Тысячи островков охраняют тайны моря. Между ними на дне прозрачных вод, усеянном кораллами и красными камнями, прячутся царственные звезды и рыбы, которые пытаются ускользнуть от взгляда человека.
Волны кренят лодку, а Лагарто, не выпуская руля, рассказывает, что знает об окружающих островках: откуда пошло название вон того островка или кто посадил пальмы на этом. Он показал пограничникам искалеченный корпус английского судна, разбившегося о прибрежные скалы. Рассказал, как уцелевшие после кораблекрушения, яростно загребая руками, плыли к берегу. Рассказал про бой с немецкой подводной лодкой во время второй мировой войны: пароход «Домино» был весь изрешечен вражескими снарядами.
Когда лодка удалялась от берега, Лагарто вспоминал истории о лежащих на дне, груженных золотом испанских галионах, которые потопили пираты. Пограничники смотрели в воду, но не видели ничего, кроме густой синевы за бортом. А Лагарто смеялся и говорил, что канал слишком глубок, чтобы можно было добраться до сокровищ.
Лодка, переваливаясь с борта на борт, шла своим курсом, и каждый из пограничников занимался своим делом: один возился с пулеметом, другой смотрел в бинокль, третий хлопотал возле жаровни, где тушилась картошка.
* * *
С первыми волнами, которые принес ветер, дувший с кормы, лодка на малых оборотах вошла в пролив Бока-де-Карабелас. Как всегда, на руле был Лагарто. Много дней продолжался их поход, и вот наконец лодка, накренившаяся на левый борт, в котором зияли пулевые пробоины, вошла в пролив. В лодке было двое убитых и трое раненых. Тела убитых лежали на носу. Раненые — ближе к корме, чтобы Лагарто мог дотронуться до них рукой, не выпуская руля, и дать им глоток воды, промокшую галету или напоить их соком из банки. Лодка шла к базе, цепляясь за подводные камни, пока не застряла среди них у самого берега.
В бою Лагарто потопил катер диверсантов, расстреляв его одной очередью. Он уложил тела погибших товарищей, а потом устроил поудобнее раненых и накрыл их одеялом от порывов холодного северного ветра.
Позже один из пограничников рассказывал, что на обратном пути Лагарто не проронил ни слова. Волны истязали лодку, но Лагарто вцепился в руль, словно намеревался сломать его. На корме, где он сидел, остались длинные, тонкие царапины — следы его ногтей, залитые кровью и соленой морской водой, в ярости хлеставшей лодку.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
Перевод с испанского Ю. Погосова
— Привет, ну как ты там? Встретимся этой ночью у Бебо? После ужина. Идет?
Говоривший — кубинец. Кубинец — щеголь. Холеные усики ниточкой, двухцветные мокасины.
— Правду сказать, старик, я не знаю. Не знаю, старик. Должен признаться, последние годы в сочельники я чувствую себя отвратительно. Что-то тяжко мне и совсем не весело. Правда, рождество всегда… В общем, знаешь, в рождественскую ночь мне и раньше всегда было не по себе. Немного грустно. А сейчас как никогда. К тому же все, что творится вокруг…
Второй — кубинец иного склада. Кубинец задумчивый. Даже серьезный. Постоянно озабоченный жизненными перипетиями. С вечными проблемами. К тому же — другой формации. Другого происхождения. Из самых что ни есть средних слоев. Не из высших и не из низших. Из самых-самых средних. Из Гаваны. Район Буэнависта. Но все-таки с Девятой улицы, которая едва не врезается в район Альмендарис. А это уже кое-что значит. В детстве — колледж «Исолина диас». Затем «Авана бизнес экэдеми». Усвоил кое-что из бухгалтерского дела. Немного знал английский, владел машинописью. Стал членом клуба «Наутико». Работал, чтобы платить взносы — три песо в месяц. Завидовал членам «Комодоро», а еще больше завсегдатаям «Касино эспаньол», что высилось рядом. И с презрением смотрел на посетителей клуба «Конча»… Выписывал накладные на складе импортных товаров в Старой Гаване и получал девяносто песо в месяц. Он знал, что не в этом его будущее, что его ждет в жизни нечто большее. Кубинец с запросами, кубинец, кое-что читавший…
— Брось, дружище, «тяжело, тяжело!» Подумаешь! Идем к Бебо. Там соберутся все свои. Хуанито… Гуахиро… Фело… Идем. Ну же, встряхнись!
Кубинец — весельчак. Легкомысленный. Пройдоха. Жизнь нелегко дается ему. Тоже из Буэнависты. Но с самой отдаленной улицы. Четыре класса обычной школы — и все. Чистильщик ботинок. Неплохой бейсболист в команде автобусного парка (в особенности когда игра идет на деньги). Расклейщик афиш. Любитель обыгрывать в бильярд простофиль. Шофер в частном доме. Легкомысленный кубинец. Его голыми руками не возьмешь.
