— Да-а, сочувствую вам. И давно вы здесь живете?
— Доживаю, — буркнул лесник. — Вот отработаю последний год, не знаю, кто меня тут заменит. Молодых-то калачом теперь в лес не заманишь, все по городам вроде вас…
Василий завел было разговор про лес, но хозяин только отмахнулся. «Сердитый старик», — подумал, отходя от дома.
За молодой дубовой посадкой показалась железная дорога. Непривычно тонкие рельсы, короткие шпалы, и всюду — по откосам, по низкому песчаному полотну, даже по старым шпалам — заросли травы, из которой выглядывали мелкие ягоды земляники.
— А что, давайте прокатимся на поезде? — предложил Егор. — Он тихо-претихо идет, даже на ходу с него прыгают. И до станции отсюда недалеко, с полчаса всего.
— Ладно, быть по-твоему! — уступчиво согласился Василий.
Они зашагали по узкой тропке вдоль травянистой обочины. Под ногами звучно похрустывал сухой песок с примесью мелких камешков. Солнце клонилось к верхушкам близкого, у самой дороги, леса, образуя тени с правой стороны. Но жара еще не спала совсем, так что ягоды как бы допекались, зовя испробовать их особенной, солнечной сладости.
Как только лес кончился, начались защитные посадки, пространство между ними и узкоколейкой раздвинулось, образуя покосные лужайки, и сметанное в копны сено пахнуло свежим луговым ароматом. Скоро показались незатейливые перекладины из жердей, обозначавшие переезд, и тут послышался из-за леса приглушенный гудок.
Впереди, над придорожным кустарником Василий заметил косо приподнятый семафор и успокоился, сбавил шаг. Не успели они дойти до стрелки, как рельсы зазвенели и снова раздался гудок — теперь уже отчетливый, певучий, как у подмосковной электрички. Затем из-за поворота выкатился поезд, обогнал их и притормозил. С подножки переднего вагона соскочила проводница, живо перевела стрелку, и поезд тронулся дальше, к вокзалу.
Когда Василий с Егором подошли к нему, тот и правда, если поставить его рядом с настоящим, выглядел бы карликом: всего четыре вагона, похожих на городской трамвай, а тепловоз и того меньше. Зато пассажиров оказалось столько, что Василий только головой покачал: неужто вместятся? Больше всего городских, проводивших свой выходной в лесу или в ближних деревнях. У каждого корзина грибная, или бидончик для ягод, или сумка с деревенскими гостинцами.
Пока тепловоз отцепился, зашел с другого пути на обратный, пока машинист отдыхал, сидя в окружении знакомых на травянистом откосе кювета, Василий с любопытством осматривал и станцию, и местность вокруг. Потемневший от времени деревянный вокзал чуть больше обыкновенного дома, неподалеку домик жилой с сараем и копнами неубранного сена, напротив — через пути — потемневший от давности бревенчатый магазин, сад и арка со словами «Сельский Совет». Правее сада виднелась проселочная дорога, а дальше — поле, деревня, скотные дворы с водонапорной башней. Что-то особенное, свойственное только сельскому пейзажу было в этой простой картине тишины и покоя. Даже бренчание гитары, окруженной группой провожающих, не могло нарушить миротворческий порядок этой безызвестной маленькой станции.
— А что же, дальше поезд не ходит? — спросил Василий у старика в железнодорожном картузе, который стоял на площадке перед вокзалом, тоже, видимо, любопытства ради.
— Э-э, дорогой ты мой, ходил когда-то, а теперь вот-вот прикроют. Неприбыльная дорога-то стала, людей немного и грузов также…
Гудок отправления не дал им договорить, и Василий метнулся к вагону, подсадил на подножку Егора. Свободных мест в вагоне не оказалось, и часть людей примостилась стоя — кто в тамбуре, кто у сидений. Иные помоложе, цепляясь за поручни переходных площадок, ловко взбирались на крыши вагонов. «Эх, себе бы так прокатиться!» — озорно подумал Василий.
Поезд медленно тронулся, миновав стрелку, застучал, загремел на частых стыках, раскачиваясь по-утиному, — оттого, наверное, что рельсы тонкие да путь не совсем ровный. Но замелькали, замельтешили у самых окон березки, липы, осины, и разошелся «Чух-20», как окрестили его пассажиры (двадцать километров поездок одолевал за целый час, чуфыкая и как бы задыхаясь, отсюда и прозвище).
Гремел да покачивался поездок, бежал да бежал и вдруг убавил свой бег, так что можно было считать деревья за окном, разглядывать на откосе все до единой земляничины. И тут кто-то воскликнул радостно: «Гриб, гриб вижу, вон он!» С подножки соскочил длинноногий парень, в три прыжка перемахнул кювет и оказался у замеченной березы. Выхватил из травы смуглую шляпку на белой ножке и снова — на подножку. «Вот экзотика!» — не удержался, улыбнулся по-детски Василий.
