— Стой, бросай оружие!
И захохотал озорно, по мальчишески, как и Егор, весело принявший такую шутку.
— Оружие мне сгодится, — также весело откликнулся Илья, выдергивая из-под ремня подол тельняшки и вытирая густо блестевший лоб.
— Ну и друг называется! — упрекнул Василий. — Вскочил, как заяц, и тягу. А как там гость приезжий — ноль внимания.
— Гость должен подчиняться хозяину.
— Хороший хозяин исполняет желание гостя, — отпарировал Василий.
— Ну вот, поговори с таким…
Василий взялся было за косу, но Илья не выпустил ее.
— Не доверяю, — сказал уже без шутки. — Видишь, какой у нас луг? Банки, склянки да железяки кругом. Того гляди коса пополам.
Подошедшие следом косари поддержали его:
— Одно названье, а не луг.
— Свалку устроили, чего там говорить.
— Как провели вот тут дорогу, клен зелен, так и навалились на природу, — мрачно пояснил Илья. — То отбросами засоряют, то туристы пойдут — только треск по лесу. Обиднее всего, замечу, все больше и больше становится у нас этих свалок.
— К ответу бы привлекали, — подсказал Василий.
— На каждом шагу охранников не выставишь.
Оказалось, в двух километрах от Сорочьего верха отвели место для городской свалки, а иные шоферы, сокращая расстояние, разгружались где поближе.
Поговорили, осуждая тех, кто наплевательски относится к природе, кто рубит сук, на котором сам сидит. И снова взялись за дело. Уступил-таки Илья свое «оружие» Василию, наказал, протягивая косу: «Смотри, не наскочи на „мину“».
Василий поплевал для порядка на ладони, махнул раз-другой. Не успел он пройти десятка шагов, как под косою что-то взвизгнуло, далеко в сторону отлетела ржавая банка.
— Ну вот тебе, клен зелен, говорил же! — досадливо воскликнул Илья. — Оставишь ты меня безоружным, как пить дать оставишь.
— Ладно, потише буду, — сдался Василий.
— Тут на каждом шагу, клен зелен…
Косить пришлось недолго. Добрая половина луга, самая ровная и травянистая, была изъезжена, истоптана, засеяна «минами». Решили оставить такой покос, податься в другое место.
— Хватит на сегодня, — остудил Илья разохотившегося было Василия. — Погуляй вон по лесу с Егором, а завтра посмотрим. Проводник у тебя, клен зелен, не смотри, что мал… — и легонько похлопал сына по плечу.
А мальчишке того и надо, радехонек гостя по лесу поводить.
— Ух, и место я знаю ягодное! — воскликнул, не задумываясь. — Целое ведро можно набрать!
— Далеко ли то место?
— Вон туда сперва, — показал Егор в конец Сорочьего верха. — А потом налево через лес, до двести первого квартала. Там и узкоколейка близко, прокатиться можно кстати.
«Узкоколейка, узкоколейка», — начал припоминать Василий. Уж не та ли самая, которую видел он однажды, когда учился в школе, ходил с одноклассниками на экскурсию? Набрели они тогда на необычную железную дорогу с таким же необычным паровозом, смеялись, глядя, как машинисты остановили его посреди пути и ну загружать дровами — не хватило, видно. «Неужто цела еще та дорога-старушка?» — подумал и обрадовался случаю взглянуть еще раз на нее.
Шли они неторопливо, пробираясь по старому, с редким подростом лесу, пока не попалась заросшая жиденькой травою дорога. В колдобинах, непросохших от недавних дождей и подернутых влажной, черно-лаковой пленкой, заметны были следы раздвоенных копыт — то крупных, то помельче. Егор, как настоящий следопыт, объяснял, где прошел лось, а где кабан. Изредка слышался усердный стук дятла по звучному сухому дереву, цепко бегали по стволам вверх-вниз полынно-сизые поползни. Наконец деревья расступились, и перед ними, за узкой ложбиной на холме, открылась большая поляна, окруженная высокими деревьями. Вся она поросла шарообразными кустами липы, буйным вейником и разнотравьем, сквозь которые видны были как бы прочерченные по линейке ряды молоденьких дубков.
Василий обратил внимание на ближние столбики, стоявшие на углу поляны, попытался разгадать надписи на их зарубках и не смог. На первом с четырех сторон — одни трехзначные цифры, на другом и вовсе что-то непонятное:
кв. 193
Л. В. Р.
1972 г.
пл. 3,2 га
— А ну, Егор, не разберешься?