— Нет, старина, нет. И вправду мне сегодня что-то не по себе. Рождество сейчас не то, что раньше. Бывало, встретишься с друзьями. Закусишь как следует. С пивцом. Настоящим. «Полар» — вот это по мне. А после…
— Дружище! В каком мире ты живешь? Ты не видишь, что кругом творится? Что шарик вертится не в ту сторону? Пошли, пошли! Оставь-ка ты свои глупости, и давай завалимся к Бебо. Трахнем рюмашки по четыре. Гульнем так, что чертям тошно станет. Пошли, раз уж на свет родился — надо жить!
Практичный кубинец. Весельчак. Кутила. Беззаботный и легкомысленный кубинец.
— Нет-нет, я не пойду, спасибо тебе. Послушай, старина, и это ты называешь рождеством! Рождество — это совсем другое. У него другие корни. Понимаешь меня. Я говорю о нашем кубинском, национальном… О кубинской атмосфере. Да-да, об этом. О том, что нам дорого… О традициях… Да, старина, это очень важно. А ведь здесь ничего этого нет. И в довершение всего у меня куча неприятностей на работе. В прошлый раз я что-то сболтнул о Вьетнаме… Это пришлось не по душе тем… из профсоюза, и теперь они косятся на меня. Надо же, а еще разглагольствуют о свободе…
— Вьетнам? И ты впутался в эту историю? Кому это нужно, дружище? И какого черта ты несешь всякую околесицу в вашем профсоюзе, если знаешь, как они к этому относятся? Пошли, пошли! Забудь все, и никаких отговорок, старик. Идем к Бебо, старик! К Бебо, и никаких!
— А еще… семейные дела. Отец здесь… мать там… Все пошло прахом, беда, да и только…
— Послушай, дружище! Похоже, тебе просто хочется испортить себе настроение. Посмотри вокруг, почти у всех, кто здесь живет, семейные неурядицы. И если все они начнут из-за этого рвать на себе волосы, кто же тогда будет праздновать рождество… Нет-нет-нет, приятель, оставь эти штучки! Давай нагрянем к Бебо, и ты по-настоящему развеселишься. Клянусь матерью, мы славно гульнем!
— Что ты, что ты! Нет, я и правда не могу. Очень уж у меня на душе скверно. Здесь и рождество не рождество. Это… знаешь… дерьмо сплошное… Послушай, с того дня, как я уехал с Кубы…
САБИНО
Перевод с испанского Ю. Погосова
Их трупы остались на том берегу, в излучине, где Агабама суживается и поворачивает в обратную сторону. В этом месте она заросла тростником и травами, и все это сейчас буйно цветет, привлекая мириады пчел.
— Стойте! — крикнул я им.
Они испуганно озирались по сторонам, думая, что это милисиано. Мне они показались маленькими-маленькими, а я как бы неожиданно превратился в великана. Но по-настоящему испугался только Пепе, а Чоло нагнулся, чтобы набрать воды во фляжки, и даже не обратил внимания на мои слова.
— Сейчас я вас прикончу…
Пепе поверил. Он смотрел мне прямо в глаза, пытаясь, наверное, отыскать в них объяснение этим словам, и одновременно незаметно наводил винтовку в мою сторону. Тогда Чоло сказал:
— Он тебя подначивает, Пепе…
Но Пепе знал, что это не так. Он смотрел мне в глаза и понимал, что я не шучу, поэтому его винтовка продолжала движение в мою сторону… Но я опередил его, и из его живота вырвался клуб дыма… Он упал грудью вперед, прижавшись раной к земле. Едва раздался выстрел, как Чоло резко повернулся, бросился на меня и выбил винтовку из рук. Мы колотили друг друга до изнеможения, задыхаясь от усталости. Не выпуская друг друга, мы скатились к воде, и я, собрав все силы, ткнул его головой в воду. Чоло судорожно захлебывался, а я держал его голову. Наконец он замер, и в этот момент появились милисиано, человек двенадцать. Они пришли к реке за водой. Я вскочил и бросился наутек. Прыгая из стороны в сторону, я бежал зигзагами, чтобы уйти от пуль. Милисиано стреляли вдогонку. Я грудью прокладывал себе дорогу сквозь заросли лиан, натыкался на деревья, но все же ушел от них и добежал до лагеря. Появление милисиано меня обрадовало, так как оно избавляло меня от подробных объяснений. Ведь Рохас и сам прекрасно слышал стрельбу…
— А Чоло? Пепе? — спросил Рохас.
— Ты что, не слышал стрельбу? Их пришили, — ответил я.
— Невезучий ты… Сперва Рубе, а сейчас Чоло и Пепе?..
— Рохас, их убили на реке…
