электромоторном отсеке. Ничего нельзя было разобрать. Изнемогая от перегрузки, глухо выл под палубой уцелевший гребной вал. Рядом не было ни души.
— Никого нет в шестом, — сказал Виктор, с усилием отваливаясь от переборки.
— Конечно, дураков нет сидеть там под давлением, — отозвался Протопопов, выжимая носовой платок и вытирая им лицо. — В соседний отсек дали воздух для подпорки. Электрики перешли на дистанционную работу. Моторы, надо полагать, из центрального крутят.
— Допускаю, что в соседний отсек из аккумуляторной ямы просочился хлор, — высказал свое предположение Виктор. — Это куда серьезней, чем избыток давления на барабанные перепонки.
Протопопов кивнул. Предположение старшины показалось ему логичным.
Втроем они по-прежнему стояли по грудь в воде. Им оставалось надеяться и ждать, хотя никто из них точно не знал, сколько именно придется ждать и на что надеяться. Становилось жутковато и тягостно. Тусклый свет аварийных плафонов освещал не больше трети отсека, постепенно растворяясь в сыром сгущенном мраке, наплывавшем со стороны кормы. Даже на полшага не хотелось отойти от плафонов, будто в них было их спасение.
«Продержаться всего лишь три… — крутилось в уме Полувалова. — Но что такое три?..» Эта цифра стала для него магическим заклинанием, символом, значение которого он хотел во что бы то ни стало понять.
«Три часа… тринадцать, тридцать… тридцать девять… Хватит ли оставшегося в отсеке воздуха, чтобы эта цифра не оказалась роковой?..»
И решил, что лучше не терзать себя попусту. Подпрыгнув, взобрался на койку. Стянул с себя мокрые робу, тельняшку, выжал их и надел снова.
Молчаливая деятельность старшины как бы подтолкнула ребят. Стофка подобрал прибившуюся к борту гитару, страдальчески поморщившись, вылил из нее мутную воду и опечаленно вздохнул. Поискав, где бы своей неразлучной найти посуше местечко, он бережно подвесил ее за мокрый бант к бортовой скобе.
Канаков, по-турецки поджав ноги, уселся на койке и стал читать какую-то книжку, аккуратно отделяя друг от друга слипшиеся побуревшие листы.
Виктор присмотрелся к Михаилу и не заметил на его лице и тени испуга.
Почувствовав на себе пристальный взгляд, Канаков оторвался от книжной странички, посмотрел на угрюмого, чуть растерянного старшину, потом на притихшего Стофку и мечтательно произнес:
— А все-таки самым отчаянным подводником был Вовка Грушин. Помните, как об этом написано у Юрия Сотника?..
— Заткнись, салага, — прервал его Протопопов, — тоже мне, нашел детский авторитет.
Канаков ничуть не обиделся.
— Нет, почему же? Характер — мечта!
Стофка нервно хохотнул, оскалив из-под усов ровные белые зубы.
— …Как у нашего старшины. — И повел глазами в сторону Полувалова.
— Протопопов… — еле выговорил от нахлынувшей ярости Виктор, медленно поднимаясь. Он уже и сам не знал, что его сдерживало.
Стофка отшатнулся. Уткнувшись лицом в подушку, замер.
Канаков тронул Стофку за плечо. Не поворачивая головы, тот грубо оттолкнул Мишкину руку. Канаков виновато улыбнулся. Он вопросительно глядел на старшину, ожидая какого-нибудь приказания.
«Надо же что-то делать», — соображал Виктор и никак не находил те слова, которые обязан был произнести.
— Отдыхайте, Канаков, — сказал наконец, так ничего и не придумав.
Из-за мелкой стычки Протопопова со старшиной Михаил расстроился. На душе стало тоскливо и противно. Так случалось с ним, когда беспричинно начинали вздорить меж собой близкие ему люди. Но все трое они теперь были накрепко связаны одной судьбой, и поэтому Канакову совсем не хотелось разбираться, кто виноват. Он недоумевал, почему случайно сказанное слово могло вызвать такой раздор. «Ах, дубина, — проклинал себя Михаил, — ищешь философскую подоплеку, а не можешь сказать простых дельных слов, чтобы все мы поняли друг друга. Что делить? Всего нам теперь достанется поровну — даже воздуха, которым дышим. Стоит лишь благополучно выбраться из этой передряги — и все будет хорошо…» На сердце у него отлегло. Михаил почти с нежностью поглядел на товарищей, собираясь высказаться, и… засомневался, что его поймут. Стефан по-прежнему лежал ничком, уткнувшись растрепанной головой в подушку. Полувалов, будто одеревенев, глядел прямо перед собой в подволок. Михаил представил, о чем они сейчас могли думать, и ему стыдно стало за свой ребяческий порыв.
Вдруг лодка стала резко уваливать на борт. Уровень воды качнулся, и с затопленных нижних коек всплыли, словно белые айсберги, подушки. Через толщу воды проник нарастающий гул винтов надводного корабля. Ребята, как по команде, тотчас приподнялись с коек, напряженно прислушиваясь.
Прошло несколько минут, и лодка снова изменила курс. Виктор уже не сомневался, что командир маневрировал, опасаясь случайного столкновения.
— Боевая тревога! — как и положено в таких случаях, рявкнул старшина и первым спрыгнул вниз. Раздвигая грудью воду, он зашагал в корму. За ним с шумом двинулись ребята. В полутьме кто-то из них споткнулся, вероятно окунувшись с головой.
Стефан за спиной у Виктора выругался. Канаков отчаянно закашлял, отплевываясь и что-то бормоча в свое оправдание.
— Проверить механизмы, — распорядился Виктор. — И побыстрей поворачивайтесь!
Стефан копошился между торпедными аппаратами.
— Темно… так и лоб можно расшибить, — сказал он не от злости или раздражения, а чтобы не молчать.
— Миша, — Виктор тронул Канакова за мокрое плечо, — справа от тебя должен быть водолазный фонарь, нащупай его.
— Правильно, Мишель, — тут же нашелся Протопопов. — Знаешь, как в потемках подружек щупают?
— Может, хватит, Стефан? — спросил Полувалов не строго, но внушительно. — Теперь не до этого.
— Да я понимаю, — согласился Стефан.
Загорелся фонарь. В корме немного посветлело. Виктор увидал взъерошенную Стофкину голову. Напряженно сморщившись, тот по горло сидел в воде, пытаясь дотянуться рукой до какого-то механизма.
— У меня все в порядке, старшина, — доложил он, поднимаясь. — Левый без повреждений.
Канаков все еще возился у своего аппарата, не подавая голоса.
— Ой, погибель моя, — рассердился на него Протопопов, — дай сделаю…
Когда аппараты были проверены, ребята в молчаливом ожидании застыли каждый на своем месте. Старшина снял трубку телефона, по привычке продул ее и стал ждать… Ребята