И мальчишка, улыбаясь, легко расшифровал: квартал такой-то, лесовосстановительная рубка такого-то года, площадь — «три запятая два гектара» (так и сказал, не разбираясь еще в дробях, и Василию пришлось разъяснить, что это за «штука» — цифра после запятой — и как она читается). По словам Егора, сначала на этом месте срубили лес, затем посадили дубки, то есть посеяли желуди, а липовые кусты сами пошли от пней. Оттого, дескать, и называется — лесовосстановительная рубка: старый лес рубят, а молодой сажают.
— Ну, спасибо за такую науку, — похвалил Василий мальчишку и ласково пожал его плечо.
Егор ответно кивнул ему взглядом серых, не по-детски умных глаз:
— А я тоже, когда вырасту, буду лес сажать.
— Молодец, Егорушка, и правильно сделаешь. Кто-то должен смотреть за лесом, сажать да охранять его. Но лучше это сделает тот, кто больше знает его и больше любит…
Едва они пробрались сквозь коряжный сухолом, которым сплошь была завалена ложбина, как зарделась перед ними земляника. Местами ее было столько, что в глазах зарябило: точно бусины красные, румяные порассыпал кто-то в траве.
— Смотрите, смотрите, какие! — кинулся Егор, срывая огненно-яркие земляничины.
— Да-а, вот это экзотика! — только и вымолвил Василий.
— А что это такое — эк… эк-зотика? — полюбопытствовал Егор.
— Экзотика? Ну, что-то необыкновенное. Вроде сказки, можно сказать…
Румяные, как только что выплеснутые из жаркого костра и не успевшие остыть, ягоды густо виднелись в бороздках, где росли дубки, и по склонам ложбинок. Но вот случайно Василий глянул в сторону пня и ахнул. Не видел он еще или не помнил, по крайней мере, такой крупной ягоды, хотя немало поел ее в детстве — лесной и луговой. Ну прямо сливы алые висели на тоненьких, словно иголки, стебельках, — и как только они их выдерживали?
— Что, я говорил — ведро можно насобирать? — торжествовал Егор.
Глядя на мальчишку, Василий и сам поддался детскому соблазну: не столько опускал ягоды в бидон, сколько отправлял их в рот. Так и таяли они на языке, отдавая то ли изысканной конфетой, то ли еще какой-то пряностью: и сладко от них во рту, и кисловато. Но чем больше их ел — и по одной, и горстями, — тем больше хотелось утолить свою жадность. Особенно заманчивыми были перезрелые и как бы поджаренные, — такие попадались больше всего у пней, пригретых солнцем и оттого горячих, вроде каминов.
— А знаете, почему возле пней много ягод? — хитро посмотрел мальчишка на Василия. И, не получив ответа, резонно заметил: — На пни садятся птицы, вот и рассевают.
— Выходит, чем больше птиц, тем больше ягод?
Егор согласно кивнул головой и опустился на колени, усердно выискивая в траве спелые земляничины…
Тихо на поляне. От этого безветрия, оттого, что место походило на котлован, окруженный стенами деревьев, солнце палило так, словно рядом дышала мартеновская печь. Чтобы прикрыть голову от жарких лучей, пришлось мастерить из газеты пилотку. Наполнив с верхом бидончик, они наелись так, что не хотелось уже обедать. Устроились под липовым кустом в холодке и незаметно заснули рядом — десятилетний мальчишка и взрослый отпускник…
Проснулся Василий первым. Солнце покосилось с полудня, обогнуло липовый куст, но все еще припекало так, что пришлось перебираться в тень. Егор, заметно припухший от сладкого сна, опомнился не сразу, долго и вяло притирал глаза.
Давно неезженной, заросшей конским щавелем дорогой вышли к дому лесника.
Пожилой незнакомый лесник ворошил вилами сено, вольно раскиданное по поляне, ему помогала не то дочь, не то сноха — приехавшая, видно, из города. Оглядываясь на мальчишку лет пяти, который намеревался поиграть с принизанной собакой, она строго покрикивала на него:
— Я тебе полезу, полезу! Хватит за руку — в больницу тогда вести? Отойди, говорю!
Но малыш и так, наверное, отошел бы, потому что собака рванулась к чужим, натянув цепь и давясь от злобы.
Василий остановился, поздоровался с хозяином, который лишь мельком взглянул на прохожего, продолжая заниматься своим делом; до вас ли, дескать, в такой горячий момент!
— И скотине и лошади готовите? — кивнул Василий на копешку сена.
— А кто же нам будет готовить? — все так же хмурясь, отозвался лесник. — Это не город, где зашел в магазин да купил, что тебе надобно. Все говорят, легко нам живется. И воздух-то, мол, в лесу, и ягоды с грибами. Не жизнь, а малина, словом. А тут одного сена сколько надо припасти. Да за водою съездить, да за хлебом. Не говорю уж про службу. День-деньской мотаешься, а все завидуют.