За березовой опушкой раздвинулась поляна, залитая теплым светом косого солнца. Затем открылась другая, отделенная от железной дороги редкими высокими деревьями, недавняя вырубка.
— А вон где малины много, — кивнул Егор. — И лоси там любят кормиться.
И верно, не успел он так сказать, как люди бросились к окнам:
— Смотрите, лоси, лоси!
— Ручными, наверно, скоро станут, — заметил один из пассажиров. — Идешь иной раз по лесу, а он рядом стоит. Грешным делом, и сам струхнешь, отступишь в сторону, — что у него, думаешь, на уме?
— А за мною погнался было раз, — вставил другой.
— С испугу померещилось, — заключил третий.
И завязался разговор про лосей, про кабанов: недавно, дескать, не было их в здешних лесах, все это неплохо, да говорят — вреда от них немало, деревья губят.
— Все мы что-то губим, — резонно заметил пожилой мужчина в полинявшем от солнца трикотажном костюме. И кивнул на корзину у ног, прикрытую пучком зверобоя: — Я вот грибов насобирал — тоже, одним словом, гублю. Заяц травку ест, лисица — зайца. Даже белка, сказывают, не одними орешками да грибками питается, а и гнезда птичьи разоряет. А за белкой куница охотится. А человек — за той и за другой, за всем, что на земле. Ну, и давайте теперь зверей да птиц поуничтожим, грибы да травы, все на свете. Давайте… — и, нахмурясь, отвернулся к окну.
Неловкое молчание воцарилось после этих слов, будто каждого в чем-то обвинили. «Человек за всем охотится, уж так ему предназначено, — подумал Василий. — Но он не должен стать всегубителем. Иначе что же мы оставим вот им?» — взглянул на Егора, прильнувшего к окну.
Проехали еще три километра, и распахнулась перед глазами новая картина: высокий мост, а под ним, в углублении — асфальтовая дорога, коридором рассекавшая надвое лес. И вблизи у моста, и дальше, где дорога исчезала, торопливо бежали машины всяких видов и размеров, — с высоты моста они казались игрушечными.
— Вот экзотика! — воскликнул Василий так, что обернулись к нему пассажиры.
Сразу за мостом поезд сбавил ход, остановился перед стрелкой, проводница соскочила, перевела ее, и показалась другая станция. Направо от нее стеною встали старые дубы и липы, налево — водонапорка, несколько домиков и чистенькое светло-желтое зданьице вокзала. И здесь пассажиров было не меньше, чем на той, на конечной, — не только в вагонах прибавилось, но и на крышах тоже.
Василий дождался, пока тепловоз не фыркнул «чух, чух», пустив по-самоварному синий дым, и, провожая четыре качавшихся вагона, подножки и крыши которых были облеплены народом, все улыбался восторженно: «Экзотика!» И странно было вспоминать слова железнодорожника: «закрыть и ликвидировать».
— Вот тебе и экзотика, — повторил он вслух.
— Что вы, дядя Вася? — не понял Егор.
— Да как же, Егорушка, слышал — закрыть дорогу хотят?
— А может, детскую откроют.
— Ну, с этим еще можно согласиться.
Скрылся за поворотом экзотический поезд, затихло мерное позванивание тонких рельсов. В предвечерней тишине наперебой залились, выводя разноголосые рулады, лесные пернатые: казалось, спешили до захода солнца вылить весь восторг перед этой красотою жизни, перед летней зеленой экзотикой. «А мы мечемся в поисках чего-то особого, необыкновенного, — подумал Василий. — Все куда-то стремимся, все думаем, где-то ах как распрекрасно. А это расчудесное, выходит, рядом»…
Он снова порывисто обнял Егора и пошел за ним плотно утоптанной тропинкой, которая виляла меж высоких лип, уводя от станции к окраине города.
Как хозяин леса, а стало быть, и поселка, Илья не залеживается, хотя ни коровы у него, ни иной какой-нибудь живности, кроме кур да петуха, — до того ли человеку, занятому по горло службой!..
Не дожидаясь, пока поднимется правая его рука — помощница, он заскочил в контору, оставил ей записку, что сделать в его отсутствие и, усадив позади Василия, вымахнул с ветерком на шоссе. Миновав малолюдные еще улицы города, заводишко на окраине, прибавил газу: благо дорога в соседнее лесничество была пустынной. По заботным морщинам на лбу, по сосредоточенному выражению его лица можно было заметить, что поспешал он неспроста. Да и правда дело было неотложное: лесоматериалы кончились, а пилораму остановить, рабочих оставить без дела, — ну какой разумный хозяин позволит себе это? Вот и собрался за выручкой к соседям.
