ситуации
куда более лучшей, полный упадок? Где оно это
вдохновение?! Или разница тут в том, что Болотов все же
оставался в своем времени и люди, которых он изображал,
еще буквально дышали ему в затылок, а у Нефедова в
затылок душит лишь пропасть времени, при полном
отсутствии какой либо подпитки своего двадцатого века?
А, может быть, все дело лишь в степени одаренности? И,
думая так, писатель Нефедов и вовсе впадал в депрессию.
Целыми днями, слоняясь из угла в угол по квартире,
Василий Семенович не мог взяться ни за что. Он пил чай,
спал,
